Убийство в ЦРУ

Взрыв был оглушающим, но с еще большей силой рвануло снизу, под поверхностью воды. Сошедшее с ума море разом закружило Кэйхилл и Эдвардса в стремительном водовороте. Коллетт перевернуло на спину, вода хлынула ей в рот. Руки и ноги у нее судорожно дергались, пытаясь ухватиться за что-нибудь, найти опору, чтобы справиться с невесть откуда навалившейся силой.

Потом — так же внезапно, как и началось, — волнение на море стихло. Сверху, с неба, дождем посыпались обломки, охваченные пламенем остатки яхты со зловещим шипением шлепались в воду, большие куски оргстекла и дерева, стали и пластика падали, словно метеориты. Горящий осколок ударил Кэйхилл по спине, но она быстро перевернулась, и боль пропала.

К этому времени Коллетт уже вполне пришла в себя, чтобы начать соображать, что случилось и что надо делать дальше. Поискав глазами Эдвардса, она увидела его возле рифа. Эрик лежал на боку. Одна рука его была поднята в воздух, словно искала крюк, за который можно бы ухватиться. Та часть лица, что находилась над водой, была залита кровью, рот у Эдвардса был открыт, как у умирающей рыбы.

Кэйхилл поплыла к нему.

— У вас все в порядке? — задала она глупый вопрос, рука же сама собою потянулась к ране у него на виске.

Все тело Эрика корчилось, пока он изрыгал воду из горла и изо рта. Покачав головой, он произнес:

— Кажется, у меня рука сломана.

Кэйхилл развернулась в воде и посмотрела туда, где стояла яхта. Все, что от нее осталось, это разрозненные куски, над которыми лениво вился дымок. Большой катер прорвал дымную пелену, обогнул обломки и понесся прямо к ним.

Три молодых туземца с катера помогли Кэйхилл забраться на борт, потом бережно подняли туда Эдвардса.

Кэйхилл осмотрела его руку и спросила:

— Шевелить ею можете?

Судорога свела ему лицо, когда он попробовал вытянуть руку.

— Кажется, могу. Может, она и не сломана.

Только теперь, сидя в безопасности на катере, Кэйхилл ощутила весь гнет навалившегося на нее душевного и физического ужаса от случившегося. Она упала на спинку деревянного сиденья и задышала глубоко и часто, бессмысленно повторяя:

— Боже мой, о Боже мой! Бог мой, что же произошло?

Эдвардс не отвечал. Широко раскрытыми глазами не отрываясь смотрел он на место, где плавали останки «моргана».

— Мы вас обратно везем? — спросил один из туземцев.

Эдвардс, кивнув, ответил:

— Да, отвезите нас на остров. Нам надо позвонить по телефону.

24

После того как в кабинете управляющего курортом на Стоянке Дрейка Коллетт оказала Эрику первую помощь, позаботившись о его руке и ране на голове, Эдвардс позвонил в свою контору на Тортоле, попросил прислать моторку и забрать их с Виргин-Горда. Туда с острова Москито их доставил рейсовый катер, и они отправились в больницу, где Эдвардсом занялись более основательно, а заодно сделали рентгеновский снимок руки. Рука оказалась цела. Ссадина на голове от удара куском металла оказалась глубже, чем ожидалось. Пришлось наложить на нее одиннадцать швов.

Коллетт с Эриком отвезли на причал, где их уже поджидал на большой моторке туземец, служащий Эдвардса. Часом позже они снова вернулись в белый дом на плато.

За все время обратного пути на Тортолу Коллетт с Эриком говорили мало. Она все еще пребывала в состоянии легкого шока. Он, казалось, оправился и даже пробовал шутить над собою, однако во время путешествия с лица его не сходила болезненная гримаса — отражение тягостных раздумий.

Теперь они вдвоем стояли на террасе и смотрели на раскинувшуюся внизу гавань.

— Мне очень жаль, — произнес он.

— Да-а, жаль, мне тоже, — откликнулась она. — Рада, что хоть жива осталась. Если б мы только не отправились искупаться…

— Тут полно всяких если.

— Из-за чего рвануло, а? — спросила Кэйхилл. — Утечка горючего? Я слышала, такое случается с небольшими судами.

Он ничего не ответил, продолжая сосредоточенно всматриваться в морскую даль. Затем медленно повернулся к ней лицом и сказал:

— Это не утечка горючего, Коллетт. Кто-то подключил яхту. Кто-то заложил взрывчатку с часовым механизмом.

Она попятилась, сделала несколько шагов назад, пока не уперлась икрами в металлическое кресло. И рухнула в него. Он не отрывал взгляда от гавани, вцепившись в ограждение террасы и сильно сгорбившись. Наконец обернулся и заговорил, опершись об ограждение:

— Черт побери, вы едва не распростились с жизнью из-за вещей, о которых знать ничего не знаете! Так я хочу рассказать вам о них, Коллетт.

Ей очень хотелось услышать то, о чем он собирался ей рассказать, но тут уж ничего не поделаешь: как раз в этот миг Коллетт изо всех сил пыталась устоять против нахлынувшей на нее волны, вызвавшей тошноту и дрожь во всем теле, — голова раскалывалась. Она встала и оперлась о спинку кресла.

— Мне надо прилечь, Эрик. Что-то нехорошо. Поговорим позже?

— Ну конечно. Ступайте отдохните. Как почувствуете себя в состоянии побеседовать, так мы и распутаем, что все-таки произошло.

Она рада была оказаться в постели и сразу же забылась тревожным сном.

Проснулась она, лежа лицом к окну. Снаружи стемнело. Коллетт села в постели и потерла глаза. Древесные лягушки исполняли извечную свою симфонию. Никаких других звуков не было слышно.

Кэйхилл перевела взгляд на чуть-чуть приоткрытую дверь.

— Эрик? — произнесла она голосом, расслышать который не сумел бы никто. — Эрик, — повторила она чуть громче. Ответа не было.

Спала она в том, в чем весь день проходила, только туфли сняла. Опустив босые ноги на прохладные плитки пола, она попробовала стряхнуть с себя докучливую сонливость и вызванную прохладой дрожь, от которой все тело пошло пупырышками. Еще раз позвала:

— Эрик?

Открыв дверь, прошла в холл. Сочившийся из гостиной свет дорожкой протянулся до ее ног. Следуя по ней, она пересекла гостиную и подошла к открытой двери на террасу. Ни души. Ничего.

Открыла входную дверь — та же картина. «Мерседес» с мотоциклом стояли здесь, а хозяина нигде не было видно.

Подойдя к машине, Коллетт заглянула в салон, затем прошла к той стороне дома, где громадное дерево природной крышей раскинуло свою крону над сделанной из сварной стали скамейкой, вполне удобной для влюбленной парочки.

— Хорошо выспались?

У Коллетт в горле что-то булькнуло. Обернувшись, она увидела стоявшего за деревом Эрика.

— Отдохнули? — спросил он, приближаясь.

— Да, мне… я не знала, куда вы подевались.

— Никуда. Просто наслаждаюсь вечером.

— Да, вечер… славный. А сколько времени?

— Девять. Не хотите ли поужинать?

— Я не голодна.

— Все ж я соберу на стол, никаких причуд и изысков, так, пара бифштексов, местные овощи. Полчаса хватит?

— Вполне подойдет, спасибо.

Через полчаса она вышла к нему на террасу. На двух тарелках лежал их ужин. На столе стояла откупоренная бутылка красного «медока», а рядом с нею два изящных бокала.

— Прошу отведать, — сказал Эдвардс.

— Забавно, но теперь мне есть захотелось, — отозвалась она. — Некоторые от расстройства начинают много есть, когда другим и кусок в горло не лезет. Я всегда едоком была.

— Добро.

Кэйхилл спросила, как у него рука, и он ответил, что уже лучше. «Сильное растяжение связок», — определил больничный врач и предписал держать руку на привязи, которую Эдвардсу тут же приладили и от которой тот избавился, едва они оказались за порогом больницы. Левый висок его покрывала большая сдавливающая повязка. На щеке осталось несмытое пятнышко засохшей крови.

Кэйхилл отодвинула от себя тарелку, откинулась на спинку стула и сказала:

— Вы говорили, что хотели со мной чем-то поделиться. Прошу прощения, но раньше мне вовсе не до того было, зато теперь я готова. Не раздумали говорить со мной?

Он подался вперед, держа обе руки на столе, перевел дыхание и опустил глаза в тарелку, как бы раздумывая, чем ответить.

— Я не настаиваю, — добавила она.