Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти»

— Ну, наконец начали пугать, — обрадовался я. — Думаете, вы первый? Убить меня можно, но материалы-то, которые я собрал, останутся! Всех не перевешаете.

— Верно говоришь, — тяжко вздохнув, подтвердил он. — Это очень нехорошо, что материалы останутся. Абдуценс.

— Что? — переспросил я.

— Абдуценс, — повторил дядя Гриша. — Выбор из двух зол. Чего только не наберешься от интеллигентов... Материалы останутся — плохо, но если останешься и ты, и материалы — еще хуже. Из двух зол обычно выбирают меньшее. Поэтому давай так: ты есть, а материалов нет. Договорились?

— На пушку берете. Вам невыгодно убивать журналиста. Слишком много шума, — сказал я, стараясь убедить то ли его, то ли себя. Как будто до меня ни одного журналиста не убивали.

Он, наверное, тоже об этом подумал, потому что заорал почти радостно:

— Может, невыгодно, а может, и выгодно! Это уж какой расклад выпадет! Хочешь рискнуть, а? Как в русскую рулетку? Бах, трах! — дядя Гриша зашелся меленьким стариковским смешком, а отсмеявшись, спросил серьезно: — Ну так что?

Ничего, кроме желания выкрикнуть ему в ответ какое-нибудь оскорбление, у меня на этот момент не было, и я промолчал.

— Вижу, что договорились, — отдуваясь, как после трудного подъема в гору, констатировал дядя Гриша. — И запомни: с этой минуты шаг вправо, шаг влево будет считаться за побег. — Он помолчал чуть-чуть и произнес напоследок с доброй такой, отеческой интонацией: — Не рискуй, сынок, береги себя. Все, отбой.

После чего этот подлец действительно отключился, а я еще долго слушал короткие гудки, тупо глядя в противоположную стенку. Хороша русская рулетка, где, похоже, в барабане нет пустых гнезд и все патроны — боевые! Положив наконец трубку, я придвинул листок с началом статьи и пробежал глазами первые строчки. Ни бодрости, ни былого энтузиазма я в себе, сколько ни копался, сейчас не ощущал. Только думалось: вот ты уже и ломаешься, интеллигент несчастный!

И снова заверещал телефон. Я посмотрел на него с омерзением, как на скользкую жабу, которую отвратительно взять в руки. В эту минуту мне ни с кем не хотелось разговаривать. Но он все трещал и трещал, звенел вызывающе мне прямо в лицо, и я наконец пересилил себя, взял трубку.

— Здравствуйте, мне нужен Игорь Максимов, — услышал я глубокое низкое контральто с легкой хрипотцой. Голос был незнакомый, а у меня в последнее время появились веские основания с осторожностью относиться ко всякого рода незнакомцам и незнакомкам. На всякий случай я полуприкрыл трубку ладонью и поинтересовался сиплым басом, кто его спрашивает. Диана Фураева, ответило контральто.

Диана Фураева... Вдова убитого зимой президента компании «Нео-Нефт». Если я сейчас заговорю, а потом встречусь с ней, это будет означать, что я продолжаю собирать материал. Но ведь можно и не встречаться, а только побеседовать по телефону, так? В конце концов, это не я звоню ей, а она мне... Все эти мысли все еще прыгали в моей голове, как резиновые мячики, а я уже, не дожидаясь, пока они успокоются и улягутся, отводил ладонь от трубки и говорил: «Да, слушаю вас».

Через несколько минут, закончив разговор, я сидел, снова глядя в стенку и меланхолически размышляя о своей жизни. Причем в буквальном смысле: сколько она, моя жизнь, стоит, и надо ли мне ею рисковать по такому, в общем незначительному на фоне человеческой биографии, поводу, как написание или ненаписание очередного материала. Мадам Фураева узнала обо мне от свекра, Михаила Анисимовича, и теперь изъявляла желание непременно со мной встретиться. Ей есть о чем мне рассказать и есть о чем спросить. Голос с хрипотцой казался таким жалобным, почти умоляющим, что я сказал «да», не успев, собственно, даже в общих чертах прикинуть последствия. Прикидывать я стал, уже положив трубку.

Мое согласие, безусловно, было шагом. Вправо или влево — неважно, важно, что его вполне можно считать за побег. Дяде Грише это наверняка не понравится. Дожили: я должен думать о том, что понравится, а что не понравится дяде Грише! То, что хорошо для него, плохо для меня, при этом, как сказал бы Артем, верно и обратное.

Абдуценс.

С чувством глубокой безнадежности я понимал, что из двух зол выбираю большее.

17

Цветочки

Дождь перестал, но тучи все еще лежали, тяжело навалившись на самые крыши. Стоя у окна отдела иллюстраций, я наблюдал, как, прыгая через лужи, бежит на край стоянки водитель нашей «разгонки» Генка Троицын, отчасти из-за созвучности фамилий, но главным образом в связи с его крайней неразборчивостью в любовных делах прозванный в редакции «Проституткой Троцким». Прежде чем я сумел объяснить ему, что от него требуется, он успел начать взахлеб рассказывать об очередном своем приключении. («На перекрестке лезет мне под колеса одна, сисястая такая, я окно открываю, грю, куда прешь, дура, машина не гребет, а давит, а она мне, представляешь?! Лучше, грит, давить, чем как вы нас гребете! Ну, грю, падла, садись в тачку, разбираться будем! Поехали мы в Сыр-Бор, я там одну полянку знаю...») Но в конце концов мне все же удалось заставить его подобрать слюни и втемяшить ему, что от него требуется.

Генка все сделал в точности, как было велено, тем более что это вполне соответствовало его темпераменту. Оказавшись у моей машины, быстро открыл ее, сел за руль, завел двигатель и рванул с места в карьер. Поднимая фонтаны воды, автомобиль с ревом промчался под окнами редакции в сторону ворот нашей типографии, которые распахнулись перед ним (я по телефону предупредил ребят из охраны), а пропустив его, немедленно снова закрылись. Спустившись на служебном лифте, я секунд через сорок уже был во внутреннем типографском дворе, принял у Генки машину, а еще через полминуты выезжал через пожарные ворота на соседнюю улицу с другой стороны квартала. Если кто-то и собирался продолжать за мной слежку, сомневаюсь, чтобы они смогли среагировать в такой ситуации. Но я для верности покрутился знакомыми проходными дворами, никого за собой не обнаружил и только тогда двинулся на встречу с нефтяной вдовой.

Решив, что чем позже дядя Гриша узнает о моих новых телодвижениях, тем спокойнее мы оба будем спать, я на всякий случай отказался от предложения мадам Фураевой приехать к ней в офис, и мы договорились встретиться в городе, у ресторана «Бабочка» на Ордынке. Без двух минут девять я подъехал ко входу, но мне пришлось изрядно поманеврировать среди джипов, «БМВ» и «мерседесов» посетителей этого модного ресторанчика, прежде чем удалось найти такое место, где можно было бы выйти из машины, сразу не угодив по щиколотку в разлившиеся по всей мостовой мутные потоки.

Слава Богу, хоть сверху больше не лило. Но облака так и не желали расходиться, стояли угрюмой и плотной толпой, словно чего-то ждали. Стемнело не по-летнему рано, и редкие силуэты прохожих превращались в размытые тени на удалении каких-нибудь пяти метров. Выключив двигатель, я откинулся на сиденье и принялся вглядываться в эту серую хмарь, надеясь различить ожидающую меня изящную фигурку. Во всяком случае, мне хотелось думать, что фигурка у вдовы будет изящной, а личико прелестным. Надо же верить во что-то светлое таким хмурым отвратительным вечером.

Я всматривался вперед, в сторону чугунной решетки у входа в ресторан и поэтому вздрогнул, когда кто-то довольно резко постучал мне костяшками пальцев в боковое стекло. Обернувшись, я едва не содрогнулся: на меня смотрела рожа, которая может присниться разве что с тяжкого похмелья. Вся покрытая морщинами, как у бульдога, с выпученным правым глазом, одно ухо прижато, другое оттопырено. Это было все, что я успел разглядеть, пока негнущейся рукой судорожно крутил ручку стеклоподъемника. Опустив стекло пальца на два, я из предосторожности остановился и услышал высокий и резкий, как звук ржавой циркулярной пилы, голос:

— Вы Максимов? Диана Константиновна вас ждет, пойдемте.

— Куда это «пойдемте»? — спросил я с опаской. Идти в темень с обладателем этакой физиономии мне не слишком улыбалось. — Где она меня ждет?