Призрак Проститутки

— Вы же знаете, шеф. ВКью/СТАРТЕР.

— Я имею в виду, какой она была в Технической службе?

— Извините, сэр. Этого я не могу вам открыть.

Он кивнул.

— Подожди, вот мы тебя поджарим, — сказал он.

3

За темными стеклами «кадиллака» Харви полуденный Берлин, казалось, был погружен в предвечерние сумерки. Площадки, очищенные от строительного мусора, и ампутированные зады домов выглядели зеленовато-серыми — того цвета, в какой были окрашены стекла пуленепробиваемых лимузинов. В таком свете мир мог бы казаться мрачным, но в это утро я почти не видел его. Все мое внимание было обращено на то, чтобы не пропустить ни одного слова Билла Харви.

К тому времени когда мистер Харви закончил излагать процедуры, каким мне надлежало следовать для раскрытия того, что в случае успеха завершилось бы для меня западней, я уже совладал с собой, и голос мой хотя и звучал хрипло, но не дрожал, а пот не тек с меня ручьями. Я чувствовал себя примерно так же, как вскоре почувствую, впервые очутившись в постели с женщиной. Как ни странно, но я уже давно жаждал активной деятельности на этом поле брани. Какая-то частица меня говорила: «Я рожден для этого. Природой мне предопределено быть двойным агентом».

Я не сомневался в том, что я для этого создан. Хью Тремонт Монтегю и Уильям Кинг Харви служили одному и тому же флагу, а я — в том-то и суть — был разным для каждого из них. Быть двойным агентом, работая на западных немцев и на восточных, возможно, и опасно, но, окажись ты между ФСИ и Штази или между Монтегю и Харви, умение соблюдать равновесие будет зависеть от твоего ума. Какой же это дьявольский стимул!

Моя внутренняя жизнь, конечно, претерпевала взлеты и падения. Сидя за своим столом, я чувствовал такую злость на несправедливость происходящего со мной, что вынужден был сбежать в мужскую уборную, чтобы охладить свой пыл, плеская в лицо холодной водой. Однако на лице, смотревшем на меня из зеркала над раковиной, не заметно было никакого напряжения. Передо мной было гладкое лицо Хаббарда. Мой старший кузен Колтон Шейлер Хаббард, хранитель семейных поверий, сказал однажды: «За исключением Смоллиджа Кимбла Хаббарда и, пожалуй, твоего отца, во всех нас остальных нет ничего особенного. Мы просто то, что можно назвать lʼhome moyen sensuel[24]. Для нас характерна одна общая черта, Херрик. Мы, Хаббарды, никогда не показываем, что у нас внутри. Это преимущество, которое ставит нас над другими. Уж ты мне поверь».

И в плане практическом он был прав. Несмотря на все волнения, на меня смотрел из зеркала шустрый молодой человек с живыми глазами и отнюдь не плаксивым ртом. Я вспомнил другие случаи, когда внутренне я был совершенно спокоен и не чувствовал себя изможденным, а в зеркале было изможденное, надутое лицо, словно я еще не сбросил с себя вчерашней усталости. Мог ли я считать приятное лицо в зеркале защитной маской? Неплохо выглядеть оживленным, когда ты выпотрошен.

Вечером, стремясь сбросить с себя заботы, я отправился с Диксом Батлером по ночным клубам. В последние две недели я часто путешествовал с ним по ночам и получил представление о том, как он работает. В каждом клубе, куда мы заходили, у него был связной. Конечно, не Батлер их завербовал — для этого он недостаточно долго был в Берлине, да и недостаточно владел немецким, — но по долгу службы вынужден был этими людьми заниматься. Он служил посредником между двумя нашими кураторами БОНЗЫ и теми мелкими немецкими агентами, которые могли говорить по-английски. Хотя Дикс работал под «крышей» одного из наших филиалов в мире бизнеса и представлялся местным жителям как сотрудник одной из американских компаний, занимающихся импортом пива — «Называй меня просто пивоторговцем, Путци», — в ясном уме работников берлинских клубов, которые мы посещали, не было ни малейших сомнений, что Дикс Батлер, именуемый для прикрытия Рэнди Хафф, принадлежал к числу особей, работающих в ЦРУ.

Аксиома, которую вбивали мне в голову во время подготовки, о том, что разведчики и агенты не должны появляться вместе, в этой среде, предупредил меня Дикс, не работает. Не только сам он был более чем заметен, но и все, кто беседовал с ним, попадали под подозрение со стороны антиамерикански настроенных немцев. Поскольку его агентов это, казалось, не тревожило, я был уверен, что большинство его людей сотрудничают также со Штази.

Дикса это абсолютно не беспокоило.

— Казалось, не должно работать, а вот ведь работает, — говорил он. — Я получаю от моих ребят больше информации, чем любой другой офицер ЦРУ или ФСИ, занимающийся этими улицами.

— Но информация-то подправлена.

— Ты сейчас удивишься. Уйма агентов слишком ленива, чтобы врать. Под конец они тебе выкладывают куда больше, чем собирались. Они знают, что я все равно вытрясу из них нужную информацию.

— Дикс… — начал было я.

— Мое имя — Хафф, — сказал он. — Рэнди Хафф.

— Все, что ты от них получаешь, по меньшей мере подправлено ФСИ.

— Отложи в сторону учебник. Мои люди зарабатывают себе на жизнь. Они — улица. Конечно, ФСИ занимается ими. Ты же не думаешь, что западногерманская разведка допустит, чтобы мы общались с фрицем, который не работает на них! Это комедия. Все платят за информацию — англичане, французы, западные немцы, советские. Мы платим больше всех, поэтому нам и работать легче всего. Сядь на подземку и поезжай в Восточный Берлин, в кафе «Варшава». Это место, где все болтаются, — ты там встретишь и агентов, и информаторов, и связных, и отщепенцев, и курьеров, и начальство, и русских, и американских кураторов. Крысы бегают от стола к столу, выискивая, где лучше заплатят. Западный Берлин можно назвать рынком шпионажа, но Восточный Берлин — местечко повеселее. Там все двойники и тройники. Трудно даже запомнить, кто твой, а кто ихний, и, знаешь, дружище, это не имеет значения. Если у них нет товара, они его изобретают.

— А тебя не беспокоит то, что Штази, возможно, подправляет то, что ты получаешь?

— Штази не в состоянии состязаться с нами в оплате. К тому же я знаю, кто на них работает и какую информацию им давать. — Весь этот разговор страшно наскучил Батлеру, как бывает скучно адвокату консультировать друзей по воскресеньям. — Забудь об этом, Чарли Слоут. — Это было моим псевдонимом в военном ведомстве. — Лучше посмотри на ту рыженькую!

Мы сидели в «Бальхаус-рези», на Графенштрассе, как раз в том легендарном месте, где на каждом столике стоит телефон. Вы можете позвонить женщине, которая сидит в другом конце зала, набрав номер ее столика. Так же можно связаться и с мужчинами, и телефон у нас не переставал звонить. Женщины хотели поговорить с Диксом. Он держался начальственно и тут же обрывал разговор, если женщина не говорила по-английски. Тем же, кто говорил по-английски, предстояло пройти ускоренный курс обучения.

— Ангел, — говорил он, — помаши ручкой, чтобы я был уверен, с кем я разговариваю.

Блондинка, сидевшая в другом конце зала, помахала в дымном воздухе пальчиком.

— Вы сказочно хороши, — говорил он ей. — Не надо меня благодарить. Это правда. — А сам все это время стучал костяшками по столу. — Хельга. Приятное имя. И говорите, вы разведенная. Рад за вас. Могли бы вы, Хельга, ответить мне на один вопрос?

— Да?

— Хотите потрахаться?

— Тебе за это не дают по морде? — спросил я как-то его.

— Да, — сказал он, — но и ублаготворяют тоже.

Если Хельга вешала трубку, он пожимал плечами.

— Еще одна высохшая дикая кошка.

— А что, если бы она сказала «да»?

— Я бы смазал ей глотку.

Женщины не всегда говорили «нет». Он назначал им свидание на потом. Иногда являлся на эти свидания. А иногда ожесточался при одной мысли о женщине. Мы вставали из-за столика и отправлялись в другой клуб. «У Ренди» на Кантштрассе необходимо было получить столик у эстрады, чтобы с помощью удочки, которую выдавала дирекция, выудить какую-нибудь часть одежды, сброшенной стриптизершей. Воздадим должное Эммануилу Канту! Мы заскакивали в «Парилку» на Прагерштрассе. Там всегда толпилось множество мужчин, одетых женщинами. Мне это было противно — противно со всей силой унаследованного пуританства, а Батлер получал от этого удовольствие. Потом мы шли дальше. Он ни на секунду не закрывал рта, одной рукой обнимая за талию какую-нибудь девицу, а другой отправлял в карман бумажку, полученную от официанта, или выслушивал девушку из гардероба, или, быстро набросав что-то в блокноте, вырывал листок и посылал его бармену. Видя, что мне не нравятся методы его работы, он начинал смеяться.