Поединок. Выпуск 16

— А что же не поступаешь никуда?

— Поступал уже единова… В прошлом году в высшую школу МВД. Да только сразу на сочинении и срезался! — почесал затылок Петр. — Через месяц на второй заход поеду… Учительница тут одна меня помаленьку натаскивает, так что мой шанс повышается… Диктанты заставляет писать, представляешь? Смех ведь!..

— Ну, значит, наверняка поступишь! — подбодрил его Олег.

— Э-э, брат, однако заболтались мы тут с тобой! — спохватился вдруг участковый. — Пойдем-ка двор старухи Анкудиновой глянем.

— Идем, — согласился Волков. — Только давай сначала ГОСТы на консервных банках сфотографируем. Потом я размножу для розыскных нарядов. И еще, я хотел бы по одной этикетке с банок и шоколада с собой взять. Продавщица возражать не будет?

— Бери. С Аннушкой я договорюсь.

Дом Анкудиновой оказался построенным по-кержацки — с многочисленными надворными клетями, загонами для скота, сеновалом. Двор был под одной крышей с домом, чтобы в лютые морозы зверье не добралось до скотины и птицы. Доски настила во дворе истлели от времени, превратились в рыжую комковатую труху, на которой угрюмо торчали заросли дикой конопли и сухого прошлогоднего репейника.

Еще не входя на крыльцо, Волков заметил на слое пыли, покрывавшем его доски, отпечатки подошв резиновых сапог, а рядом другие — нечеткие, поменьше размером.

— Надо бы сфотографировать! — предложил Олег Кандычеву.

— Этим пусть эксперт занимается или следователь. У меня вспышки нет. Следов-то у нас, брат, целый альбом отснять можно, а толку что? Мне главное поймать этих бандюг, а уж фотографировать потом охотники найдутся…

Посередине избы могучим утесом возвышалась русская печь. На ее лежанке без всякого труда разместилось бы целое отделение.

Возле шестка, словно в ожидании хозяйки, рядком стояли ухваты, сковородник и длинная кованая кочерга.

Из угла комнаты на вошедших строго глянули лики святых. Перед иконами на полочке стояли граненая рюмка и тарелка с крупной комковой солью. Ниже, на цепочке, висела лампадка, позеленевшая от времени.

— Соль-то зачем? — опросил Волков лейтенанта, кивнув в сторону образов.

— А шут его знает. Тут у нас место глухое, вся вера поперепуталась — и христианская, и языческая. Думаю так: в старину с солью у хантов и манси туго было. За фунт соли пять соболиных шкурок купцам платили, а то и больше… Вот, наверное, и пошел обычай русских богов солью и водкой задабривать… Ээ-э! Глянь-ка, Олег, — тронул он Волкова за руку, — вот где они, голубчики-грабители, часа лихого дожидались!

У окна, подле широкой, выкрашенной почему-то в бледно-голубой цвет, лавки, валялось несколько окурков, горелые спички и пустая пачка из-под папирос «Байкал».

Волков присел на корточки, рассматривая окурки. Характер прикуса мундштуков показался ему знакомым, и он пожалел, что не взял с собой окурок, который они с Максимовым нашли на лесной дороге, — оставил Загидуллину.

— Да, вроде прикус тот же. Тот же… — задумчиво произнес он.

— Что, где-то такие уже видел? — заинтересовался Кандычев.

— Да. На дороге в Глухарную, вчера. И следы обуви там точно такие же были… Но двое? Почему все-таки двое?..

— Поймаем — разберемся, что и как! — заверил его лейтенант. — Но, однако, эти деятели сидели здесь довольно долго. Часа два раскуривали, не меньше… Слушай, а твой-то Рыбаков какие курит?

— Во-первых, он точно такой же твой, как и мой, — немного обиделся на Кандычева Олег. — А во-вторых, Рыбаков — некурящий. Во всяком случае по данным оперативной части числился в числе некурящих… Он же спортсмен, каратист, причем почти профессиональный. Так что такую дрянь, как эти «гвоздики», он курить не станет. Тут явно почерк заядлого куряки: видишь — все мундштуки одинаково заломлены, как из-под машинки! Значит, навык давно приобретенный, почти автоматический.

— Что-то я тебя, паря, не пойму! Ты ведь только недавно версию про шоколад и масло выдвигал! Похоже, мол, на работу бежавшего осужденного. А сейчас сам же ее и опровергаешь! Короче так… Кража есть? Есть. Искать надо? Надо. Вот и будем это вместе делать пока точно не убедимся, что не твоего подопечного работа. Другого-то выхода пока нет?

— Нет, — согласился Волков.

— Тогда план такой: ты жми в контору — сеанс связи уже подходит, а я к старику Артюхову за лодкой. Доложи своему начальству, что в магазине деревни Петрово Рыбаков с кем-то в паре похозяйничал. Во всяком случае, картина на это сильно похожая… Передай, что и участковый инспектор Кандычев такое же мнение имеет.

— Ага! Значит, ты все-таки согласился с моей первой версией?! — торжествовал Волков.

— Кто это тебе сказал? — хитро прищурился лейтенант. — Ты по-своему мозгуй, вольному воля. Но чем мне одному по тайге шастать — вдвоем-то сподручнее будет, а? Завтра, глядишь, твои бойцы на «гэтээске» подкатят, да еще с собачкой — вообще красота будет! За сутки-двое кражу размотаем. А слава, почет кому? Опять же мне, потому как я есть тут оперативный начальник! Понял?

— Ох и хитер же ты! — рассмеялся Олег. — Чужими руками, да…

— Почему чужими? Это организацией взаимодействия называется! — рассмеялся Кандычев и, приятельски хлопнув Волкова по спине, добавил: — Итак, доктор Ватсон, за работу! Вперед!

Глава 8

— Принимай товар, Коля! — хрипло выдохнул Ржавый, подавая рюкзак через перила. — Токо осторожно, посуда в ем!..

Рыбаков принял тяжелый рюкзак и, в спешке путаясь в его лямках, закинул за спину.

— А ну-ка, держи игрушку! — стволом вниз подал ружье Селезнев и добавил, озираясь по сторонам: — Тихо, что ли, было?

— Тихо… Собаки сначала немного побрехали, да успокоились, — шепотом ответил Рыбаков.

От ощущения холодной стали оружия ему вдруг стало страшно. Нестерпимо захотелось бросить все и сбежать напрямик к реке, где стояли лодки. Он еле-еле переборол в себе это желание…

Селезнев спустился с крыльца и, махнув Рыбакову рукой, первым нырнул в темень ночи. Ступал он грузно, сопел как паровоз, но, однако, это не мешало ему в кромешной тьме безошибочно угадывать препятствия и ловко обходить их. Чувствовался опыт таежника.

Дойдя до молодого ельника, они перевели дух, прислушались. В деревне было тихо…

— Порядок, Никола! Потопали дальше! — прохрипел Ржавый и, тяжело отдуваясь, продолжил путь.

Через несколько минут они спустились по глинистому откосу к лодкам.

— Разгружайся в катер! — указав рукой на широкодонный «Прогресс», приказал Ржавый. — На ем весла есть!

С трудом выдирая сапоги из вязкого прибрежного ила, Рыбаков приблизился к катеру и перевалился через его борт. От толчка «Прогресс» лениво покачнулся и стукнулся кормой о соседнюю лодку.

— Тихха-а ты! — угрожающе зашипел Ржавый, передавая свой рюкзак и ружье, — Садись на весла, я столкну…

Селезнев освободил цепи лодок, вошел в воду и, видно, зачерпнув в сапоги, длинно и витиевато выругался. Столкнув в воду крайнюю «казанку», он привязал ее к корме другой и развернул нос катера. Свирепо сопя, он перевалил свою тушу через борт, отчего катер чуть было не черпанул воды.

— А ну, давай, Кольта, с богом!

Рыбаков налег на весла. Хорошо смазанные уключины не скрипели, но катер продвигался еле-еле — сопротивление буксируемых лодок оказалось значительным. Лишь когда выбрались на быстрину, стало легче.

Селезнев изрядно промок, его трясло в ознобе. Он полез в рюкзак, достал поллитровку и, сдернув пробку зубами, выпил больше половины.

— Ухх-х, хороша стерва! — выдохнул он и, передернув плечами, протянул бутылку Рыбакову. — Давай-ка, Никола, прими для сугрева!

Преодолевая отвращение, Рыбаков сделал три больших глотка и вышвырнул бутылку за борт. Ржавый подал ему плитку шоколада. Через несколько минут алкоголь подействовал, стало теплее, исчез страх, и Рыбаков вдруг громко и беспричинно расхохотался.

— Ты чего, Николай? Сшалел? — оторопел Селезнев.