Откровения людоеда

Это случилось потому, что я подумал, что потерял Жана Кокто; хотя как вообще можно потерять человека, у которого такой огромный нос, что через переполненный ресторан можно увидеть, как он дрожит и подергивается? Разве можно потерять человека, чьи выдающиеся физические характеристики так привлекают ваше внимание, что вы не можете сконцентрироваться на чем-либо еще? По-видимому, можно, к концу вечера, после заключительных диких крикон и гогота, и тайного испускания газов, когда псе вернулось к изначальной тишине, с которой все началось, и II Bistroнеожиданно и смущенно обезлюдело, если не считать меня самого; остались запятнанные, мятые салфетки на полу, бесчисленные окурки в забитых пепельницах, пустые и полупустые бутылки загромождали столы, десертные тарелки громоздились высокими колоннами, но среди всего этого не было мсье Кокто. И тогда, конечно я понял, что случилось самое худшее из всего возможного, неужели я позволил этому заслуженно выдающемуся liommc de belles Icttres [106]и напыщенному творческому гению просто ускользнуть в толпе, даже не поблагодарив его? Меня просто бросало в пот, когда я думал об этом. Где, к тому же, был Жак? И Жанна? Ох, почему они обманули мои ожидания? Чего стоят их обещания об эффективности? Черт побери их обоих.

— Жак! — закричал я во весь голос. — Где ты, черт тебя дери?

Его не было на кухне, которая сверкала и источала беспорядочные ароматы, оставшиеся после моих кулинарных трудов. Конечно же, как я думал, он не может находиться наверху, в моейчетверти, так как он бы никогда не осмелился совершить столь дерзкий поступок. Тем не менее, чтобы быть уверенным, я проверил — однако, его там не было.

— Жак! Жак, ты, несносный ублюдок! Іде ты? Іде эта старый пидор Кокто? Я потерял мсье Кокто!

В неистовстве я направился вниз, в подвал, где находились кладовые; на самом деле (и это странно, как может показаться) я никогда не решался заглянуть сюда до сих пор, так как Жак и Жанна взяли на себя заботу об этих помещениях, как они делали при моем предшественнике, и каждый дюйм своего королевства они защищали со свирепой ревностью. Это была, так сказать, их собственная частная территория — королевство сладко пахнущей, благоухающей, затхлой темноты, где хранилась большая часть лучшего вина, а вдоль каменных стен выстроились мешки и деревянные ящики. Так или иначе, это не соответствовало светлой, почти прозрачной красоте их кошачьей природы; я вообразил, что в свои свободные часы они сворачивались где-нибудь на солнышке, словно кошки.

Потом я увидел дверь. Это была обыкновенная неокрашенная деревянная дверь, встроенная в стену второй кладовки; странно, подумал я, что она здесь находится Почемуона была здесь? Это была, подумал я, очень личнаядверь; это была чья-тодверь, а не какая-то там просто старая дверь. Это была дверь, которая принадлежала — без сомнения — кому-то,а не чему-то.

Эти размышления о двери были безумием.

Безумием ли? Мне показалось, что я услышал шум, раздавшийся из-за этой, мать ее так, двери; таинственный, отрывистый шум, словно пульсирующий скрежет или хватка, словно азбука Морзе, которую издает некто, страдающий тонзиллитом. Я поднял кверху голову и слушал так внимательно, как только мог. Затем, внезапно я отчетливо услышал голос, который произнес:

—  Jacques, топ petit oiseau — mais non! — petit? No, comme tu es vraiment magniflque! Oh Jacques, je t’adore! [107]

Я немедленно узнал эти пронзительные, театральные интонации.

Дрожа всем телом, я повернул ручку двери и толкнул ее.

—  Maitre Orlando… [108]

От небольшой уютной картины, которую я сразу увидел, у меня перехватило дыхание: в середине комнаты (чрезвычайно хорошо оформленной комнаты, как мне удалось рассмотреть) стояла огромная двуспальная кровать, на которой лежал совсем голый Жак, его ноги были широко раздвинуты, руки он положил под голову, безразличная улыбка блуждала по его лицу. А сверху на Жаке был столь же голый мсье Кокто; еголицо, однако, было маской чистого ужаса.

— Не беспокойтесь, Маэстро, — заметил Жак с легкомысленностью, которая привела меня в ярость. — Месье Кокто — клиент.

В это мгновение раздался голос из-за двери; я повернулся и увидел Жанну.

— Во всяком случае, теперь — клиент, — сказала она.

Посетители и клиенты

История, которую я позднее услышал от Жака и Жанны, была гротескной, и вы сами узнаете ее.

Отправив Жана Кокто (лимузин от Отеля «Карбурн» был вызван за ним в начале второго), я позвал близнецов в свой кабинет, усадил их и потребовал исчерпывающего объяснения.

— В какие, черт подери, игры вы думаете играть? — спросил я.

— Мы не играем. Это не игра.

— По крайней мере, на этот счет ты прав. Ну? Что вы скажете об этом? Вы собираетесь сказать мне, что это была всего лишь одна незапланированная и украденная ночь любви, и что вы сожалеете об этом от всего сердца, и что это больше никогда не случится? Потому что если вы собираетесь сказать это, я вам не поверю.

— Нет, я не собираюсь говорить вам этого, — самоуверенно ответил Жак. Я почувствовал, что он будто нападает на меня.

— Тогда какого дьявола вы собираетесь рассказать мне? Я требую полного отчета от вас!

— Нам придется начать с самого начала! — печально сказала Жанна, качая головой.

— Да, — продолжал я, — с начала.Вы можете сказать мне, что делает эта комната в подвале? Эта комната, эта дверь…

— Эта комната — наша, Маэстро, — сказала Жанна. — Мы живем в ней.

— Кто живет в ней?

— Я. И Жак. Мыживем в ней.

— Вы живете в подвале моего ресторана? — в гневе закричал я.

— Нет, — ответил Жак, — мы живем в своейкомнате.

— Умоляю вас, с каких это пор? И почему вы никогда не говорили мне об этом?

— Со времен господина Фаллона. И мы никогда не говорили об этом, потому что вы не спрашивали.

— Вы когда-нибудь спрашивали у нас что-нибудьо нас самих? — спросила Жанна, и я уловил нотку обиды в ее голосе.

— Не лги мне, — сказал я, не обращая на нее внимания.

— Это правда. Господин Фаллон построил комнату для нас, он и встроил дверь. Вторая кладовка обычно больше первой.

— Жан-Клод не говорил мне о том, что вы живете в моем подвале, — сказал я.

Жанна вставила:

— Мы живем в нашей комнате.

— Называйте ее как хотите. Более того, у меня создается впечатление, что есть еще ряд вещей, о которых Жан-Клод мне не рассказал. Слишком многое мне не по душе. Kaie так получилось, что вы живете в моем подвале — в вашей комнате— а я ничего об этом не знаю?

— Как я уже говорила, вы никогда не спрашивали нас, — ответила Жанна, и в ее голосе снова появились те же печальные, обвиняющие интонации.

— Почему я должен спрашивать? — завопил я, теперь чувствуя себя беспомощным. — Я не представлял себе — как я мог? — ради всего святого, я не знал! Вы приходите каждый вечер…

—  Поднимаемся,Маэстро.

— И вы уходите — ну, хорошо, спускаетесь— рано утром. Какого черта я был должендумать, знать, спрашивать?

— Мы никогда не беспокоим вас, — сказал Жак, — вы должны признать это.

— Я не должен соглашаться с этим треклятым утверждением! — закричал я, беспомощно давая выход гневу. — Как вы осмелилисьжить в моем ресторане без моего позволения?

— Нет, мы никогда не беспокоим вас, — настаивала Жанна.

— Вы довольны нашей работой? — спросил Жак.

Я не мог говорить минуту или две. Я думал об успехе вечера нашего открытия, о Жане Кокто, о критиках и писателях, о меню, которое мы создали — я думал обо всем этом, и я знал, что при любых благоприятных условиях ничего из этого не получилось бы без близнецов.