Ужас в Белом Доме

— Безусловно, — кивнул головой президент.

Ну, в таком случае, — если президент желает доверить свою жизнь любому честолюбивому проходимцу-северянину, который терпеть не может выходцев с Юга, считает их недоумками и вообще больше всего на свете мечтает обладать женой президента, — тогда ему, Мастеру Синанджу, остается лишь предпринять те шаги, которые только и возможны в столь противоестественной ситуации.

— Никогда раньше не замечал, чтобы Смит определял недоумков по региональному признаку, — заметил президент.

— С ним никогда и не случалось такого, — заверил Римо.

— Итак, я желаю знать, что вы все же собираетесь делать. Я имею в виду — как вы намерены спасать мою жизнь, которая, насколько я мог уяснить, по неизвестной мне причине находится в весьма серьезной опасности. Иными словами, каковы ваши методы, джентльмены?

— Простите, сэр, но Дом Синанджу обычно не намеревается, как вы выразились, спасать жизни. А просто спасает их. И не делится своими методами с правителями первой встречной страны, которой только-только исполнилось две сотни лет отроду. Таковы традиции Синанджу. Все остальное не имеет значения.

— Он не ведает, что говорит, о благословеннейший из императоров Америки, — встрял в диалог скрипучий голос Чиуна. — Но наша помощь будет еще более ценной, если мы постараемся освободить вас от бремени ненужного знания. Знаете ли вы законы, по которым происходит движение? Нет, вы не знаете этих законов. Потому вам трудно будет понять и наши методы. Позвольте лишь заверить вас в нашей способности в любых условиях сохранить вашу драгоценную жизнь.

На том и порешили, но президент за этот вечер постарел на добрый десяток лет. Ему впервые пришлось столкнуться с еще одним неприятным свойством реальности — от его имени могут совершаться такие действия, которые сам бы он никогда и ни за что не одобрил.

Оказавшись на улице, Чиун в свойственной ему манере похвалил понятливость Римо — оказывается, он еще способен кое-чему научиться. В особенности была отмечена появившаяся у Римо способность понимать собеседника без помощи слов.

— Например? — осведомился Римо.

— Например, когда ты пообещал спасти ему жизнь. Мы ведь не можем говорить наверняка, разумеется — обещать спасение не во власти смертных. Только смерть подвластна человеческой воле, но...

— Я собираюсь именно спасти президента, папочка.

— Это меня больше всего и печалит, — удрученно закивал головой Чиун. — А я думал, ты действительно становишься мудрым.

После чего объяснил Римо, что давать императору гарантии полной безопасности — старый и хорошо проверенный обычай, ибо в случае неудачи тот, кому это обещание было дано, вряд ли сможет пожаловаться.

Римо это мало в чем убедило. Но Чиун не отставал.

— Человек, трон которого менее всех в этом мире подвержен опасности — это наш король, император или как там его...

— Да? А мне казалось, его хочет убить чуть не каждый встречный.

— Это, конечно, так, — кивнул Чиун. — Но разве со смертью одного императора наступал когда-нибудь конец царству? Непременно найдется кто-нибудь, желающий занять его место. Да и чтобы добиться власти законным путем, не нужно прилагать никаких сил — а просто-напросто появиться на свет из соответствующего чрева. Разве выбирает младенец чрево своей матери, или рожденье требует от него усилий? Однако, именно таким путем обретает он власть над себе подобными. Вот и получается, что трону ничего не грозит — даже со смертью этого вашего императора.

Такую вот мудрость пытался вложить в уши своего упрямого питомца Чиун, Мастер Синанджу, душной весенней ночью в Вашингтоне, округ Колумбия.

Но питомец отнюдь не горел желанием предаваться философским размышлениям о бренности земных владык.

— Чиун, этот президент мне нравится. И я спасу его. Кроме того, я тут видел вице-президента...

Глава четвертая

Лезвие ножа двигалось очень медленно. Так же, как и тот, кто его держал. Обладатель ножа выпрыгнул пару секунд назад из блестящего черного «бьюика», и сейчас его солдатские ботинки, тоже блестящие и черные, медленно переступали по замусоренной мостовой.

— Белый, ты умирать! — утробно возвестил он. Голова его была повязана грязным белым полотенцем, посреди лба сверкал огромный бриллиант из оранжевого стекла. — Умирать для имя Аллаха!

Роста он был немаленького — футов шесть с небольшим и весил добрых двести пятьдесят фунтов; волосатые ноздри грозно раздувались на темной физиономии.

— Я занят, — бросил Римо.

Что было правдой — они только недавно выехали из парадных ворот Белого дома, немедленно обнаружили за собой хвост, в процессе отрыва от которого Чиуну вздумалось объяснять Римо теоретические аспекты деятельности ассасинов — по его словам, для нее существовало множество вполне обоснованных причин, не имевших ничего общего с безрассудными эмоциями вроде ненависти или жажды мести. Более того — ассасину эти эмоции могли сослужить службу гораздо более худшую, чем прыгуну на длинные дистанции — волдырь на ноге. В лучшем случае они просто отвлекали; в худшем — могли поставить под угрозу выполнение всего замысла.

И как раз когда Чиун готовился перейти к выводам, а Римо тщетно пытался нащупать связь между взрывом в Солнечной долине и угрозой покушения на президента страны, напряженную работу мысли обоих прервал какой-то тип с кривым ножиком, выскочивший перед ними на проезжую часть и загородивший дорогу.

— То нет налет бандит-ниггер! — прохрипел он, вращая глазами. — То есть святой война ислам для неверные!

— Простите, я очень занят, — повторил Римо.

— Моя араб! — не слушая его, вопил нападавший. — Моя есть арабски имя! Имя — Хамис аль-Борин, значит «спаситель свой народа»!

— Это абсолютно ничего не значит, — проворчал Чиун.

Арабский он знал и однажды объяснял Римо, что само слово «ассасин» происходит из этого языка — от слова «гашиш»; говорят, тамошние ассасины курили его для храбрости. А потом арабское «хашишин» превратилось в «ассасин». Арабские ассасины были неплохими специалистами, но так и не смогли достичь вершин мастерства, иногда просто грубо работали — убивали без нужды, а главное — не гнушались ради достижения поставленной цели лишать жизни даже детей, что вызывало яростное неприятие Чиуна.

— Никакое это не арабское имя, — вновь сказал он.

— Моя Хамис аль-Борин, — насупившись, повторил детина.

Подняв руку с кривым ножом, он прицелился концом лезвия прямо в грудь Римо. Одним движением Римо оказался вне пределов его досягаемости — нанесенный с размаху удар лишь заставил громоздкое тело нападавшего пролететь пару метров и оказаться позади Римо и Чиуна. Со стороны могло показаться, что парень просто споткнулся — но как бы то ни было, теперь его отделяло от намеченных жертв солидное расстояние.

— Существует два вида физического устранения, — поучительным тоном изрек Чиун. — Один — порочное по своей сути кровавое преступление, совершаемое из мести — дело вполне обычное для вашей страны. Это даже не убийство. Это просто резня. А есть другой — остроумный, совершенный замысел, плод многовекового развития древней культуры, делающий честь его исполнителю. Именно такие убийства, Римо, совершают специалисты. Их оплачивают заранее.

— А какого из них следует опасаться президенту? — спросил Римо.

— Обоих, — благодушно кивнул Чиун. — Умрет он, конечно, от какого-то одного, но все равно так и не узнает, от какого.

Великан в тюрбане из вафельного полотенца и с фальшивым арабским именем поднял свою громоздкую тушу с асфальта, дабы возобновить нападение. На помощь ему пришли еще трое с такими же повязанными на голову белыми полотенцами — на одном из них даже сохранился ярлык дешевой распродажи универмага «Сиэрс». Очевидно, роль первого из нападавших была сугубо отвлекающей — грязную же работу делали эти трое. Все четверо стремительно приближались к Римо и Чиуну, безучастно взиравшим на бегущих.

— Им убить — во имя милосерднейшего из всемогущих! — завопил первый.