Сквозь ад

— Где вы могли показать своему отцу, чего вы стоите?

— Именно. И показала, — сказала она с вызовом. — Я ему угодила только однажды: выбором мужа.

— Я до сегодняшнего дня не знал, что вы были замужем.

— Да, но недолго. За полковником английской армии. Это продолжалось недолго. Он погиб на Фолклендах, но он оставил мне моего приемного сына.

— Понимаю.

— Неужели понимаете? Мать Эрика умерла, произведя его на свет. Я его действительно понимала, потому что прошла через ту же боль, что и он. Мы понимали друг друга.

— И теперь его не стало. Что случилось?

Она посидела мгновенье, обдумывая ответ, потом вытащила из-под сиденья свой портфель, открыла его и достала пухлый конверт, содержавший материалы, пересланные Вильерсом из Лондона.

— Прочтите это.

Она закурила новую сигарету и сидела, откинувшись в кресле, пока Барбера читал бумаги. Он не произнес ни слова, пока не прочитал их все до единой. Потом аккуратно сложил их в конверт и повернулся к ней с каменным лицом.

— Наркотики, — сказала Сара. — Как он мог? Героин, кокаин.

— Вы мне раньше говорили, что сами курили травку в шестидесятых. В наши дни эта проблема для молодежи еще острей, потому что все доступно.

— Вам ли этого не знать, не так ли? — Слово вылетело помимо ее воли.

Он никак не проявил своего гнева.

— Миссис Тальбот, я человек старомодный. Конечно, я был, по вашим понятиям, гангстером, но те, кому я наносил вред, были со мной одного поля ягода. Остальные были для меня гражданским населением. Моя семья имела дела с союзами, игорными домами, проституцией, даже со спиртным во время сухого закона, с теми человеческими пороками, которые каждый может понять. Но вот что я вам скажу. Семья Барбера ни пенни не заработала на рынке наркотиков. Мой внук Вито в Лондоне. У него три казино. Рестораны, тотализаторы. — Он пожал плечами. — Сколько человеку нужно?

— Но Эрик, — сказала она. — Я не могу этого понять.

— Послушайте, — пытался он объяснить. — Существует расхожее мнение, что люди, употребляющие сильные наркотики, поймались на крючок торговца наркотиками. Но первую дозу почти всегда получают от друга. Возможно, он был на какой-то студенческой вечеринке, когда это случилось первый раз. Немного выпил…

— Но потом, — перебила она. — Потом появляется торговец, снабженец, каждый заинтересован, чтобы котел не прекращал кипеть. Сломать молодых людей на пороге жизни и ради чего? Ради денег.

— Есть люди, для которых деньги много значат, миссис Тальбот. Но оставим это. Что вы намерены с этим делать? Чего вы хотите?

— Справедливости, я полагаю.

Он неожиданно рассмеялся.

— Редкий товар в нашем грешном мире. Послушайте, о законе смешно даже говорить. Вы передаете дело в суд, и он длится, и длится. Богатые и влиятельные могут купить все, что им нужно, потому что большинство людей продажны.

— Тогда скажите, как бы поступили вы?

— У меня выбор невелик. Пролитая кровь требует отмщения, таков путь сицилийца. Умирает мой сын, он должен быть отомщен. Это не вопрос выбора. У меня нет выбора. Я не могу поступить иначе. — Он потряс головой. — Вы принадлежите к другому миру. Подозреваю, насилию в вашей жизни никогда не было места.

— Это правда. Я всего однажды видела драку, когда мы проезжали через Бронкс, из безопасности заднего сиденья «кадиллака».

Он жестко усмехнулся.

— Вам повезло. Можете смеяться над собой, но вы должны мне обещать, что обязательно сделаете одну вещь. Это совершенно необходимо.

— Что именно?

— Вас следует настоять, чтобы вам показали тело вашего сына. — Он поднял руку, чтобы она ничего не говорила. — Каким бы суровым испытанием это ни было. Поверьте мне, я многое знаю о смерти, а это знаю наверняка. Вы сами должны его увидеть, должны его оплакать, иначе вы будете мучиться до конца жизни.

Она кивнула.

— Я подумаю об этом.

— Кроме того, вам, возможно, предстоит еще одно испытание. Нечто совершенно ужасное.

— Что это может быть?

— Заключение французского коронера звучит совершенно ясно: случайная смерть, утонул под влиянием наркотиков и алкоголя.

— Да, именно так.

— Его тело, миссис Тальбот, оказалось большим удобством для тех, кто его использовал. Мне приходит в голову, что оно могло быть не просто использовано, но заранее предназначено для такого использования.

Она спросила напрямик:

— Вы предполагаете, что во всем этом не было ни малейшей случайности? — Ей было трудно произнести это, но она все же выговорила: — Что его убили?

— Пожалуйста, все, что я говорю: это было очень удобно. Я не хочу, чтобы действительность стала хуже, чем она есть. Долгие годы я прожил в мире жестокости. Я склонен предполагать худшее.

— Я не думала, что может быть хуже, — проговорила она голосом, дрожавшим от гнева и последних признаков протеста.

— Я могу ошибаться. В любом случае, я уверен, что власти примут во внимание все аспекты. — Он вынул бумажник и достал из него визитную карточку. — Здесь адрес моего внука в Лондоне. Я поговорю с ним о вас. Он сделает все, что в его силах. Сам я даже не буду покидать аэропорт. Полечу прямо в Палермо. Знаю, что это маловероятно, но если будете на Сицилии, добро пожаловать ко мне на виллу рядом с деревней Беллона, в Каммарате. — Он нежно поцеловал ей руку. — А теперь, детка, вам необходимо выспаться.

Она приподнялась и поцеловала его в щеку. Он улыбнулся, встал и отправился на свое место. Сара выключила свет и лежала в темноте, обдумывая то, что он сказал. Предположение, что смерть Эрика не была случайной, наполнило ее ужасом. Она отказывалась это принять, гнала от себя эту мысль, и скоро заснула, склонив голову на руку. Самолет продолжал свой ночной полет.

Некий журналист в Кенте, оповещенный своим приятелем из местной полиции, послал короткое сообщение о деле в «Дейли-Мейл» в Лондон. Он сообщил только то, что знал. На проселочной дороге катафалк потерпел аварию и потом загорелся. Было упомянуто, что в нем находилось в этот момент тело. Особых подробностей на этом этапе и быть не могло, поэтому сообщение тянуло не больше чем на абзац в конце третьей страницы, вследствие причастности к смерти. Санкционированное Фергюсоном присвоение делу литеры Д означало исчезновение истории из позднего издания, но случилось это не раньше, чем имя Эрика Тальбота было открыто миру.

Джагоу вылетел из Парижа рейсом, во время которого кормили завтраком, и в одиннадцать был уже в служебной квартире на Коннаут-стрит, рядом с Гайд-парком. Он распаковывал вещи, когда зазвонил телефон.

— В сегодняшнем утреннем выпуске «Дейли-Мейл» есть маленькая заметка, — сказал Смит. — Оказывается, парень был не тем, кем назвался. Его настоящее имя Эрик Тальбот, и он был студентом Кембриджа.

— Значит, он пользовался псевдонимом, — сказал Джагоу. — Это можно понять. А в чем проблема?

— В том, что он не был никто, — объяснил Смит. — Я прикинулся журналистом и расспросил о нем привратника в его колледже. Его отец баронет, всего лишь.

— О, Господи! — изумился Джагоу, подавляя желание громко рассмеяться. — И кому мы обязаны этой неприятностью?

— Одной кембриджской суке по имени Грета Марковская. Тоже была студенткой. Продавала наркотики. Я использовал ее целый год. Думал, на нее можно положиться.

Это был намек на слабость, который Джагоу впервые заметил у Смита.

— По моему опыту, в этом старом грешном мире полагаться нельзя ни на кого. Где можно найти мисс Марковскую?

— Такое впечатление, что она сильно перебрала героина два дня назад. Теперь она в реабилитационном центре под Кембриджем. Называется «Грентли-холл». Закрытое заведение.

— Вы хотите, чтобы я ею занялся?

— Полагаю, нет необходимости. Во всяком случае, не на этом этапе. В любом случае, она меня никогда не видела.

— Разве кто-то видел?

— Точно.

— Так что вы хотите, чтобы я сделал?

— Сегодня в два в Кентербери слушанье коронера. Поприсутствуйте.