Ловушка для «Осьминога»

IV

В военно-морском училище Володю Мухачева звали Робинзоном. Нет, сам Владимир не удосужился побывать на необитаемом острове в обществе попугая, прирученных коз и Пятницы, но любил рассказывать о приключениях деда по матери, который сполна хлебнул всех робинзоновских «прелестей».

Предки Мухачева, выходцы из славных городов русского Севера Каргополя и Великого Устюга, начиная едва ли не с дежневских времен, были моряками. Дед Володи плавал на судах Дальневосточного пароходства. В начале декабря 1941 года он вышел на пароходе «Перекоп», где капитаном был Александр Африканович Демидов, из Владивостока на остров Яву, в порт Сурабая. А 17 декабря, когда судно находилось в районе индонезийских островов Бунгуран, над «Перекопом» появился японский самолет. Летчик видел, что под ним судно страны, с которой их микадо заключил договор о нейтралитете, и все же сбросил бомбы. «Перекоп» получил пробоины, но продолжал путь. А на следую­щий день в полдень над пароходом появились две группы бомбардировщиков. На беззащитный «Перекоп» снова посыпались бомбы… Две из них разорвались в носовом трюме, хлынула вода, от взрывов других бомб на полубаке вспыхнул пожар. С дифферентом на нос смертельно раненный пароход погружался… Самураи-стервятники носились в воздухе, расстреливали спасающихся людей из пулеметов. Восемь человек из сорока нашли смерть вдали от родины. Остальные стали робинзонами. День спустя они высадились на шлюпке на дикий остров Большая Натуна, входящий в архипелаг Бунгуран, и прожили здесь около года… И ника­кие испытания не сломили русских моряков-дальневосточников, только в ноябре 1943 года вернувшихся на родину.

– Их считали погибшими, – рассказывал когда-то друзьям-курсантам Володя Мухачев. – А деду моему, хоть он и потом плавал, хватило впечатлений на всю оставшуюся жизнь. Помню, как он по любому случаю приговаривал: «Вот у нас на Большой Натуне был случай…» Он и сестру мою Наташку иначе как Натуной не называл.

Так и стал Мухачев, который часто пересказывал истории деда, Робинзоном… Самое интересное, что прозвище это стало ходить за ним и на службе, хотя командира пограничного сторожевого корабля «Смелый», капитана 2 ранга Владимира Петровича Мухачева Робинзоном звали, разумеется, только за глаза.

Лишь его однокашник по училищу Афанасий Коршун, который командовал однотипным «Громобоем», мог позволить себе вспомнить старое прозвище, но только на берегу и наедине.

И вот сейчас Афанасий Коршун, видя, как «Смелый» врубил форсированный ход и пошел на немыслимый в данных навигационных условиях маневр, чертыхнулся про себя и едва не закричал в микрофон ультракоротковолновой радиостанции: «Что ты делаешь, Робинзон?!»

Но тут в рубке «Громобоя» раздался спокойный баритон Мухачева.

– Второй! Я третий… Захожу на бомбометание! Объект обнаружен! Отрезаю отход к границе… Как слышите? Прием!

– Слышу вас хорошо, третий, – отозвался Коршун и тут же распорядился: – Право двадцать! Полный вперед! Третий! Выхожу мористее… Буду вас подстраховывать!

– Спасибо, Афанасий, – не по-уставному побла­годарил «Смелый».

И Коршун, и его помощники в рубке увидели, как за кормой бешено летящего по воде «Смелого» стали подниматься похожие на копны сена водяные холмики.

«Лихо он отрезал субмарину, – подумал командир „Громобоя“, стараясь собственный корабль переместить в такую точку, из которой он смог бы исключить всякую возможность для нарушительницы уйти из территориальных вод в открытое море. – Не зря мы с Робинзоном вот уже в третий раз гоняемся за призраком. Хотя иной раз и вспомнишь горьковское в „Климе Самгине“: „А был ли мальчик?“

Капитан 2 ранга не знал, что Центром сложным и многоступенчатым способом были получены сведения о первой операции «Крот». Поступившая информация позволяла предполагать, что походы шпионской подводной лодки к побережью Советской Прибалтики будут продолжаться. И тогда командование, бригады морских пограничных кораблей получило приказ отработать, довести до высшей степени совершенства уже имеющийся на вооружении морских пограничников метод поимки подводного объекта-нарушителя. Смысл его был в том, чтобы поймать субмарину в ловушку, не дать ей выбраться из нее, заставить всплыть и сдаться.

Сейчас Мухачев-Робинзон предложил нестандартное решение, которое возникло неожиданно и несло в себе серьезный элемент риска. Предполагаемая лодка находилась между «Смелым» и небольшим островом в группе Ухтью. Глубины небольшие, но для субмарины пространства хватит, чтобы ускользнуть. А вот ближе к острову Михкель дно резко поднималось… На это и рассчитывал хитроумный командир «Смелого». Если он вспугнет субмарину глубинными бомбами, лодка бросится к проходу между островами, попытается проскочить в открытое море, но у Михкеля ее ждет преграда. Перепрыгнуть барьер субмарина не сможет – либо врежется в каменистое дно, либо продует балла­стные цистерны, подвсплывет и высунет рубку на по­верхность. Тут-то пограничные сторожевые корабли и возьмут ее в клещи.

Так и получилось… Пока, конечно, в учебном варианте. Но оба командира, да и экипажи «Громобоя» и «Смелого», еще больше утвердились в мысли, что скоро придется гоняться за реальной подводной лодкой.

До возвращения в базу сторожевики потренировались в атаке на встречных курсах. Тут тоже все зависело от вовремя развитой скорости и ювелирной работы матросов на бомбосбрасывателях.

Когда «Смелый» проходил мимо островка Виязе, где никто сейчас не жил, Мухачев вспомнил, как высаживал там десантную группу в прошлом году – был сигнал, что на острове замечен огонь. Нарушителей матросы не обнаружили, но старший группы капитан-лейтенант Дудко доложил, что в глубине Виязе стоит вполне приличный хутор, кругом яблоневый сад… «А грибов белых – хоть косой коси, товарищ капитан второго ранга!»

Остров Виязе прошел траверз, и Владимир Мухачев незаметно вздохнул.

«Вот бы забраться туда на весь отпуск одному, – подумал он. – И никаких тебе проблем, подальше от женских капризов…»

В последнее время отношения его с Любой вконец разладились. И Мухачев все чаще задумывался, осознавая, что женитьба его на этой женщине была ошибкой.

«Она ведь никогда не плачет, – почему-то подумал капитан 2 ранга. – Ни от радости, ни от горя… Я даже не знаю, какого вкуса у нее слезы».

V

Операция «Семейные каникулы» была задумана в бюро разведки государственного департамента и предложена «Осьминогу» политическим советником посольства в Швеции Майклом Джимлином. А поскольку осуществляли ее люди ЦРУ, то ее можно было считать межведомственной, что ли…

В роли катализатора, который бы активизировал те силы, что числились на Западе по графе «гражданская оппозиция в советском обществе», «ревнители свободы», «защитники прав человека», «наблюдатели за соблюдением хельсинского Заключительного акта», должен был выступить матерый разведчик-профессионал, умеющий делать не только сугубо шпионскую работу, но и обладающий способностью объединять людей пусть и под фальшивыми лозунгами. В первую очередь, под набиравшими силу в связи с перестройкой в Советском Союзе лозунгами националистскими и сепаратистскими.

Как ни парадоксально или, скорее, анекдотично, но выбор пал на Рокко Лобстера именно, в связи с клубом по обмену женами. Когда в Лэнгли судили и рядили, как поступить с Омаром из-за этой его затеи, которая так скандально провалилась в Майами, Сэмюэль Ларкин, изучивший досье Лобстера, высказался в том духе, что такого хитроумца надо наказать делом, в котором он выложился бы вконец, максимально использовал присущие ему способности.

– Нашим друзьям в России, сосредоточенным в Прибалтике, – сказал заместитель директора ЦРУ, – нужен сильный человек, лидер, обладающий к тому же специальной подготовкой, профессионал, знающий толк в конспиративной работе. Не будем обманываться: все эти так называемые диссиденты пока еще слабо выполняют задачу размывания идейной основы советского общества. Наведение мостов, деидеологизация, насаждение культа Запада, самиздат, пропаганда исхода в землю обетованную – все это, к сожалению, не приняло массового характера. Штурмовому отряду в психологической войне с Россией нужен вождь, сильная личность, а не сладкоголосые либералы из числа национальной интеллигенции, которым личные амбиции дороже действительных интересов народа. Тем более, что их личности, как правило, отягощены внутренней борьбой и страхом перед Лубянкой.