Поединок. Выпуск 16

— Миша, Мишенька, — узнал человека Олег и выпрыгнул на ходу.

— Не молодые, а безобразничаете, — криком осудила его проводница.

Немолодым было не до нее: положив руки на плечи, они рассматривали друг друга.

Новый бордовый Мишин «Москвич» побежал от города в горы.

— У тебя-то как? — спросил Олег, рассматривая через стекло полузабытые скалы. — По-прежнему столовой заведуешь?

— Я эту столовую в аренду взял, — отвечал Миша. — Ресторан теперь у меня. «У футболиста» называется. Клиенты довольны, государство довольно, а мне почему недовольным быть? Сам себе хозяин.

— Ах, какой ты молодец, Мишка! — искренне восхитился Олег.

«Москвич» бежал недолго. Километров через двадцать он свернул и, въехав в большое село, остановился у дома с вывеской, на которой и впрямь было написано: «У футболиста».

Они поднялись по ступенькам, и Миша сорвал со стеклянной двери рукописное объявление.

— Что там написано? — спросил Олег, увидев, что написано не по-русски.

— Извините меня, я сегодня не работаю, потому что ко мне приехал мой лучший друг, великий футболист Олег Норов, — перевел Миша и открыл дверь.

В зале столиков на пятнадцать никого. Олег осмотрелся. Камень, тяжелое, без дураков, дерево, отличные, в изящных рамках, фотографии по панели — футболисты.

— Где я? — полюбопытствовал Олег.

Миша молча указал на фотографию, открывающую экспозицию. Молодой Норов в падении забивает головой гол. Красиво. Олег обернулся к Мише:

— А ты?

Фотография Миши была последней в ряду. Молодой Миша, обхватив голову руками, в отчаянье сидит рядом с лежащим вратарем. А мяч в сетке.

— Вот так я играл в защите, — горестно признался Миша.

— Самоуничижение — грех пуще гордыни. Я-то знаю, как ты играл в защите.

Из внутреннего помещения в зал вошла статная женщина с подносом в руках и от двери уже сказала чудным грудным голосом:

— Здравствуй, Алик.

Олег бросился к ней, отобрал поднос, поставил его на ближайший столик, осторожно взял ее руки в свои, поцеловал их поочередно.

— Тома, Тома, Тома, — говорил Олег, — сестричка ты моя…

Тамара освободила руки, взяла Олега за уши, поцеловала в обе щеки, отстранилась и снова взяла в руки поднос:

— Садитесь, мужчины.

Они послушно сели за столик у окна.

— Любимый столик Человека-горы, — сказал Миша.

— Да ну его! — отмахнулся Олег и, наблюдая за тем, как Тамара расставляет закуски, добавил: — Пока. А сейчас будем вспоминать старое, да, Тома?

Последним на стол был поставлен стеклянный графин, полный сверкающей воды. Осмотрев дело рук своих, Тома разрешила:

— Приступайте, мужчины.

— А ты? — обиделся Олег.

— У вас мужские дела. Поговорите, подумайте, а потом уж и я приду, ответила Тамара и ушла.

Миша разлил воду по фужерам.

— Ты что, тоже воду будешь пить? — удивился Олег.

— Ты не пьешь вина, и я не пью вина. Зачем мне пить, когда ты не пьешь?

Опередив Мишу, Олег поднял фужер:

— С этим маленьким бокалом, но с большим чувством… Я хочу выпить за память, Миша. Я помню, как двенадцать лет и десять месяцев назад ты разыскал меня в Ростове пьяного, грязного, вонючего. Я помню, как ты привез меня к себе. Я помню, как я лежал на диване, а ты, скрипя зубами, носил мне кувшины с вином. Я помню, как однажды, проснувшись среди ночи, я увидел вас с Тамарой. Ты смотрел на меня, а Тамара плакала. Я помню твой взгляд и Тамарины слезы. Я помню, что подумал тогда о вас и о себе. Я помню, как умирал, а ты сидел рядом и гладил меня по голове, лишая меня возможности просить о выпивке. За память, Миша. И за дружбу, твою дружбу, которая спасает.

Они чокнулись и выпили воду до дна.

Консерватор Олег Александрович Норов любил старину. Эта гостиница была построена в начале века в стиле модерн.

— Хорошо, — сказал Олег, разглядывая замысловатое антре отеля.

Миша не ответил, потому что смотрел на черную «Волгу», которая остановилась впритык к его «Москвичу». Из «Волги» вышел молодой человек в строгом костюме и шляпе, подошел к Олегу и осведомился:

— Олег Александрович?

Олег кивком подтвердил, что он Олег Александрович. Тогда молодой человек вынул из кармана незапечатанный конверт:

— Велено вам вручить.

Олег, не заглядывая в конверт, осведомился:

— Что это?

— Авиационный билет на первый завтрашний рейс в Москву. Вам.

Олег вынул из кармана билет и клочок бумаги, на котором было написано грубым почерком: «Счастливого пути, Олег. Гриша».

— Передайте Грише, что он ошибся. Я уезжаю послезавтра. У меня в этом городе на завтра запланирован ряд серьезных мероприятий. Кроме того, я хочу посмотреть матч.

— Я передам, — серьезно ответил молодой человек.

— И еще, — не давая ему уйти, добавил Олег, — я хотел бы повидать Гришу.

— Я передам, — серьезно ответил молодой человек.

— И еще, — ощерился в улыбке Олег, — передайте ему три слова: «Ай да Эдик!»

— Я передам, — серьезно ответил молодой человек и направился к черной «Волге».

Олег и Миша проследили за тем, как исчезла во тьме черная «Волга».

— Пойдем по городу погуляем, — предложил Олег, — я его почти забыл.

Они спустились по проспекту, свернули направо и вышли на мост через реку. Посредине моста они остановились и стали глядеть на воду.

— Нас ведут, — сообщил Миша.

— А ты как думал? Они же начали.

— А мы?

— А мы возвращаемся в гостиницу.

До часу ночи Олег, валяясь на громадной кровати, увлеченно читал по-английски истрепанный том Микки Спилейна «Я сам — суд присяжных». В час, с сожалением отложив Спилейна, выбрался из кровати, цепляясь (иначе и не вылезешь), за извилистую, стиля модерн, спинку, погасил торшер, настольную лампу, люстру с висюльками и в темноте уселся в кресло — ждать.

Потрескивала прямо под его окном неоновая буква, слабо освещая номер малоприятной неживой голубизной.

Олег сидел и ждал. В коридоре протяжно ударили напольные часы полвторого. Наконец пробило два. Олег подошел к двери, прислушался. Тихо было в гостинице, совсем тихо. И тотчас в дверь поскреблись.

— Кто там? — негромко спросил Олег.

— Я, Олег Александрович, — шепотом, откликнулись из коридора.

Не включая электричество, Олег открыл дверь.

База была отгорожена монументальным забором от пылких поклонников команды, и проникнуть на ее территорию можно было только через калитку, у которой стоял страж в шикарных усах, необъятной кепке и почему-то с красной повязкой на рукаве. Когда вылезшие из машины Олег и Миша направились к калитке, страж, как Раймонда, встал на их пути и крикнул гортанно:

— Не пущу!

— Почему? — тоже закричал Миша.

— Потому что запрещено!

— Ты меня знаешь?!

— Я вас знаю, Михаил Илларионович!

— Тогда пропусти!

— Не пущу!

Из уважения к Олегу ругались по-русски. А от жилого здания уже бежал, размахивая руками, маленький, с выпученными глазами, человечек, пронзительно шипевший:

— Тише, тише!

— Что тише? Почему нас не пускают?! — кричал на него Миша.

Человечек уже подбежал к ним:

— Команда отдыхает, команда на карантине перед сегодняшним матчем, и к ней не пускают никого, дорогой Михаил Илларионович, — вежливо объяснил человечек.

— Нам твоя команда не нужна, — невежливо сказал Миша. — Нам тренер нужен.

— Теодора Георгиевича на базе нет, — с плохо скрываемым торжеством сообщил человечек.

— Это как же так?! — пришло время удивляться Олегу. — Перед таким матчем — и не с командой?!

— Теодора Георгиевича срочно вызвали в комиссию народного контроля, а оттуда он поедет на совещание в Спорткомитет.

Они сели в «Москвич» и поехали. Серый «жигуленок», стоявший все это время в отдалении, тотчас тронулся вслед за ними.

— В открытую ведут, — глядя в зеркальце, понял Миша.

— А зачем им теперь стесняться? — парировал Олег.

Опять повороты, скалы, деревья, верстовые столбы. И гостиница.