Магия кошмара

Думаю, у нас есть еще желтые обои, говорит негритенок, приносит еще одну большую книгу сказок и с тяжелым стуком шлепает ее на стол между нами. Его темные, словно грязные, руки переворачивают большие плотные страницы. И прямо как я и думала, как я и знала, да я просто была уверена, что это может произойти только здесь, в этом грязном углу именно этого грязного магазина: глупый, но очень услужливый паренек открывает книгу с обоями моей мамы.

Я вижу широкие желтые и узкие белые линии, которые никогда не пересекаются, и я не могу сдержаться, я покрываюсь потом с головы до ног, я издаю такой ужасный стон, что негритенок кидается от меня прочь. И правильно делает, потому что в следующую секунду я наклоняюсь, изрыгая что-то красновато-липкое прямо на пол магазина. О боже, бормочет негритенок, о леди. Я рычу, и остатки красной массы вырываются из меня и с брызгами шлепаются на ковер. Негр постарше в рубашке с накладной бабочкой кидается к нам, но резко останавливается с открытым ртом, глядя на то, что творится на ковре.

Я достаю носовой платок из сумочки и вытираю рот. Пытаюсь улыбнуться ребенку, но перед глазами у меня туман. Нет, говорю я, все в порядке, я хочу купить эти обои для кухни, да, именно эти. Переворачиваю страницу, чтобы посмотреть, как называются обои моей мамы — и обои Зины, — и выясняю, что обои называются «Задумчивый тростник».

Для вдохновения совсем не обязательно быть религиозным.

Авантюрный склад ума — как огромный дом.

Чтобы по-настоящему прожить жизнь, надо относиться к ней как к большому приключению.

Но никто на свете не может объяснить притягательность приключений.

Зина научила меня двум трюкам, которые всегда срабатывают в отношениях с детьми, а срабатывают потому, что на самом деле это вовсе не трюки!

Первый трюк я использую, когда какой-нибудь ребенок не слушается или невнимателен, что, как вы понимаете, часто случается с детьми детсадовского возраста. С такими нарушениями я справляюсь так: приказываю ребенку подойти к моему столу. (Иногда я приказываю подойти двоим.) Я пристально смотрю на ребенка до тех пор, пока он не съеживается. Иногда он краснеет или дрожит. Я дожидаюсь физических признаков стыда и дискомфорта. Затем произношу имя ребенка. «Тори», — говорю я, если это Тори. Ребенок начинает таращиться на меня своими маленькими глазенками. Это происходит всегда, без исключений. «Тори, — говорю я, — ты знаешь, что ты сделала плохо, не так ли?» В девяноста девяти случаях из ста ребенок кивает головой. «Ведь ты никогда больше не будешь так делать, правда?» Как правило, ребенок в состоянии только пролепетать: «Нет». «Так-то лучше», — говорю я и начинаю наклоняться вперед, я наклоняюсь до тех пор, пока перед ребенком не остается только мое огромное воспаленное лицо. Затем низким, несущим смерть голосом я шепчу: «Еще раз...» Когда я говорю «Еще раз...», я очень убедительна. Я чувствую, что даже мои глаза меняют форму. Я думаю о Зине и том времени, когда она говорила мне: «Можешь не плакать на могиле своей мамочки, от этого не вырастет чудесное дерево, ты просто утопишь ее в грязи».

Притягательность моей работы в авантюризме — это большое приключение, как жизнь.

Моя мамочка не утонула в грязи. Она умерла по-другому. Она упала с лестницы в гостиной, в той гостиной, где сидела Зина, когда приходила в гости. Тогда Зина была просто одной из леди, и во время визитов, «частных бесед», она сидела в лучшем старинном кресле и держала руки на коленях, как самая скромная и невинная леди из всех. Зина была наполовину китаянка, и я знала, что внутри она похожа на острый нож, который может искромсать тебя, но пока не станет. Зина любила авантюры, хотя и не в такой мере, как я. Она так и не выбралась из того городка. Единственное, что с ней произошло потом, — она постарела и осталась одна, она не была больше красивой, превратилась в старую желтую вдову, а потом я слышала, что она умерла на грядке в саду. Я слышала об этом от двух разных людей. Можно сказать, что Зина утонула в грязи. Это еще раз доказывает, что во всем сказанном на земле есть истина, правда, не всегда очевидная сразу.

Второй трюк, которому я научилась от Зины, помогает мне справиться с целой группой детей, которые вдруг решили взбеситься. Это дети родителей, которые думают, что знают все, а фактически знают меньше, чем ничего. Такие дети никогда не прочувствуют дома классической манеры воспитания. Ты должна реагировать так, чтобы твое представление о совершенстве было очевидным. Так, чтобы донести свое представление о совершенстве до неуправляемых детей, чтобы они тоже его усвоили.

Бедлам может начаться тысячью разных способов. Скажем, я разговариваю с одним конкретным ребенком, например, произношу свое «Еще раз». Или мое внимание ослабло на минуту, когда я размышляю об одной из многих вещей, о которых могу размышлять. Могила матери, омытая моими слезами. Женщины с городскими прическами, которые искренне желали мне помочь, но были просто не в состоянии. Ощущения, которые я испытывала, неподвижно стоя, обнаженная, во дворе перед домом, обмазавшись фекалиями и сливаясь с природой. Постепенное исчезновение моего отца, который, как персонаж из мультика, со временем становился все тоньше и прозрачнее, пока совсем не исчез. Зина, лежащая в саду лицом вниз, втягивающая ноздрями грязь. Сходство женщин из города со злыми сводными сестрами в старых сказках. А еще их сходство с прекрасными принцами из тех же сказок.

Та, которая слышит сказку, сказку создает.

Я не всегда нахожусь мыслями со своими воспитанниками, иногда я уплываю в одно или сразу несколько из своих сказочных королевств. Человек в мечтах может создать все, что ему нужно. Например, образы определенных мест, куда он может уплыть и отдохнуть от окружающего мира. Я парю над своими спокойными королевствами. А в этот момент один ребенок таскает другого за волосы. Второй плюется в окно. Третий падает на пол, издавая какие-то нечеловеческие звуки. То есть порядок превратился в бардак. Тогда я воскрешаю в памяти образы своих безжалостных женщин-ангелов, и вот я уже на ногах, прежде чем маленькие бесенята замечают, что я встала из-за стола. В мгновение ока я оказываюсь около выключателя. Все эти Тори, Тиффани, Джошуа и Иеремии продолжают стоять на головах. Я шлепаю по выключателю, и в комнате становится темно.

Результат? Тишина. Вдохновленное действие — это судьба.

Дети застывают. Их пульс учащается, вены разбухают и превращаются в синие бугорки на висках. Я говорю четыре слова: «Подумайте, что это значит». Они прекрасно знают, что это значит. Произнося слова, я увеличиваюсь в два раза. Я возвышаюсь над ними, и чернота льется из меня. Затем я снова включаю свет и улыбаюсь им. Эти дети никогда не назовут меня миссис Толстуха-Эш; эти дети знают, что я — то же, что и вся природа.

Когда-то давным-давно умирающая королева послала за своей дочерью, и когда дочь пришла и села у изголовья, королева сказала: «Я оставляю тебя, милая. Молись и береги своего отца. Думай обо мне всегда, и я всегда буду с тобой». Потом она умерла. Каждый день маленькая девочка поливала слезами могилу матери. Но сердце ее умерло. О таких вещах не врут. Ненависть — обратная сторона любви. Так мать превратилась в твердый холодный камень в сердце девочки. И такой она оставалась все время, пока девочка жила.

Вскоре король женился еще раз, его новая жена была очень красива, кожа — золотистого оттенка, а глаза черны, как смоль. Новая королева притворялась, что она — человек, который не умеет притворяться. Она понимала, что реальность зависит от контекста. Она осознавала все преимущества стороннего наблюдателя.

Однажды, когда король собирался отправиться к своему народу, он спросил жену: «Что тебе привезти?»