Убийство в ЦРУ

20

— Здрасьте, меня зовут Джекки, я работаю у мистера Эдвардса, — громко и без особой почтительности выпалила островитянка.

— Да, он предупредил, что вы будете встречать, — ответила Кэйхилл. Еще Эдвардс в телефонном разговоре предупредил, что девушка, которую он посылает, почти совсем глухая: «Говорите громче, и пусть она видит ваши губы».

Джекки прибыла на потрепанном желтом вездеходе-«лэндровере». Заднее сиденье оказалось забито всяким хламом, и Кэйхилл пришлось сесть спереди рядом с островитянкой. Эдвардс зря утруждал себя советами, как наладить общение с Джекки: никакого разговора не вышло. Девушка вела машину по левой стороне дороги с угрюмой решимостью автогонщика: губы плотно сжаты, нога вдавливает педаль газа в пол, одна рука на баранке, ладонь другой не сходит с сигнала. Мужчины, женщины, дети, собаки, кошки, козы, коровы и прочая четвероногая животина либо шарахались, заслышав сигнал, либо оказывались под колесами.

Машина летела вверх и вниз по крутым холмам. Местность кругом расстилалась живописная: вода, как на палитре художника, радовала всеми оттенками синего и зеленого, пышные леса карабкались на склоны гор, и — куда ни глянь — синь воды прорезали белые мазки яхт, больших и маленьких, идущих на всех парусах и мерно покачивающихся с голыми мачтами. Временами, когда они забирались на вершину, от великолепия простора внизу просто дух захватывало — и Коллетт восхищенно ахала.

Они спустились в Роуд-Таун, обогнули Роуд-Харбор, затем взяли крутой подъем и, миновав нечто вроде рощицы, выбрались на плато. Там стоял одинокий дом. Одноэтажный, ослепительно-белый. Крыша выложена оранжевой плиткой. У черной двери в гараж стоял черный четырехдверный «мерседес».

Коллетт выбралась из вездехода и вдохнула воздух полной грудью. Долетавший снизу, от гавани, бриз развевал ей волосы, шевелил листья-громадины «слоновьих ушей», взметал пух капока, раскачивал ветви белого кедра и деревьев маналикара, что росли вокруг дома. Воздух был напоен запахом мальвы и бегоний, неумолчно квакали древесные лягушки. С ветки на ветку перепархивали банановые пичужки.

Джекки помогла перенести вещи в дом. Он был открыт и напоен воздухом. Из мебели только самое необходимое. Полы выстланы бело-желтой плиткой, стены совершенно белые. В открытых окнах бриз парусами выдувал тонюсенькие желтые шторы. В огромной, от пола до потолка, клетке жили четыре красочных, как сверкающие самоцветы, крупных попугая. Один из них неугомонно повторял снова и снова: «Здрасьте, прощайте, здрасьте, прощайте».

— Это просто прекрасно! — воскликнула Кэйхилл за спиной у Джекки. Потом, вспомнив, обошла ее и, встав лицом к лицу, сказала: — Спасибо вам.

Джекки улыбнулась.

— Он попозже вернется. Он велел, чтоб вы поудобнее устраивались. Пошли. — Островитянка провела Коллетт в глубь дома, в комнату для гостей, где стояла двуспальная кровать, покрытая бело-желтым стеганым одеялом, гардероб, туалетный столик, два тростниковых стула, довольно обшарпанный сундук. — Для вас, — сказала Джекки. — Мне надо идти. Он скоро придет.

— Хорошо, еще раз спасибо.

— Пока. — Девушка пропала. Кэйхилл услышала, как завелся «лэндровер» и машина рванула прочь.

Что ж, подумала она, неплохо. Вернулась в гостиную, поболтала с попугаями, затем отправилась на кухню и взяла из холодильника одну из множества бутылок с содовой. Выжала в содовую пол-лимона, вышла на террасу, откуда виднелась гавань, смежила веки и замурлыкала. Что бы там ни было уготовано ей впереди, данный конкретный момент протекал славно, грех было им не насладиться.

Сидя в шезлонге, попила содовую с лимоном. Она дожидалась, когда приедет Эдвардс.

Ждать пришлось дольше, чем она рассчитывала. Эрик приехал только час спустя — на мотоцикле «хонда». Он был явно в подпитии. Не то чтобы откровенно пьян, но язык заплетался. Лицо аж жаром пышет: целый день на солнце.

— Здрасьте, здрасьте, здрасьте, — затараторил он, пожимая ей руку и улыбаясь.

— Хорошо хоть, что не «здрасьте, прощайте, здрасьте, прощайте», — со смехом ответила она.

— Ага, вы уже и с моими друзьями познакомились? Надеюсь, они вам представились как следует?

— Увы.

— Дурные манеры. Придется с ними поговорить. Их зовут Петр, Павел и Мария.

— А четвертого?

— Не могу выбрать. Принс, Бой Джордж, кто-нибудь из этих чертовых рок-звезд. Вижу, вы о себе уже позаботились и вовсю лиммините.

— «Лимминю»?

— Бездельничать, по-местному. Добрались хорошо?

— Да, прекрасно.

— Добро. Я позаботился об ужине.

— Чудесно. Я умираю с голоду.

Часом позже они направились на «мерседесе» в местный ресторанчик, расположенный в десяти минутах езды, где на ужин подавали изыски местной кухни. Она отвергла выбранное им горячее блюдо: зельц, вываренная поросячья голова с луком, сельдереем, острым перцем и лимонным соком. Выбрала кое-что попроще и пообычнее: каллалу, студенистое рагу из крабов, моллюсков, свинины, окры, шпината и очень крупных долек чеснока. На первое подали суп танния, а аперитивом послужил ром в свежем кокосовом орехе, разрубленном пополам прямо за столом.

— Изумительно, — сказала она, когда они покончили с едой и попробовали «дикий чай», приготовленный из игольчатой аноны.

— Ничего лучше от похмелья не создали, — уведомил он.

— Мне может понадобиться, — сказала она.

— Ну да, — хохотнул он. — Да я за день, наверное, разолью больше, чем вы выпьете.

— Наверное, так.

— Решитесь на вылазку, чтоб окрестности осмотреть?

Она глянула в окно, к которому вплотную подступила темнота. Лишь отдельные огоньки с далеких холмов прорывали черную тьму.

— Прелестное время для прогулок по воде. Под парусом нельзя… в это время ветер всегда стихает, но можно побездельничать на моторе. Думаю, вам понравится.

Она оглядела свое изящное белое платье и сказала:

— Не очень похоже на матросскую робу.

— Ерунда, — сказал он, вставая и отодвигая ей кресло. — Тряпья на борту полно. Поехали.

Во время короткого пути к месту, где стояли яхты Эдвардса, Кэйхилл с радостью осознала, что чувствует себя совершенно легко и непринужденно, чего давным-давно уже не испытывала. Она совсем не прочь полимминить, если это позволяло ей ощущать то, что она ощущала в данный момент.

Человек, сидевший за рулем, Эрик Эдвардс, имел к ее нынешнему состоянию прямое отношение, это Кэйхилл понимала. И что за сила в таких, как он, мужчинах внушает женщине ощущение собственной значимости и успокоенности? Его подчеркнуто мужественные и слегка беспутные взгляды, конечно, тоже свое дело делали, но не только они. Химия? Некий обонятельный процесс в действии? Климат, сладкие ароматы в воздухе тропической ночи, еда и ром в животе? Кто знает? Уж, во всяком случае, сама она не знает — да и не желает знать. А рассуждала об этом, только чтобы усилить приятное ощущение.

Эдвардс помог ей подняться на борт «моргана-46». Он запустил двигатель с генератором и включил свет в каюте.

— Выбирайте что хотите, там, под лавкой, — сказал он.

Кэйхилл подняла крышку лавки и обнаружила под ней самую разную женскую одежду. Улыбнулась: помимо всего прочего, ему не впервой было соблазнять дам на пылкие ночные прогулки по морю. Выбрала из кучи парусиновые шорты и темно-синюю майку-безрукавку. Эдвардс поднялся на палубу. Кэйхилл быстренько сбросила туфли, выскользнула из платья, натянула на себя шорты и майку. Повесив платье с обратной стороны двери в туалет, она поднялась на палубу, как раз когда он отвязывал причальные концы.

Мастерски обращаясь с двигателем и штурвалом, Эдвардс вывел яхту кормой вперед от причала, затем дал передний ход и медленно провел крупное, ладное судно мимо пришвартованных катеров и лодок, пока не выбрался на открытую воду.

— Пожалуйста, беритесь вы, — сказал он, кивая на штурвал. Она попробовала было возразить, но он успокоил: — Просто правьте вон на тот буй с огоньком сверху. Я на минуточку. — Она протиснулась к штурвалу, когда он прошел вперед, глубоко вздохнула, словно освобождаясь от нервного напряжения, потом улыбнулась и спокойно уселась на подушечку сиденья.