Второго шанса не будет

– А ты знала Монику?

– Доводилось встречаться.

– Когда?

Дина помолчала.

– Знаком тебе такой термин – срыв?

Я вспомнил свои занятия в медицинской академии.

– Если ты имеешь в виду психотерапию, то да.

– Видишь ли, когда я прочитала о том, что здесь произошло, сразу поняла – сейчас будет срыв. Какой бывает у алкоголиков. Или страдающих отсутствием аппетита. От этого до смерти не излечиваются. Стоит чему-нибудь произойти, и вот тебе, пожалуйста, срыв, ты возвращаешься к самым дурным привычкам. Я начала кусать ногти. Делать себе больно. В общем, как бы это сказать? Мне надо было заворожить этот дом. Встретиться с прошлым и превозмочь его.

– И это привело тебя сюда сегодня вечером?

– Да.

– А полтора года назад?

– То же самое.

– И часто ты сюда приходишь?

– Да наверное, каждые два месяца. Ставлю машину на школьной стоянке и иду Цукеровой тропинкой. Но в этом и еще кое-что есть.

– «В этом» – в чем?

– В моих визитах. Видишь ли, этот дом все еще хранит мои тайны. В буквальном смысле.

– Ничего не понимаю.

– Я все время стараюсь набраться духа и снова постучать в дверь, да как-то не получается. Но сейчас я здесь, на кухне, так что все в порядке. – Она попробовала улыбнуться, подтверждая сказанное. – И все-таки не уверена, что получится.

– Да что получится-то?

– Не обращай внимания, это я сама с собой. – Дина принялась чесать запястье, да так яростно, что чуть кожу не содрала. Мне захотелось погладить ее, но я удержался из опасения, что покажусь навязчивым. – Я все записывала. В дневник. Все, что со мной происходило. Дневник по-прежнему здесь.

– В доме?

– Да, я спрятала его.

– После убийства полиция здесь все перерыла…

– Но дневника не нашла, – закончила она. – Я и не сомневалась. Но даже если бы нашла, что с того? Это всего лишь старая тетрадь. Зачем она могла бы им понадобиться? Иногда я говорю себе: «Пусть лежит, где лежит. Все прошло, все осталось позади». Ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Не будите спящую собаку. Но порой так хочется разбудить. Только не собаку, а вампира, которого убьет солнечный свет.

– Где он? – спросил я и уточнил: – Дневник.

– В подвале. Чтобы достать его, надо забраться на сушилку. Я за трубу его засунула. – Дина посмотрела на часы, перевела взгляд на меня и встряхнулась – Поздно уже.

– Что-нибудь не так?

Она вновь обежала взглядом комнату. Дыхание у нее вдруг участилось.

– Наверное, мне пора.

– Хочешь поискать дневник?

– Не знаю.

– Хочешь, чтобы я его принес?

– Нет! – Она яростно замотала головой и встала, нервно заглатывая воздух. – Пойду.

– Ты всегда можешь вернуться, Дина. В любое время.

Но она не слушала. Ее всю трясло.

– Дина!

Она круто повернулась.

– Ты любила ее?

– Кого?

– Монику. Ты ее любила? Или тут кто-то еще замешан?

Она побледнела и буквально застыла на месте, не сводя с меня взгляда:

– Ты ведь знаешь, кто стрелял в тебя, Марк, не так ли?

Я открыл рот, но так ничего и не вымолвил, а когда обрел дар речи, Дина была уже у двери.

– Извини, мне пора.

– Погоди! – крикнул я.

Она рывком распахнула дверь и выбежала наружу.

Я стоял у окна и смотрел, как она поспешно удаляется в сторону Фелпс-роуд. На сей раз я за ней не последовал. Повторяя про себя ее последние слова: «Ты ведь знаешь, кто стрелял в тебя, Марк», – я бросился к двери, ведущей в подвальное помещение.

Позвольте, однако, кое-что пояснить. Я вовсе не собирался вторгаться в частную жизнь Дины. Мне совершенно не хочется делать вид, будто я знаю, что ей нужно, что может утишить терзающую ее боль. Многие из моих коллег-психиатров, наверное, не согласятся со мной, но мне порой кажется, что прошлое лучше не тревожить. Положительно утверждать, конечно, не решусь, и мои коллеги-психиатры будут правы, возразив, что я не спрашиваю их совета, как им хирургическим способом лучше исправить волчью пасть. Я твердо знаю только одно – не мне решать за Дину.

В этот грязный недостроенный подвал я направлялся отнюдь не из любопытства. Нюансы душевных терзаний Дины меня совершенно не занимали. Более того, мне решительно не хотелось ничего о них знать. Как ни эгоистично это звучит, но с меня вполне достаточно было того, что я узнал: в здании, которое я называю своим домом, водятся демоны.

Так зачем же я спустился в подвал?

Я щелкнул выключателем. На потолке зажглась лампочка без абажура. Уже на лестнице я принялся рассуждать. Много чего странного наговорила Дина. Отложив пока в сторону самые драматические моменты, я остановился на более деликатных подробностях. Для меня это был вечер импульсивных порывов, и я решил и далее действовать в том же духе.

Прежде всего я вспомнил, как Дина, еще оставаясь в моих глазах таинственной незнакомкой, сделала шаг к входной двери. Теперь я знаю – от нее самой, – что она «пыталась набраться храбрости и снова постучать в дверь».

Снова.

Снова постучать в дверь.

Таким образом, ясно: по меньшей мере однажды Дина в эту дверь постучала.

Далее. Дина сказала, что с Моникой они «встречались». Не представляю себе, где бы это могло быть. Да, Моника тоже выросла в этом городке, но, насколько я ее знаю, с равным успехом это мог быть другой город и даже другая эра. Усадьба Портсманов находилась на противоположной стороне предместья, а оно раскинулось широко. Совсем девочкой Монику отдали в закрытый пансион. Никто ее здесь не знал. Я лично видел ее лишь однажды летом, в кино, когда учился в восьмом классе. Увидел и загляделся. Она же старательно смотрела в сторону. К тому времени она уже нацепила на себя маску неприступной красавицы. Когда несколько лет спустя она сама ко мне подошла, я почувствовал себя польщенным. Издали Моника выглядела женщиной шикарной.

«Ну так где же, – спрашивал я себя, – моя богатая, красивая, неприступная жена могла пересечься с бедной и тусклой Диной Левински?» Если вспомнить это «опять», наиболее правдоподобный ответ звучит так: Дина постучала в дверь, а Моника открыла. Так они и встретились. Быть может, разговорились. Быть может, Дина рассказала Монике про спрятанный дневник.

Ты ведь знаешь, кто стрелял в тебя, Марк, не так ли?

Нет, Дина, не знаю. Но собираюсь узнать.

Я ступил на цементный пол. Повсюду валялись коробки, которые я никогда не открывал. Я заметил – чуть ли ни впервые, – что весь пол покрыт разноцветными пятнами. Должно быть, они сохранились с тех самых пор, как в доме жила Дина, – свидетельство единственной ее отрады: живописи.

Стиральная машина и сушилка стояли в левом углу. Я двинулся туда медленно, на цыпочках, словно боясь спугнуть спящих драконов. Глупо, конечно. В приметы я, как известно, не верю. И в злых духов тоже. Но даже если бы верил, теперь бояться было поздно. Жена мертва, дочь похищена – что мне еще грозит? Напротив, давно следовало побеспокоить драконов, подтолкнуть к действию в надежде пролить свет на то, что случилось с моей семьей, с Тарой.

Ну вот, опять Тара. Все, в конце концов, упирается в одну точку. Хотя при чем здесь дочь? Какая связь между похищением и Диной Левински? Может, никакой связи и нет.

Дело в том, что Моника ни разу при мне не обмолвилась о Дине.

Очень странно. Правда, и вся-то моя теория – доморощенная. Но если Дина действительно постучала в дверь, если Моника действительно ей открыла, то почему не рассказала об этом? Она ведь знала, что мы с Диной учились в одном классе. Зачем держать в тайне эту встречу?

Я залез на сушилку и, скрючившись, посмотрел наверх. Царство пыли. Повсюду паутина. Ага, вот и труба. Или, вернее, целое сплетение труб, что сильно затрудняет задачу – ладонь не просунешь. Юной девушке с тонкими пальцами, конечно, было бы легче.

Я уперся ногами в котел. Передвинулся чуть правее, пошарил между трубами. Ничего. Ладонь поползла вверх. Еще одно усилие. Кажется… Я закатал рукав, просунул руку на дюйм-другой вглубь. И обнаружил пустоту. Тайник. Я снова пошарил пальцами, что-то нащупал и извлек на свет Божий.