Лед и фраки. Записка Анке

   — Итак, сэр, — перебил посла Олькокк, — если я правильно понял, наши акции должны быть направлены в сторону Советского Союза, конечно, через местное министерство. Но это направление не так существенно. Гораздо важнее акции в направлении американском.

   — Да, пожалуй, именно так, мистер Олькокк, — облегченно вздохнул посол.

То, что он назвал секретаря по имени, означало удовлетворение, Дальнейший разговор был излишен.

По лестнице посольства спускались двое, высокий худой блондин — Олькокк, первый секретарь, и маленький коренастый блондин — Браун, второй секретарь.

Они удовлетворенно оглядели себя в широкое зеркало, занимающее целую стену холла. Белоснежные манишки ослепительно горели между черных лацканов. Ласточкины хвостики фраков слегка колыхались на ходу.

Олькокк медленным, размеренным движением поднял руку. В глазу у него заблестело круглое слепое стеклышко. Браун сделал то же самое быстро и отрывисто.

Оба надели строгие черные пальто и котелки.

У подъезда их ждали машины. Олькокк сел в длинный черный кузов «Кросслея». Браун взялся сам за руль маленького зеленого «Роуера». Шипя по гравию аллеи, машины разбежались в разные стороны. На радиаторах трепались маленькие сине–красные флажки с крестом святого Георга.

4.

ФРАК АМЕРИКАНСКИЙ

Хармон недовольно отбросил бланк депеши и хмуро взглянул на секретаря:

   — Ну?

   — Это все, сэр.

   — Пошлите их ко всем чертям.

Секретарь замялся.

   — Кого именно, сэр?

Хармон дернул головой:

   — После отпуска вы стали еще бестолковее. Можно подумать, что вы женились.

   — Но я не понял…

   — Нечего было и понимать; конечно, никого.

   — Понимаю, сэр.

   — Уголь… то есть нет, этот остров должен быть моим. Что они воображают, что я ради чьих–то прекрасных глаз ухлопал в это дело чертову прорву денег? Как бы не так!

   — Английская пресса считает, что ваше пассивное отношение к известиям с Земли Недоступности и нежелание спасать капитана Билькинса…

   — Английская пресса… — перебил Хармон. — Что вы мне вечно тычете английскую прессу? У нас есть американская пресса, и ее мнение является единственно обязательным для всякого американца… В общем, это сообщение нашего посла в Осло вы попросите пока не опубликовывать. Пусть государственный департамент окажет самое твердое сопротивление покушениям норвежско–английских претендентов. Сначала нужно отогнать эту свору, а там мы увидим, как сговориться с большевиками.

   — Но, сэр, государственный департамент, как и в прошлый раз, может иметь свое мнение по этому вопросу. Как и в прошлый…

   — Свое мнение могут иметь только те, кто не состоит у меня на жаловании. Если вы снова сунетесь к чужим людям, то, конечно, опять провалите все дело. Узнайте в нашем иностранном отделе фамилии…

   — Я вас вполне понял, сэр, — почтительно перебил секретарь.

Хармон ногтем прочистил широкую щель между большими желтыми зубами. Сплевывая досадное напоминание о завтраке, жестом отпустил секретаря. Вдогонку бросил:

   — И скажите, чтобы в течение получаса никто не лез.

Он откинул голову на мягкую спинку глубокого кресла.

Через пять минут по придушенной тишине кабинета разносился тихий с присвистом храп антрацитового короля.

   — Боже мой, опять этот уголь! Только и знают — нефть и уголь! Уголь и нефть! Люди положительно помешались на этих ископаемых. Право, Сюзи, жизнь наших отцов была интереснее. Дипломаты того времени рассуждали о высоких материях. А мы? Мы только и знаем, что возиться с углем и нефтью. Мы скоро почернеем от них. И ходим–то мы, как какие–то углекопы. Я думаю, что уважающий себя дипломат того времени просто упал бы в обморок, увидев,

как я отправляюсь с официальной нотой государственней- шего значения в посольство его величества короля Великобритании, императора Индии, ты понимаешь, Сюзи, — И н- д и и! Это чего–нибудь да стоит ведь! Как я отправляюсь туда в светлом осеннем костюме с галстуком в красных полосах. Это я — советник государственного департамента Штатов! О боже! А прежде–то фраки, тугие как панцирь манишки. И обязательно краешек звезды из–за лацкана… Да, моя крошка, а теперь — серый пиджак! Это — костюм дипломата величайшей из великих держав… Сюзи, да ты уже спишь…

Советник натянул одеяло на самый подбородок и повернулся к стене.

5.

АМЕРИКАНСКИЙ УГОЛЬ

Четыре собаки издохли в упряжке. Три из них в упряжке Зарсена. Он был чертовски тяжел. Пришлось перепрячь к нему в сани по одной собаке из остальных саней.

Вылка ворчал. Собаки не могут выдержать такой гонки. Но Михайло на каждой остановке бросал ему несколько слов по–самоедски, от которых у Вылки жутко пробегали по спине морозные пупырышки. Он качал головой и каждый раз с недоверием задавал один и тот же вопрос:

   — Думаес ты, пройдет такая дела?

   — Небось, пройдет, только б нам не сговнять, — успокоительно хлопал его по спине Князев.

На остановках собаки лежали смирно и почти не дрались. Они были измучены. Получали половинную порцию.

Зарсен был мрачен и зол. Ему надоело почти круглые сутки без сна и отдыха сидеть, вцепившись в мечущиеся из стороны в сторону сани. Собаки рвали и бежали неровно.

Если бы не Вылка и не головная упряжка, Зарсену, вероятно, вообще не удалось бы заставить своих собак тянуть. Второй причиной скверного настроения было то, что он, свалившись с саней на острой заструге, разбил свою походную флягу. А это был единственный источник поддержания его сил в пути. Продовольствия для облегчения саней с собой почти не взяли, рассчитывая быстро добраться до стоянки дирижабля.

И последним, самым основательным источником неудовольствия Зарсена было исчезновение Зуля. С ним были связаны все надежды на реализацию планов, сделавшихся уже почти своими, такими близкими к осуществлению.

Не стало Зуля. Исчезло представление о возможности или невозможности использовать тот самый уголь и какой- то шпат, о которых только и говорили вокруг него геологи.

Напротив, Билькинс был бодр и весел. Он громко покрикивал на свою упряжку, отпуская ей такие тяжеловесные удары, что собаки с воем стремились вперед, угрожая целости постромок.

Иногда Билькинс даже напевал. Временное пленение Хансена не внушало ему больших опасений. Будущее представлялось ему в самом радужном свете. Он мысленно подсчитывал последствия совершенно неожиданно сделанных открытий. «Ископаемые должны будут окупить этой акуле Хармону затраты, сделанные на подводную экспедицию. Если и не удастся действительно добыть отсюда ни одной унции угля, то уж акций–то он по этому поводу выпустит на сумму, в десять раз превышающую все расходы по моей экспедиции, — думал Билькинс. — В общем мне, конечно, наплевать и на уголь и на акции Хармона. Важно то, что это открывает возможность еще раз залезть в его мошну и организовать что–нибудь толковое. Ах, если бы быть так же уверенным в деньгах, как бывает почему–то уверен приятель Бэрд, я бы им показал, что такое Билькинс… Впрочем, на этот раз мне не помогло и тринадцатое число… Хотя, впрочем, как считать. Ведь не каждый день американский флаг приобретает около полюса угольные копи…

Большевики? Ну, это пустяки. Наши как–нибудь утрясут. А в крайнем случае…»

Дальше Билькинс обычно не думал.

Собаки, скуля и тявкая, тянули четверо саней. От высунутых языков шел пар. Висящая у паха клочьями шерсть мокла от пота.

Как только собаки немного сдавали, Билькинс вытягивал вперед бич и весело кричал:

   — Ну, ну, собаки! Еще немного, и вы получите по хорошей жирной порции акций в угольном обществе «Недоступность и компания».

Если эти слова долетали до Зарсена, тот мрачно отворачивался и, собрав обильно идущую от голода слюну, злобно плевал в быстро бегущий от саней, наслеженный полозьями снег.

6.

ФРАКИ ГЕРМАНСКИЕ

Советник Риппсгейм торопливо сунул за край жилетки упорно вылезавшую манишку. Расправив пониже спины короткие фалдочки фрака, шумно опустился на кресло с высокой готической спинкой. Откашлявшись, начал: