Поединок. Выпуск 16

— А ну пошли отсюда! — замахнулся он на собак.

Те бросились врассыпную, но через несколько секунд принялись лаять с удвоенным остервенением.

— Бесполезная затея, Олег! — рассмеялся Загидуллин — Они Дика за волка принимают, вот и бесятся… А вообще, скажу я тебе, собачки отменные. Обрати внимание вон на того кобеля с оторванным ухом. Местная охотничья порода. Хоть на лося, хоть на медведя, хоть на белку — универсал-собака! А вот эти, поджарые пятнистые — оленегонные. От ненцев, видать, завезли их… Да будет вам! Уймитесь! — не выдержав, прикрикнул он на разъярившихся псов.

У дома с веселыми светло-голубыми наличниками и здоровенной цифрой «шестнадцать» на крыше Волков дал группе знак остановиться.

— Слушай, Равиль, — подозвал он инструктора, — надо бы зайти. Похоже, лесник тут живет. Поговорим по нашим интересам, может быть, он видел тех двоих?..

Звякнула щеколда, и в воротах появился хозяин — сухощавый, седой, но еще крепкий старик. На вид ему можно было дать лет шестьдесят — шестьдесят пять. Одет он был в выцветшую ковбойку, солдатское галифе, на ногах — шерстяные носки и старенькие калоши.

— Здравствуйте, хозяин! Солдат на постой примете? — обратился к нему Волков.

— Здорово, здорово, коль не шутишь! — защищая ладонью глаза от солнца, отозвался тот. — Афанасей Иванович Сюткин… Афанасей Иванович… Афанасей Иванович… — представлялся он, поочередно пожимая солдатам руки. — Учения у вас, што ли? Али беда какая приключилась? — спросил лесник, жестом приглашая зайти во двор.

— Беда, Афанасий Иванович. Побег. Из колонии сбежал опасный преступник. Двое суток уже прошло, а пока ни слуху ни духу! — ответил Волков, проходя по узкому дощатому настилу.

Они с лесником присели на аккуратный штабель ошкуренных бревен, закурили.

— С оружием али как ушел-то?

— Пока точно не знаем. Но на месте побега финку обронил. Оружие для него не проблема… На охотничью избушку набредет — вот ему и ружья, и припасы… Сами ведь знаете.

— Так оно, так оно!.. — поддакнул старик. — Вот ведь варнаки! Заработал свой срок, так и сиди свое, не рыпайся! Ан нет! И что проку? Поуськает по урманам-то, по болотинам, а все дале России-матушки не сбежит! К мериканцам податься, што ли, ладят? Дак у их, у мериканцев-то, таких своих хватат. Тьфу ты, срамота!.. — смачно сплюнул Сюткин. — Только сам намается, да бойцов твоих намучает!

— Ну, а у вас в деревне, Афанасий Иванович, чужих не было? Ничего такого не слышно?

— Про етих-то? Про рестантов, што ли? Не-е, бог пока миловал. Че здря говорить — тихо у нас… Правда в прошлом годе, аккурат под майские, телок пропал. Грешили на поселенцев, у их лесосека-то близко, верст пятнадцать, поди, южнее Глухарной будет… Да ить кто знат, они ли, не они ли? А так тихо.

— Понимаете, какая штука, Афанасий Иванович, когда мы по просеке от Падынской Янги ехали, следы обнаружили. Как бы узнать, не из ваших ли кто ходил? Один был в кирзовых сапогах — сорок второй размер. Второй — в литых резиновых, примерно сорок пятый, сорок шестой размер.

— Не-е, не наши это были, парень! — убежденно заявил Сюткин. — Нет у нас таких-то здоровенных мужиков, штоб сорок шестой-то наблочивать. Всех ведь в деревне знаю… Но коль надо, внучка моя быстро по избам сгонят-то. Катьша, Катьша-а! — громко позвал старик.

В сенях скрипнула дверь, и на крыльцо вышла девушка лет девятнадцати в простеньком голубом платье, невысокая, крепко сбитая, в туфлях на шпильках и в немодных белых носочках.

Вся она словно светилась изнутри той особой степенностью и женственностью, которыми отличаются в этих краях входящие в пору девушки.

— Здравствуйте! — негромко поздоровалась она и тут же, испуганно ойкнув, исчезла за дверью.

Причиной этой столь поспешной эвакуации был Дик, который, завидев девушку, шумно вскочил на ноги и стоял теперь в напряжении, чудно наклонив голову и вывалив арбузно-розовый язык.

— Сынок, ты бы убрал свого волкодава в стайку-то, — попросил лесник. — Привяжи от греха подальше!

Загидуллин, сокрушенно покачав головой, «что, мол, за жизнь пошла!», увел овчарку в сарай, привязал к кованой скобе.

— Выходь, Катерина! Выходь, не бойся! — позвал Афанасий Иванович внучку.

Осторожно скрипнула дверь, вышла Катя, спустилась по приступкам, подошла к деду. Она чувствовала на себе изучающие взгляды парней и от смущения не знала, куда деть руки, все прятала их за спиной.

— Слышь, внуча, тут вот ребята варнака одного ловят, пособить, однако, надоть. Беги к бригадиру, к Харитоновым, Неклюдовым, Савиным, в общем, к тем, у кого мужики взрослые есть. Расспроси — не возвращался ли кто вчерась с Падынской Янги. Да не было ли у кого в спутниках большущего мужика. Такого, штоб сорок последний размер на ногах имел! А бригадиру накажи, пусть сюда подойдет. Начальство, мол, вызывают в дом лесника. Вот че… Все ли поняла?

— Все, дедушка.

— То, то. Дело тут сурьезное, оперативное.

— Сапоги резиновые, литые, подошва елочкой, — пояснил Загидуллин, не сводя с девушки восхищенных глаз. — Примерно сорок пятый, сорок шестой размер.

Девушка кивнула и пошла к воротам, гордо неся аккуратную головку с толстой, ниже пояса, пепельно-русой косой.

«Вот красотища!.. — с восхищением глядя ей вслед, подумал Олег. — Молодец, что не обрезала! Сейчас в городе днем с огнем такие волосы не сыскать… Понаделают себе стрижек, в брюки влезут, сразу и не поймешь — девушка это или парень!»

Катя ему чем-то сразу приглянулась. Не хотелось даже, чтобы она уходила. Не сводили с нее глаз и солдаты. Молодость брала свое, несмотря ни на какую усталость.

Выходя, девушка не прикрыла за собой калитку ворот, и в ее проеме мгновенно возникло несколько детских мордашек.

— Дяденьки солдаты, а атомат показете? — задал вопрос самый смелый и самый беззубый из них. В отцовском пиджаке, подпоясанный солдатским ремнем, в старой военной фуражке с голубым околышем, поминутно съезжающей набок, он несомненно же имел право разговаривать с военными, как равный с равными.

И настолько он был трогателен в своей детской непосредственности, этот современный Филиппок, что все невольно разулыбались.

Афанасий Иванович встал, по-стариковски шаркая ногами, пошел закрывать ворота.

— Цыц, мелюзга! — прикрикнул он на ребятишек громко, но без злобы. — Потом, потом покажут и автоматы и звездочек дадут, А сейчас — марш по домам! Красноармейцам-то с дороги поесть-отдохнуть надо… И-и не шастайте тут близко! У их, вишь, кобель-то какой сурьезный, враз цыпки-то отгрызет!

Он захлопнул калитку, но ребятишки через мгновение уже расселись на заборе.

— Уйдите с заплота, добром прошу! — топнул ногой лесник.

— Да ладно, Афанасий Иванович, пусть сидят, — попросил Олег. — Не сглазят ведь… Помогать нам будете? — спросил он у мелкокалиберной публики, оседлавшей забор.

— Будем! Будем!! А что делать надо, дяденька солдат?

— Пока сидите смирно. Мы сейчас перекусим, а потом скажем.

— Эх, да что это я, старый дурень, в избу-то вас не покличу? — хлопнул себя по коленям лесник. — Давайте, проходите, проходите!

— Спасибо за приглашение, Афанасий Иванович, да только уж больно много нас. На вольном воздухе поедим — сухой паек имеется.

— Ну как пожелаете… А кашу али консервы какие разогреть, так это вон, на летней кухне, пожалуйте! Дровишки наколоты, этого добра у меня хватат. Картошек чугунок принесу… Молочка вот только нет, не обессудьте! Как моя старуха померла — коровенку продал.

— Спасибо, отец! — поблагодарил Олег. — Не беспокойтесь, у нас все есть.

— А ежели красноармейцам отдохнуть потребуется — сеновал у меня большой, милости прошу… — предложил Сюткин. — Нонче днем-то тепло, на сеновале милое дело будет!

«О сне пока говорить рановато, — подумал Волков, — в вот понаблюдать с сеновала за окрестностью…»

— Сержант Федоров! — крикнул он. — Снимайте вещмешки, разогревайте консервы. На завтрак даю тридцать минут. Ефрейтор Ковальчук! Возьмите бинокль и на сеновал. Задача — вести наблюдение за подходами к деревне. При приближении людей со стороны тайги доложите мне. Ясно?