Откровения людоеда

Я установил, что Хайгейт — это пригород на севере Лондона; Карл Маркс, вероятно, похоронен на местном кладбище; тем не менее, я не думаю, что этот факт имеет какое-либо отношение к данному случаю. Я рекомендовал продление текущего курса лечения для заключенного 022654.

IV

Il Bistro

Оно называлось достаточно просто — «II Bistro».Расположено оно было на узкой улице рядом с Кембриджской площадью (и поэтому идеальное для театралов), снаружи в нем не было ничего впечатляющего, но в нем было определенное изящество,месторасположение было завидным, и это заведение было целиком моим. Более того, там была двуспальная комната над помещениями, арендованная на девяносто пять лет, из которых осталось еще семнадцать. В конце концов, я принял решение приобрести ее после того, как узнал, к своему искреннему удивлению, что миссис Батли-Баттерс оставила мне еще двадцать тысяч фунтов в своем завещании. Боже, благослови омерзительную старую свинью.

Прежний владелец, Жап-Клод Фаллон, сам купил роскошную пригородную гостиницу в Девоне (я не буду называть ее, он все еще содержит ее и преуспевает в свои преклонные годы) и был озабочен переездом из Лондона как можно быстрее.

— Что ты сделаешь с Жаком и Жанной? — спросил он за два дня до того, как я должен был въехать.

— С кем?

— Разве я не говорил тебе про Жака и Жанну?

— Нет, Жан-Клод, не говорил.

— Они переходят вместе с «II Bistro».

— Нет, если я не захочу, чтобы они переходили, — сдержанно ответил я.

— Ох, но топ ami, топ eherОрландо, ты захочешь, чтобы они остались, как только увидишь их. Ты не можешь вышвырнуть их вон; куда они пойдут, что будут делать?

— Хорошо, а что же именно они делают?

— Жак помогает на кухне, а Жанна обслуживает столики. Но это еще не все — они делают все, что тебе от них нужно. Они великолепны, топ ami.Жак — очень талантливый молодой человек, а в Жанну влюблен каждый посетитель. Да и в Жака тоже. Они оба прекрасно подходят для дела.

— У меня не так много времени, чтобы знакомиться с ними, Жан-Клод.

— Поверь мне, Орландо, это не займет много времени. Жак и Жанна были моей правой и левой рукой — так вы говорите по-английски?

— Вроде того.

— Хорошо. Тогда, вот что они собой представляют. Ох, Орландо, подожди, и сам все увидишь!

И с тех пор я был вынужден довольствоваться этим.

Невыносимые Близнецы

Для меня было совершенной неожиданностью, когда я, в конце концов, увидел Жака и Жанну. Неудивительно, что они были близнецами, оба были бледны, сероглазы, одно яйцевидное лицо идеально повторяло другое; у обоих были светлые волосы и небольшая родинка в уголке идеального маленького рта, утонченно, но непреодолимо приглашающего к осторожным поцелуям, как я подумал.

Жан-Клод не предупредил меня, что эти два создания столь своеобразны; в них определенно было что-то не от мира сего, но я также заметил стальную твердость, скрываемую внешностью, неописуемую смесь непоколебимости и решительности, почти некую свирепость. Я предположил, что они будут действовать как один, когда понадобиться проявить свирепость. Они вызывали у меня подозрение, но были откровенно привлекательными. Они также были просто немного самонадеянными, чтобы понравиться мне — даже дерзкими.

— Мы будем счастливы служить вам, как служили Жан-Клоду, — заявил Жак с едва заметным акцентом.

— Я явно столкнулся с fait accompli , [103]— сказал я.

Глаза Жанны слегка расширились.

— Вы ведь не будете думать о нашем увольнении? — спросила она.

— Вообще-то не совсем так.

— Тогда что?

— Просто вот так — я думаю, что предпочел бы решить это самостоятельно.

— Но Жан-Клод сказал нам…

— Это больше не его заведение. Теперь оно мое.

— А значит, мы тоже паши, — сказал Жак.

— Вам никогда не придется жалеть об этом, вот увидите, — добавила Жанна.

Она улыбнулась, но в ее улыбке было что-то необычное, и она не произвела на меня того обнадеживающего впечатления, к которому явно стремилась.

Мое новое чувство свободы и независимости вызвало во мне эйфорию. Я был, даже учитывая, что все нормы и принципы моего обучения пока еще находились на начальном уровне, сам себе хозяин. Я был монархом своего собственного королевства. Ілавньїм образом, теперь я был свободен в своем увлечении тайным удовлетворением своей возлюбленной плоти: любить, почитать плоть и повиноваться плоти; расточать все свои кулинарные навыки ради этого; работать со своей алхимической магией и преобразовывать основную материю плоти в чистое золото великих классических блюд; экспериментировать, выдумывать, применять и создавать без ограничений свои собственные шедевры. Я был одержим огненным течением смеси понимания и восторга — какая ответственность была возложена на меня! Я чувствовал себя так, как должен был чувствовать себя Микеланджело, когда столкнулся с величайшей голой массой только что добытого мрамора, из которого вскоре появился юный Давыд, совершенный и целостный, великолепие и захватывающая дух четкость форм, рожденных из хаоса бесформенности. Я был акушером плоти, волшебником и хозяином. Но пока что мое посвящение только начиналось.

Циники, без сомнения, презрительно усмехнутся, когда, упомянув — скажем — о Бордоском Антрекоте, я использую такие понятия, как общность, окружение, тайна, наивысшая отдача и получение любви — но меня никогда не волновало кудахтанье циников. Самая сильная дрожь, пробегающая по позвоночнику во время оргазма, поверьте мне, не может ни в какой степени сравниться с экстазомпричастия к потреблению; болсс того, сладость последнего происходит не от судороги смазанных отверстий, а исключительно от знания.Точно известно, что этот процесс начинается с действия — это gnosis— это присуще истинному счастью.