Призрак Проститутки

В четверг днем мистер Харви тяжелой поступью, враскачку, быстро вошел в помещение, отыскал меня глазами, дернул большим пальцем, показывая, чтобы я следовал за ним, и я уселся рядом на заднее сиденье «кадиллака». У меня не было времени взять пальто, и я чувствовал холод февральского дня всякий раз, как приходилось вылезать из машины и куда-то идти с Харви.

Он затеял вендетту с Госдепартаментом и теперь пользовался любой возможностью все больше и больше расширять функции базы в Западном Берлине. Хотя мы по-прежнему занимали большое крыло в консульстве, где сидели почти все наши административные работники, Харви презирал консульство, что нашло свое выражение в том, как он прозвал его — Украина.

— Скажи главной заднице по снабжению в Украине — как его там звать?

— Фергюсон, — говорит помощник.

— Скажи Фергюсону, чтобы приступил к выполнению полученного по телеграфу заказа.

Помимо Украины, мы размещались в Городском центре, в БОНЗЕ, в ГИБРАЛТЕ и имели еще семь конспиративных квартир, а также бюро переводов возле Английского сада, именуемое ХРУСТИКИ, и еще одно звено возле аэропорта Темплхоф, названное ТРЕПЫХАНЬЕ (по-видимому, в знак того, что в работе таможни всегда происходят сбои). Кроме того, мы посещали еще с десяток мест, играющих вспомогательную роль. Мест самых разных — начиная с экспортно-импортного банка и кончая экспортером колбасных изделий. И все это мы объезжали. В моем представлении поездки с шефом, должно быть, походили на объезды, которые совершал генерал Пэттон[23]. Возможно, Джордж Пэттон служил Биллу Харви образцом для подражания. Отец как-то сказал мне, что Пэттон мог судить о боевом духе подразделения, проехав на своем джипе по периметру его расположения. Однажды, посещая полевой госпиталь, он закатил пощечину солдату, который показался ему симулянтом. Что-то в плаксивом голосе больного навело генерала на мысль, что человек этот болен душевной болезнью, которая может подорвать дух Третьей армии. «Инстинкт никогда не подводил Пэттона, и он поступил соответственно», — сказал тогда мой отец.

Харви тоже всегда подмечал, что в том или ином месте не так. Это мог быть сломанный телеграф или телефонный коммутатор, больная секретарша или то, что начальник сектора собирается подать в отставку. Заметив это, Харви тотчас принимал меры. «Я хочу, чтоб ты подписал контракт еще на два года работы в Берлине, — говорил он начальнику сектора, — ты нам нужен», а уходя, отпускал на день больную секретаршу. Он мог дать пинка телеграфу, и, случалось, машина начинала работать. Он мог идти по коридору, где за восемью заваленными бумагами столами работало восемь младших сотрудников, остановиться возле одного из них, взять только что поступившую телеграмму, кивнуть, сказать: «Эта операция через пару дней начнет разворачиваться — следи за ней» — и двинуться дальше. Он мог бы быть богом, если бы бог был таким же высоченным, широким в талии и с выпученными глазами. Кстати, бог пил как рыба и почти не спал. Прошло какое-то время, прежде чем я понял, что положительные качества Харви часто оказывались его пороками. Он не был эффективен. Если инстинкт не подсказывал ему, как решить проблему, он мог не решать ее вообще. Но какой у него был инстинкт! Однажды, сидя в «кадиллаке», он сказал мне:

— Я собирался дать тебе какое-то задание, когда вызвал к себе. Теперь забыл какое. — Он уставился на меня, поморгал своими налитыми кровью глазами и сказал: — Ах да, КУ/ГАРДЕРОБ.

— КУ/ГАРДЕРОБ, сэр?

— Повисло незаконченное дело. Это не дает мне покоя. Мне нужен шустрый малый, который довел бы его до конца. — Он поднял руку при виде недоуменного взгляда, который я изо всех сил постарался изобразить. — Я сейчас тебя просвещу, — сказал он.

Как я понял при первой же поездке, я был нужен мистеру Харви не только как стрелок с пистолетом. У шофера между передними сиденьями был установлен дробовик, а охранник, сидевший на месте пассажира, держал в руках пулемет Томпсона. Я не раз услышу, что излюбленным орудием мистера Харви для стрельбы на близком расстоянии является «томпсон». «Это часть того, что я унаследовал от ФБР», — сообщил он мне. А сейчас, словно опасаясь, что сказал лишнее для чужих ушей, Харви нажал на кнопку, и между нами и шофером поднялась стеклянная стена. Тогда он тихо прошептал:

— Возможно, мы имеем дело с нарушением безопасности. Я поручаю тебе заняться предварительной разработкой.

— Отлично, — сказал я.

— Просто надо взять бумажный след, — продолжал он. — Суть дела такова. Берлинец по имени Вольфганг, студент, богема, один из наших мелких рыбешек, года два тому назад устроил заваруху на улице и бросил несколько камней в советское посольство в Бонне. Это подхватили телеграфные агентства. С тех пор мы пришли к выводу, что Вольфганг работает на две стороны.

— На восточных немцев или на КГБ?

— По всей вероятности, на восточных немцев. Половину фрицев, находящихся у нас на подпитке, подкармливает и Штази. В этом можно не сомневаться. Ну и ладно. Половина западногерманской разведки тоже работает на нас. В любом случае это небольшой навар. Содержание тысячи мелких рыбешек, как показывает проверка, стоит куда дороже, чем вся информация, которую они поставляют.

— Ясно. — Я сейчас подумал о работе, которой занимался последние две-три недели.

— Они как насекомые, — продолжал Харви. — В спокойные времена разбегаются подкормиться во всех направлениях. Не стоит за ними и следить. Но если полчище насекомых вдруг ринулось куда-то единым строем, на какие мысли это тебя наведет?

— Грядет буря?

— Угадал, малыш. Значит, движется что-то крупное и военное. Если русские когда-нибудь захотят выкурить нас из Западного Берлина, мы будем заранее об этом знать. Для того-то и существует мелкая рыбешка — большая рыба при этом поджаривается.

Он протянул руку, вынул шейкер из ведерка со льдом и налил себе полный стакан мартини. От его руки невозможно было оторвать взгляд, ибо кисть его реагировала на каждую выбоину на дороге лучше, чем рессоры машины. Из стакана не пролилось ни капли.

— Ну ладно, — сказал он, — мы поддерживали контакт с Вольфгангом, и он периодически у нас отмечался. Как я уже сказал — мелкая рыбешка. Я не думаю о Вольфганге, ложась спать. То есть не думал, пока у нас не произошло промашки. ВКью/КАТЕТЕР, как ты, наверное, понял, наше самое чувствительное место в плане безопасности. Я не разрешаю людям, которые там работают, даже купить себе окорочок.

— Окорочок?

— Ну, задницу. Слишком это рискованно с точки зрения безопасности. Если кто-то из них проводит с кем-то ночь, он обязан наутро представить службе безопасности подробный отчет. Словом, есть закон в бюрократии, который работает как часы. Чем больше ты страхуешься от случайностей, тем чаще они случаются. Один из наших ребят оказался тайным гомосексуалистом. Он является к нам и признается, что имел сношение с немцем. Зовут этот окорочок Франц. Как Франц выглядит? Молодой, стройный, ничем не примечательный брюнет. Такое описание подходит по крайней мере к четыремстам восточноберлинским агентам, западноберлинским агентам и известным нам двойным агентам. Мы можем показать фотографии большинства из них. Так что нашему мальчику придется просмотреть кучу фотографий. А нам нужно, чтобы он вернулся к работе. Он специалист, и мы не можем допустить, чтобы он терял зря время. Только тут он делает еще одно признание. «Да, — говорит он, — Франц расспрашивал меня про мою работу. Я, естественно, ничего ему не сказал, но он хотел знать, имеет ли моя работа какое-то отношение к ВКью/КАТЕТЕРУ! Франц сказал, что с ним можно об этом говорить, потому что он проверен американцами. Он тоже работает на них!»

После этого последовал большой глоток мартини.

— Уж можешь поверить, — продолжал Харви, — мы заставили нашего специалиста попотеть. Он просмотрел, наверное, три сотни фотографий, прежде чем остановился на Вольфганге. Вольфганг — это Франц. Тогда мы просмотрели наш индекс за тридцать дней, и наш индекс за шестьдесят дней, и наш индекс за сто двадцать дней — ни единого сообщения от Вольфганга. Такое едва ли могло быть. Вольфганг был активным панком. Он любил получать денежки. Все, что у нас есть, — это несколько счетов, которые мы еще не оплатили, потому что они присланы из Гамбурга. Не из Берлина. При более пристальном рассмотрении выясняется административный кошмар, чего мы всегда боимся. Наши досье так быстро разрастаются, что заполнили все отведенные для них помещения. И какой-то идиот среднего уровня в Украине решил отослать в Вашингтон индексы за тридцать, шестьдесят и сто двадцать один день. А следовало лишь арендовать еще одно здание, и все материалы были бы у нас под рукой, но наши бюджетные лорды не разрешают этого. Аренда за здания выплачивается на месте. Поэтому она зафиксирована в бюджете. Ты не можешь потратить два десятипенсовика на аренду, когда у тебя записан всего один. Вот воздушные перевозки — другое дело. Воздушные перевозки записаны в бюджет военно-воздушных сил, а не в наш. И военно-воздушным силам наплевать, сколько мы потратим. Миллиардеры не считают прыщи у посудомойки. Короче говоря, уйма досье одним росчерком пера какого-то несмышленыша из Украины была отослана в Вашингтон без консультации с моей конторой. Он знал только, что ему надо найти свободное место для БОНЗЫ. Должно быть, считал, что оказывает мне услугу. Можешь такому поверить? Целые тюки потенциально важнейшего материала были отправлены по воздуху в Экспедиционную в Тараканьей аллее, чтобы высвободить немного места здесь. Он снова глотнул мартини.