Употребитель

Но теперь не стоило тосковать по прежним временам. Теперь Люк был одинок, и ему следовало все дела делать самолично. Он покраснел от смущения, вспомнив, как сильно его мать хотела, чтобы они с Тришией остались вместе, как она отчитывала его за то, что он позволил Тришии уйти. Люк бросил виноватый взгляд на мертвое тело матери.

Ее глаза были открыты. А минуту назад были закрыты. Сердце Люка забилось чаще, хотя он понимал: это ничего не значит. Просто остаточный электрический импульс пробежал по нервам. Так заглушенный двигатель автомобиля выбрасывает остатки выхлопных газов. Люк протянул руку и опустил веки матери.

Ее глаза открылись во второй раз — так, словно его мать проснулась. Люк чуть было не отпрянул, но сумел совладать с испугом. Нет, не с испугом — с удивлением. Он снова взял фонендоскоп и прижал мембрану к груди матери. Полная тишина — ни тока крови по сосудам, ни шелеста дыхания. Люк сжал запястье матери. Пульса не было. Он посмотрел на часы: прошло пятнадцать минут с того момента, как он констатировал смерть. Люк опустил холодную руку матери, не сводя глаз с ее лица. Он был готов поклясться, что она смотрит на него.

И вдруг ее рука оторвалась от простыни и потянулась к нему. Мать словно бы умоляла взять ее за руку. Люк так и сделал, но тут же отпустил ее руку — она была холодна и безжизненна. Люк вскочил и отошел на пять шагов от кровати. Потирая лоб, он лихорадочно гадал, не галлюцинация ли это. Когда обернулся, мать лежала неподвижно, ее веки были сомкнуты. А у него ком подступил к горлу, он едва мог дышать.

Только через три дня Люк смог заставить себя заговорить об этом с другим врачом. Для разговора он выбрал старого Джона Мюллера, прагматичного терапевта, который, как все знали, поставляет телят на ранчо своему соседу. Мюллер посмотрел на Люка скептически — наверное, решил, что тот был пьян. «Подрагивание пальцев на руках и ногах — такое бывает, — сказал он. — Но через пятнадцать минут после наступления смерти? Мышечнокостные движения? — Мюллер снова придирчиво глянул на Люка. Он словно бы стыдился самого факта, что они говорят об этом. — Тебе это показалось, потому что ты хотел это увидеть. Ты не хотел, чтобы она умирала».

Люк знал, что всё не так. Но с врачами решил больше об этом не заговаривать.

«И потом, — продолжал Мюллер, — какая разница? Допустим, тело дернулось разок-другой. А ты считаешь, что она что-то хотела тебе сказать? Ты веришь в эту дребедень типа жизни после смерти?»

Миновало четыре месяца, но стоило Люку вспомнить об этом, и у него мурашки побежали по коже. Он кладет «судоку» на край стола и начинает массировать голову. Дверь ординаторской приоткрывается, заглядывает Джуди:

— Джо подъехал.

Люк выходит без куртки. Надеется, что мороз прогонит сонливость. Он смотрит, как Дюшен останавливает большой черно-белый универсал с эмблемой штата Мэн на передних дверцах и экономичным проблесковым маячком на крыше. Люк знаком с Дюшеном с детства. Они учились в разных классах, но в школе встречались постоянно. Словом, физиономию Дюшена, похожую на мордочку хорька, его глазки-бусинки и острый нос Люк лицезреет уже двадцать с лишком лет.

Сунув руки под мышки, чтобы не замерзли, Люк смотрит, как Дюшен открывает заднюю дверцу и берет арестованную за руку. Ему любопытно увидеть задержанную женщину. Он представляет себе здоровенную, мужеподобную байкершу, краснолицую, с разбитой губой, и с удивлением видит, как из машины выходит хрупкая молодая женщина. А может быть, девушка-подросток. Тоненькая, как мальчишка, но хорошенькая, с густыми соломенно-желтыми кудряшками. «Волосы у нее, как у ангела», — думает Люк.

Глядя на эту женщину (девочку?), Люк ощущает странное покалывание в глазах. Его сердце начинает биться чаще. Он словно бы узнает ее. «Я тебя знаю», — думает он. Он знает не ее имя, а что-то более важное о ней. Но что? Люк прищуривается, разглядывает девушку более пристально. «Может быть, я ее видел раньше? — думает он. — Нет, я ошибаюсь».

Дюшен придерживает арестованную под локоть. Ее руки скованы пластиковыми наручниками. Подъезжает вторая полицейская машина, из которой выходит Клей Хендерсон и ведет арестованную в приемный покой. Они проходят мимо Люка, и он видит, что блузка на девушке влажная. От черного пятна исходит знакомый запах железа и соли. Запах крови.

Дюшен останавливается рядом с Люком и кивком указывает на Хендерсона и арестованную девушку:

— Мы ее вот в таком виде задержали. Шла по дороге, по которой лес возят в Форт-Кент.

— Без пальто?

Раздетая — в такую погоду? Не могла же она долго находиться на морозе.

— Говорю же — без всякого пальто. Мне надо, чтобы ты посмотрел, не ранена ли она, и сказал, можно ли ее отвезти в участок и посадить под замок.

Люк всегда подозревал, что Дюшен, как многие сотрудники правоохранительных органов, занимается рукоприкладством. Очень часто к нему доставляли пьяных с шишками на голове и синяками на физиономии. А эта девушка — почти ребенок. Что такого она могла натворить?

— С какой стати она арестована? За то, что ходит в мороз без пальто?

Дюшен гневно зыркает на Люка. Он не привык, чтобы над ним подшучивали.

— Эта девчонка — убийца. Она нам сказала, что заколола человека насмерть и бросила его труп в лесу.

Люк приступает к осмотру арестованной девушки, но думать ему мешает странная пульсация в голове. Он светит тонким фонариком в глаза девушки, чтобы увидеть, не расширены ли зрачки. Глаза у нее светло-голубые, настолько светлые, что похожи на осколки льда. Кожа на ощупь липкая, пульс медленный, дыхание неровное.

— Она очень бледна, — говорит он Дюшену, когда они отходят от каталки, на которой лежит пристегнутая ремнями девушка. — Это может означать, что у нее развивается цианоз. Шоковая реакция.

— Это значит, что она ранена? — недоверчиво интересуется Дюшен.

— Не обязательно. Возможно, это следствие психологической травмы. Может быть, из-за ссоры. Или из-за драки с тем мужчиной, которого она убила. Откуда тебе знать — вдруг это была самозащита?

Дюшен, подбоченившись, пристально смотрит на девушку, словно способен взглядом узнать правду. Он переминается с ноги на ногу.

— Мы ничего не знаем, — ворчит он. — Она нам мало что сказала. Ты мне, главное, скажи, ранена она или нет. Если нет, то я просто отвезу ее в…

— Придется снять с нее блузку, смыть кровь…

— Поторопись. Я не могу здесь торчать всю ночь. Я Бушера в лесу оставил, он труп ищет.

Даже при полной луне в бескрайнем лесу темнотища. Люк понимает, что у помощника шерифа Бушера не так много шансов в одиночку найти труп.

Люк пощипывает краешек латексной перчатки:

— Ну, так езжай, помоги Бушеру, пока я ее обследую.

— Я не могу оставить здесь арестованную.

— Ради бога! — говорит Люк, скосив глаза на хрупкую девушку, лежащую на каталке. — Вряд ли она со мной справится и убежит. Если ты боишься, оставь здесь Хендерсона.

Они оба робко смотрят на здоровенного верзилу. Тот стоит у регистрационной стойки в комнате ожидания и перелистывает старый номер «Спортс Иллюстрейтед», держа в руке стаканчик с кофе из автомата. Он похож на мультяшного медведя, и ума у него, похоже, примерно столько же.

— Толку от него в лесу будет немного… Ничего не случится, — говорит Люк нетерпеливо и отворачивается от шерифа с таким видом, словно вопрос решен. Он чувствует, что Дюшен сверлит глазами его спину. Он не может решить, стоит спорить с Люком или нет.

Через пару секунд шериф поворачивается и шагает к стеклянным раздвижным дверям.

— Оставайся здесь, с арестованной! — кричит он Хендерсону, напяливая тяжелую, подбитую мехом шапку. — Я вернусь, помогу Бушеру. Этот балбес собственную задницу не найдет двумя руками и с картой.

Люк и дежурная сестра стоят возле каталки. Люк показывает девушке ножницы.

— Мне придется разрезать вашу блузку, — предупреждает он.

— Да пожалуйста. Она все равно испорчена, — произносит девушка тихо, со странным акцентом.