Реестр убийцы

— Боже, он теперь так и будет стоять у меня перед глазами! Больная дрянь. Чертова нацистка!..

— Закрой рот, слышишь?

— Как ты можешь на нее работать?!

— Уймись. Я серьезно, — предупреждает Марино. — Я помогал со вскрытием, но я уж точно не нацист. Такое бывает. Когда людей убивают, им достается дважды. — Он забирает у Шэнди халат и торопливо сворачивает. — Никто о нем не позаботился, всем было начхать — вот и результат.

— Что ты знаешь о жизни? Вы тут думаете, что все обо всех знаете, а на самом деле видите только то, что остается после того, как раскромсаете человека. Мясники.

— Сама хотела сюда прийти. — Марино начинает сердиться. — Так что заткнись и лучше не называй меня мясником.

Оставив Шэнди в коридоре, он относит халат в раздевалку и вешает в шкафчик Скарпетты. Включает сигнализацию. Они выходят. Дверь скрипит и с громким лязгом закрывается.

Голос Люси. Бентону придется рассказать Скарпетте об экскурсии, о предательстве Марино, которое вполне может погубить ее, если о случившемся пронюхает пресса. Люси торопится — ей нужно в аэропорт, и вернется она только вечером следующего дня. Куда летит, Бентон не спрашивает. Он уверен, что она уже знает, хотя и не сказала ему. Потом Люси рассказывает. О докторе Селф и ее переписке с Марино.

Бентон воздерживается от комментариев — нельзя. На экране Марино и Шэнди Снук садятся на мотоциклы и уезжают.

ГЛАВА 5

Лязг колесиков по плиткам.

Дверь холодильника открывается с неохотным вздохом. Привычно не замечая ни холода, ни вони застывшей смерти, Скарпетта вкатывает стальную тележку с маленьким черным мешком. С язычка застежки свисает бирка, на которой черными чернилами написано: «Неизвестный» — и дата — «30.4.07». Ниже — подпись служителя похоронного бюро, доставившего тело. В регистрационный журнал Скарпетта внесла дополнительную информацию о «неизвестном»: пол — мужской, возраст — от пяти до десяти лет, доставлен из Хилтон-Хед-Айленд, убийство. Расовая принадлежность — смешанная: на тридцать четыре процента африканец, на шестьдесят шесть — европеец.

Записи в журнале всегда вносит она сама; приехав несколько часов назад и обнаружив, что доставленное утром тело уже зарегистрировано, предположительно, Люшесом Меддиксом, Скарпетта возмущена. Невероятно! Кто он такой, чтобы взять на себя ответственность и решить, что старушка умерла естественной смертью, причиной которой стали остановка сердца и дыхания? Самоуверенный болван. Все умирают от остановки сердца и дыхания. Застрелили человека, переехали машиной или забили бейсбольной битой, смерть наступает, когда отказывают сердце и легкие. У него не было никаких абсолютно оснований заключать, что смерть произошла вследствие естественных причин. Кей еще не провела аутопсию. Да и не его это обязанность определять такие вещи. Он же, черт возьми, не судмедэксперт. И кто только допустил его к регистрационному журналу? Странно, что Марино позволил постороннему войти в секционное отделение и оставил его там без присмотра.

Дыхание вырывается изо рта клубочками пара. Скарпетта снимает с каталки планшет и переносит данные о «неизвестном». Отмечает время и дату. Причин для недовольства хватает. Несмотря на все усилия, так и не удалось выяснить, где именно умер ребенок; остается лишь предполагать, что случилось это не так уж далеко от места, где его нашли. Неизвестен его точный возраст. Неясно, как убийца доставил тело, — скорее всего на лодке. Свидетелей пока не нашлось, а единственная имеющаяся в ее распоряжении улика — белые хлопчатобумажные волокна, вероятно, от простыни, в которую коронер округа Бофорт завернул тело, прежде чем положить в мешок.

Песок, соль, кусочки раковин и мусор растительного происхождения, обнаруженные на теле и в проходах, характерны для болота, где голое разлагающееся тело лежало лицом вниз в грязи и меч-траве. Несколько дней Скарпетта делала все возможное, пускала в ход все известные приемы, пытаясь разговорить это маленькое тело, получить ответы на ее вопросы, но оно открыло слишком мало страшных тайн. Трубчатый желудок и общее истощение подсказывают, что ребенок на протяжении нескольких недель или даже месяцев страдал от голода. Деформированные ногти указывают на то, что они заново отрастали на разных возрастных стадиях, и дают основание предположить, что крохотные пальчики неоднократно подвергались воздействию грубой силы. Встречающиеся по всему телу покраснения говорят, что его жестоко избивали, причем в последнее время широким ремнем с большой плоской пряжкой. Исследования под микроскопом внутренней стороны кожи выявили многочисленные кровоизлияния в мягких тканях — от затылочной области до подошв. Он умер от внутренней кровопотери — истек кровью, не проронив ее ни капли, — метафора, подходящая для всей его невидимой и несчастной жизни.

Части органов и образцы тканей Скарпетта положила в банки с формалином и вместе с мозгом и глазами отправила для специального исследования. Сделала сотни фотографий, уведомила Интерпол — на случай, если он числится пропавшим в какой-то другой стране. Отпечатки пальцев и стоп загружены в Автоматизированную систему идентификации отпечатков (АСИО), а профиль ДНК помещен в Комбинированную систему индексации ДНК (КСИ) — вся информация поступила в базу данных Национального центра пропавших и эксплуатируемых детей. Конечно, Люси сейчас ведет поиск в глубинах Сети. Пока ничего, никаких хвостов, никаких совпадений, никаких указаний на то, что его похитили, что мальчик потерялся, сбежал из дому и в конце концов попал в руки садиста. Скорее всего его забил до смерти родитель или другой родственник, опекун или так называемый смотритель, отвезший потом тело подальше и оставивший в пустынном месте, чтобы скрыть преступление. Такое случается часто.

Больше для мальчика Скарпетта не может сделать ничего — медицина и наука уже бессильны, — но она его не оставит. Не предаст огню и не сложит кости в деревянный ящик, чтобы похоронить в общей, безымянной могиле. Пока он не опознан, он останется с ней. Она перенесет его из холодильника в своего рода капсулу времени, полиуретановый термос-морозильник, где он будет лежать при температуре шестьдесят пять градусов ниже нуля. Если понадобится, он останется с ней на годы.

Скарпетта закрывает тяжелую стальную дверь холодильника и выходит в светлый, пропитанный запахом дезодоранта коридор. Расстегивает хирургический халат и стаскивает перчатки. Бахилы негромко шелестят по безукоризненно чистому полу.

Из своей комнаты доктор Селф снова разговаривает с Джеки Майнор — Бентон Уэсли так и не соизволил перезвонить, а часы показывают почти два пополудни.

— Он прекрасно понимает, что мы обязаны позаботиться об этом. А иначе зачем бы ему оставаться на уик-энд и просить меня выйти на работу? Вам, кстати, оплачивают сверхурочные?

Доктор Селф старается не выказать гнева.

— Я только знаю, что его срочно вызвали из-за некоего важного лица. Так нам обычно говорят, когда поступает какая-то знаменитость. У нас здесь звезды часто бывают. А как вы узнали о проекте? — вежливо осведомляется Джеки. — Я потому спрашиваю, что мне вменено в обязанности отслеживать такие вещи, чтобы определять наиболее эффективные формы рекламы. Ну, вы понимаете: газеты, радио, афиши, устно.

— Объявление о наборе желающих в приемном отделении. Я заметила его в первый же день, когда только поступила сюда. Так давно… И мне сразу пришло в голову: а почему бы и не попробовать? Я уже решила, что скоро выпишусь. Очень скоро. Такая жалость, что вам испортили выходной, — говорит доктор Селф.

— Сказать по правде, это даже хорошо. Вы не представляете, как трудно найти добровольца, отвечающего всем критериям, особенно среди нормальных. По меньшей мере двое из трех оказываются ненормальными. С другой стороны… Если вы нормальны, то с какой стати добровольно приезжать сюда и…

— Участвовать в научном проекте… — заканчивает за глупенькую Джеки доктор Селф. — Не думаю, что вы принимаете нормальных.