Заговор

—  Pronto, [8]гостиница «Донато».

Ксандр бережно повесил трубку, продолжая следить за мужчиной у стойки. Тот, ничего не добившись от служащей, прошел ближе к центру вокзального помещения и простоял там минуты две, медленно оглядываясь вокруг. Ничего не обнаружив, лысый двинулся обратно к выходу, глубоко засунув руки в карманы пальто. Не отдавая себе отчета зачем, Ксандр пошел следом. Как только лысый толкнулся в дверь выхода, Ксандр заспешил через зал и, задев по пути нескольких нетерпеливых пассажиров, осторожно выбрался из здания на свежий и довольно прохладный воздух.

Держась в тени, он внимательно разглядывал автостоянку, по которой уже рассыпались огни фар. Есть!В слепящем мареве отыскал лысого, двигавшегося к большому черному лимузину около выезда со стоянки. Ксандр видел, как гигант, открыв дверь, склонился, очевидно докладывая о тщетности своих поисков. Сидевший на месте водителя мужчина с окладистой бородой повел себя совсем не так, как ожидал Ксандр. Он кивнул. Никакого гнева, никаких яростных выговоров подчиненному. Один только кивок. А потом (еще непонятнее!) бородач оглянулся и стал высматривать что-то через заднее стекло. На минуту Ксандру показалось, что тот смотрит прямо на него, пряча в бороду улыбку. Он даже отпрянул, сделав шаг назад, когда лимузин тронулся с места и покатил прочь.

— Такси, синьор? — Ксандр, пытавшийся привести мысли в порядок: Он смотрел прямо на меня, — перевел взгляд на седовласого человека рядом с собой. — Синьор? — повторил седовласый.

Все еще ошеломленный, Ксандр направился к обочине.

— «Донато», — выговорил он, скорее проверяя себя, верно ли запомнил название, чем указывая шоферу. Залез в машину и сидел там, пока маленький седой таксист укладывал его вещи в багажник. Через полминуты шофер уселся за руль, улыбнулся Ксандру и сказал:

— Гостиница «Донато». Si.

Местом ожидания Сара избрала пластиковый стул. Втиснутый в ряд столь же неудобных сидений, он был идеальным наблюдательным пунктом для всякого, кого интересовал вид длинного вестибюля до главного терминала аэропорта. В последние шесть часов она делала все, чтобы свести к минимуму количество зевак-попутчиков: поезд из Берна в Цюрих, самолет из Цюриха в Милан и вот теперь поезд-экспресс на Флоренцию. Движение короткими перебежками она избрала по двум причинам: во-первых, след регистрации останется всего от одного перелета, а стало быть, ее имя окажется зафиксировано в минимальном числе бумаг, а во-вторых, ей хотелось вытащить Эйзенрейха на свет божий. И петляющий маршрут помог решить обе задачи. Невысокий, нервный на вид человечек был на Бернском вокзале, на рейсе «Алиталии» и в данный момент, несомненно, изводится где-то рядом в аэропорту, разыскивая Сару Трент, женщину в ковбойке, джинсах и сапожках, выходившую на его глазах из самолета.

Теперь же в одиночестве сидела совершенно иная женщина: волосы подобраны назад, их рыжеватость говорила о попытке увязать самодовольство итальянской изысканности с североевропейской страстью следовать моде, — изменилась не только внешность, но и манеры, характер. Темные очки на лице, ставшем куда более чопорным. Одежда не так бросается в глаза: блеклых цветов юбка с кофтой под толстым черным пальто. Изменения, если на то пошло, незначительные, зато сделаны умелой и опытной рукой: для Сары не составляло труда слиться с окружающей обстановкой.

Перемена произошла двумя часами раньше, через пять минут после того, как Сара прошла таможню. Зайдя в дамскую комнату в стороне от главного вестибюля, она потратила минут сорок на то, чтобы сотворить свой новый облик, — умение, с которым она всегда легко справлялась. Память о прежних веселых прогулках в поле в качестве члена КПН. О тех первых годах, когда вполне хватало простой смены одежды. Пока О'Коннелл не разглядел кое-что еще, убедившее его, что ее дар не в переодевании, а в изменении себя как личности. Способность находиться и действовать за пределами собственного психологического склада, а не просто копировать характеры тех лиц, на кого приказано воздействовать. Притчард тоже увидел ее широкие возможности: идеальный лазутчик в стане любого противника.

Оглядывая себя в громадном зеркале, Сара убедилась, что больше нет смысла терзаться вопросом, почему прошлое вновь заговорило так ясно и четко своим цепенящим, размеренным голосом, стоило лишь дать ход инстинктам. Впрочем, на сей раз ей, агенту, придется быть на связи с Сарой, сменить свою агентскую суть на нечто большее, нежели разумное вместилище безудержной жестокости. И опять: тот, кто никак не подходит для поля сражения, вынуждает к двойственности поведения, пробуждает чувство ответственности. В конце концов, разве не Джасперс причина тому, что она позволила вновь себя втянуть?

Ее новое обличье не привлекло ни малейшего внимания ее будущего спутника. Настолько оно разнилось с тем, с чем столкнулись люди Эйзенрейха в первый раз. Ужас проулка ушел, казалось, безвозвратно. Даже о Вашингтоне думалось с оттенком здравомыслия: страна охотно расценила несколько часов кровавой неразберихи как исключительное событие. Но Сара знала больше. Всего лишь первая попытка.А у нее нет ничего существенного, за что можно было бы ухватиться. Слишком многое оставалось в тумане, скрывалось в тени манускрипта, который она пока так и не видела.

Нужны факты, которые можно соединить в компактный набор, позволяющий отделаться от всякой двусмысленности, выработать план действий, проложить курс на противоборство. Знать этих людей. Воспринимать их такими, какие они есть, а не какая ты сама. В тебе они пусть видят только отражение себя самих. Приказы из давнего прошлого.

Вот почему она вышла на связь с Фериком. Похоже, имя его от одного корня с хорьком, [9]хищным зверьком, истребляющим кроликов, крыс и прочих грызунов. Если так, то оно ему очень подходит: осторожен, вдумчиво осмотрителен, ищейка по повадкам, обладающий удивительным талантом к разрушению. Однако его способности уходили далеко за рамки простого исполнения воли к насилию. Они были орудием, спаренным с преданностью, не имевшей ничего общего с деньгами, какие Сара оставляла в его распоряжении. Много лет она скрывала его от комитета: личный ресурс, неведомый и неприкасаемый. Сочетание редкое, надо признаться.

Сара поместила объявление в одной из бернских газет. Как всегда, они встретились в кафешке на набережной Аре.

— Вызов несколько удивил. — Он не сводил глаз с улицы, приглушенная речь была пряма и точна. — Не думал, что ты вернешься.

— Кое-что изменилось.

— Понятное дело. Ты в Европе?

— Сейчас — да.

Он кивнул и отхлебнул пива.

— И способ связи?

— На следующей неделе. Та же колонка.

— Порядок.

— Деньги перечислены.

Он выдавил улыбку, вставая и выкладывая на столик несколько монет. Чуть повысив голос, сказал:

— И понятно, передай от меня привет своей уважаемой маме. — Коснувшись полей шляпы, он пошел прочь.

Объявили посадку на поезд. Это вернуло Сару к действительности, она встала и направилась к эскалатору.

Чикаго. 2 марта, 12.15

— Марти, у нас проблема. — Голос долетел по внутренней связи и вырвался из интеркома.

«Проблема». Мартин Чэпманн, тридцатисемилетний вундеркинд, который в восемьдесят седьмом сумел избежать худшего и теперь работал управляющим директором «Хелпурн инвестмент груп», изучающе посмотрел на цифры, заполнявшие его личный экран.

— Мы слишком размахнулись, — убеждал аналитик. — Некоторые из этих опционов… я тут взглянул на данные продажи зерна за последние две недели. Вы их видели? Не думаю, что нам нужно следовать в этом направлении. При такой котировке…

— Что говорит компьютер?

— Компьютер говорит… что у нас все прекрасно. Но еще пара часов вроде этих, и рынок ждут серьезные неприятности. Продажи запасов резервного зерна идут в гору…