Канарский грипп

— Я смогу дать вам определенный ответ только завтра утром, — не подавая никаких надежд, пообещал Марк Модинцев. — Вас устроит?

— Мне больше некуда деваться, — все-таки надеясь, что есть куда, ответил Брянов. — Я сам свяжусь с вами. Скажите, когда позвонить.

— В девять утра.

На обратной стороне того же листка Брянов быстро написал:

ВАМ БУДЕТ ЗВОНИТЬ НЕКТО КЛЕЙСТ.

Марк Модинцев кивнул и дружелюбно посоветовал:

— Парик оттяните назад, к затылку…

Ночь ожидания он провел на трех вокзалах, разделив ее ровно на три части: начав на Ленинградском, а закончив у телефонов-автоматов на Ярославском.

Поднимая левой рукой трубку с рожка таксофона, он считал, что этой ночи ему вполне хватило, чтобы решительно приготовиться ко всем трем вариантам ближайшего будущего.

При первом варианте — нейтральном — Марк Модинцев просто не вспомнит ни его, ни «некоего Клейста» и больше не пустит обоих на порог.

Второй вариант: благополучный хозяин компании уже сообщил куда следует, и он вот-вот снова угодит в руки каких-нибудь «Павловых». Тогда будь что будет.

Третий и самый невероятный: этот «новый русский» будет спасать мир вместе с ним.

— Звонит Клейст.

— Минутку, соединяю, — с торопливой учтивостью ответил голос секретарши.

Заиграл какой-то милый мультипликационный марш — и оборвался.

— Слушаю вас.

— Это Клейст…

— На ваше предложение ответ положительный. Через час у входа в ресторан «Арагви». До встречи.

Брянов медленно повесил трубку и, не отходя от таксофона, минуту-другую боролся со страшной депрессией и безысходностью.

— Считайте, что я решил использовать шанс спасти мир и свою жену, — сказал ему Марк Модинцев, когда они сидели в джипе около ресторана «Арагви». — Или вы все заразили меня бредом преследования.

Не распознать было, шутит он или нет. Во всяком случае в десять утра Брянов получил почти все, что хотел: загранпаспорт Инги Пашковой с испанской визой, два авиабилета на ее имя — один на самолет, улетавший в тот же день, в шесть пополудни, а другой на утренний рейс следующего дня (однажды «сойдя с ума», деловой человек явно решил придать своему бреду вид законченной и застрахованной от случайных сбоев системы), газовый пистолет и, главное, гибкую пластиковую «лепешку» с лямками.

Он сразу показал Брянову, как с ней обращаться и как крепить ее под рубашкой. Для взрыва был необходим аккумулятор, якобы особой модификации. Такой аккумулятор, по словам Модинцева, террорист мог купить «в любой стране Европейского сообщества», например, в той же Испании. Таким образом Брянову полагалось попасть в самолет без взрывателя: так его «спонсор» немного подстраховал себя от большого греха.

Напоследок, перед тем, как пожелать Брянову удачи, Марк Модинцев дал ему последний дельный совет: по возможности, не стрелять из газового пистолета в тесном помещении…

Брать штурмом «чертов госпиталь», который явно неспроста обосновался в родовом имении Пауля Риттера, его повезли на том же самом джипе. Кроме него и водителя, в машине сидел еще один человек, какой-то особо доверенный охранник босса.

За Кольцевой автодорогой у Брянова появилось тревожное предчувствие. Он попытался отмахнуться от него, но не удалось. Тревога быстро нарастала, и тогда он прислушался к ней и понял: скорее всего будет хуже, чем в Венеции. Теперь он, пожалуй, смирился бы и с мнемозинолом.

И вот стали приближаться будто бы очень знакомые холмы.

— Хорошо бы сначала издалека посмотреть… — начиная холодеть, заметил Брянов.

— Будет место, — буркнул с заднего сиденья охранник. — Проскочим немного дальше, за развилкой свернем… Там как на ладони.

Как на ладони…

Он вышел из джипа, опустив взгляд на обочину и стараясь собрать все душевные силы Александра Брянова. Он привалился поясницей к капоту… и, только обретя эту случайную, чужую опору, поднял голову. Мягкий, как воздушная волна, удар — в лицо, в мозг, в самую глубину вздоха… и вновь незримо разверзлась бездна в необратимо стремительном разряжении вселенной. Пестрый гон борзых… змей в небе… незыблемая пирамида ели… мутно-зеленый фон поляны и четкий узор плетеного кресла… матушка в светлом широком платье… летний зонтик… белая чашка с золотым ободком… и все бесплотно мелькало на разлетавшемся поверхностном натяжении бездны… Нестерпимый простор. Как тогда — в «Золотом колосе» — затрясло его, к горлу подкатил жгуче-давящий комок, и он не смог сдержаться, только закрыл рукою лицо.

Его душила нестерпимо чужая тоска, ностальгия…

— Укачало, что ли? — расслышал он сквозь звон в ушах удивленно-сонный басок позади.

…Ностальгия, похожая просто на тошноту, когда тебя укачивает на дороге или на море… когда сам уже не хочешь никакой дороги и никакого движения, но ничего не можешь с собой и своей судьбой поделать.

И внезапно во тьме он наитием различил узкий прямой проход в подземелье.

Лабиринт?!

Так же внезапно ему полегчало… бездна заполнилась… вдруг вся вместилась в его душу.

Все прошло.

Еще не убирая руку, не отрывая глаз, он уже без боязни вспомнил тот нестерпимый простор. Пауль Риттер имел в своей жизни, в самом ее начале, истоке дней, чего-то гораздо больше, чем было у Александра Брянова, — как раз того, что уже потом, спустя много лет, невыносимо больно терять… и вспоминать.

Он отчаянно оттолкнул от себя чужую, железную опору, нашел силы сделать шаг — и убрал руку с глаз.

Почти все на свете изменилось.

Пропали все тихие и вечерами таинственные леса, которые Пауль Риттер так любил. Усадьба осталась на голом месте, а рядом с ней появилась обнесенная грозной бетонной стеной зона, где за плотной мешаниной тополей виднелись матово-серебристые цистерны и грубый, удавоподобный узор труб. На другой стороне света появилось серое стадо панельных пятиэтажек какого-то поселка.

Ныне как-то маскировочно, в хаки, выкрашенный родовой дом Риттеров тоже был обнесен тюремно-бетонной стеною.

Если бы все на свете осталось неизменным, то с ним, Александром Бряновым, наверно, случилось бы худшее: он бы исчез, а остался бы один Пауль Риттер, его тень на чужой дороге и в чужом мире…

Бетонные стены и опустошенная земля оказались спасительной опорой для Александра Брянова.

«Вот и пусть будет так, — успокоил он себя. — Вот и хорошо. Всяк кулик на своем болоте велик».

Он осмелился еще раз закрыть глаза.

Совсем уже взрослый Сан Саныч в своей черной «косухе»… улыбающаяся Наталья… отец на велосипеде… его, Саши Брянова-старшего, матушка, сидящая в кресле перед телевизором… голубоватый отсвет черно-белого экрана на ее лице…

Вот как будто и все… и ничего больше… и какой-то огромный провал в памяти… во всей судьбе… а что провалилось — не видно, не ясно.

«Ничего. Хватит того, что есть… — подумал-прошептал Брянов. — Мне пока хватит».

Откуда же вылез этот подземный лабиринт?

Брянов напряг чужую память.

Узкий темный ход… свеча… сырые, мерцающие стены… совершенно прямой ход… никаких поворотов…

Это здесь! Никакие не Канары! Лисовое!

Он открыл глаза.

Бетонные стены… бетонные стены…

А вот там — маленькая полуразвалившаяся часовня. Только она и осталась на свободе среди опустошенной, перепаханной земли.

Тогда… очень давно — он боялся. Отец шел позади него со свечой, подталкивал его в спину… и потом они поднялись наверх… отец отодвигал какой-то засов и кряхтел, когда отваливал крышку. Они выбрались из-под земли и очутились среди стен… Потом они вышли — и он был поражен чудом: они были в доме, а теперь вышли из маленькой часовенки, стоявшей посреди рощи.

Он вспомнил. Отец рассказывал, что ход под землей прорыли давно, когда узнали, что на Москву со своей огромной армией движется Наполеон Бонапарт.

Он, Александр Брянов, не зря добрался до края света, до Росарио, городка, который Пауль Риттер увидел только точкой в атласе мира… и не зря теперь вернулся к истоку чужих дней, в Лисовое.