Лед и фраки. Записка Анке

Перспективу перекрывал еще один небольшой гребешок. Но уже и сейчас была ясно видна часть просторной долины, сжатой по равностороннему треугольнику крутыми скатами высоких холмов. Под их защитой, озолоченные солнцем, ярко рыжели лишайники. Дальше тускло серебрился шероховатой поверхностью мох и между его пятнами колосились узкие кромки зеленой травы. Припущенные сверху белыми помпонами, ярко голубели крошечные кустики незабудки.

Люди подходили от подошвы холма и впивались в неожиданную картину.

Без просьб и понуканий поспешно стали спускаться в долину. Почти на руках несли сани. Вылка только посвистывал.

Но перейти за последнюю маленькую грядку все–таки не хватило сил. Задневали перед этим препятствием. С наслаждением валялись на шершавом ковре лишайников, подставляя солнцу обветренные красные лица. Немец–ботаник забыл про еду, лихорадочно собирая образцы растений.

Разомлевшие от непривычного безветренного тепла и покоя, дремали, окунувшись в тишину. Лежали, пока, как угорелый, не сорвался с места зоолог с восторженным криком: «Держите, держите!». Пробежал несколько шагов и стал остервенело рыть руками размельченный шифер.

Оказался лемминг. Все приняли участие в его поимке.

Но так и не поймали. Помешали собаки, сорвавшиеся неожиданно с места и опрометью, громыхая санями, бросившиеся к крайней гряде. Однако груз им оказался не под силу. Остановились. Вся упряжка, мечась и путая постромки, принялась остервенело лаять в сторону ближайшего холма.

На гребне стоял человек.

Приставив руку козырьком, глядел на расположившийся лагерем караван.

Увидев его, Хансен вскочил и радостно крикнул:

   — Вот, наконец, и он!

Приветственно махая рукой, Хансен широко шагал к холму.

Человек на холме поднял руки и скрылся за гребнем.

   — Одежа не Зулина, — уверенно заявил Вылка.

   — Не, не он, — подтвердил Михайло.

   — А, по–моему, именно он, — заявили сразу несколько человек из экспедиции.

7.

ТОТ, КТО ДАЕТ СОВЕТЫ

Кыркэ сбросил лыжи и, приподняв меховой полог, заглянул в дом. Все уже спали. Он огляделся. Спал и весь поселок. Черные стены хижин тускло блестели под косыми лучами солнца.

Кыркэ сам распряг собак и прислонил сани к стене дома. Тихо ступая меховыми подошвами, прошел в дальний угол. Там, прижавшись друг к другу, лежали несколько фигур. В маленьких съежившихся комочках можно было отличить детей.

Приглядевшись Кыркэ ткнул носком:

   — Разведи огонь, я скоро буду кушать.

Женщина покорно села, протирая кулаками глаза. Не дожидаясь разъяснений, принялись разгребать снег. Прямо пальцами раздвигала куски шлака, раздувала источающий смрадный черный дым уголь.

Кыркэ сидел на корточках у огня, глядя на работу жены. Нехотя встал:

   — Я скоро приду.

Женщина молча кивнула.

Кыркэ вышел из дома и направился в середину поселка к хижине, выделявшейся своими размерами. Откинул засаленный полог и вошел. Темень связала на один момент. Но привычный глаз быстро охватил обстановку и Кыркэ решительно направился к груде мехов, наваленных вдоль стены. Навстречу поднялась растрепанная старуха. Присмотревшись, прошамкала:

   — Что тебе нужно, Кыркэ?

   — Подними хозяина, матушка, — почтительно прошептал пришедший, — очень большое дело.

Через минуту, кряхтя и звучно расчесывая грудь, к усевшемуся на корточки Кыркэ подполз маленький сгорбленный старик. Из очага, разворошенного старухой, на лицо хозяина упали красные блики, испещрив низкий выпуклый лоб старика и его отвислые коричневые щеки рябью глубоких морщин. Кожа висела дряблыми складками с широких скул. Обегая трясущимися наливами широкий рот с вывороченными губами, сходилась под квадратным подбородком в мотающийся коричневый мешок. Сухим и изломанным в суставах пальцем старик долго скреб в редких, свисавших беспорядочной сеткой на лицо волосах. Хрустко раздавил насекомое. Зубом достал его из–под черного горбатого ногтя.

Кыркэ терпеливо ждал, когда заговорит хозяин. Он опустил глаза под упорным раскапывающим взглядом маленьких подслеповатых глазок. Наконец старик надтреснуто прогнусил:

   — Краток мой сон. Видения бедны. Мало осталось мне досмотреть. И ты отнял у меня сегодня одно из видений, в котором великий Нум пришел ко мне в сиянии. От этого сияния глаза мои не видят теперь твоего лица. Кто ты и зачем прервал сон старшего из старших?

   — Это я — Кыркэ. Мой сон молод и крепок. Видения ярки и длинны, но я их не видел сегодня. Сон не приходил ко мне. Низким солнцем я ехал с дальнего берега домой. И с середины дороги бежал полным ходом собак. Видел я нехорошее, отец мой. А бежал так быстро, чтобы сказать тебе.

   — Что же ты видел, сын мой? — промямлил старик.

   — Ведь ты говорил нам, что нет на земле других людей, кроме нас?

   — Говорил, сын мой.

   — И что нет и не может быть людей с таким лицом, какое было у Великого, когда он пришел к нам от Нума?

   — Не может быть, сын мой.

   — А я их видел, друг! — почти крикнул Кыркэ.

Старик передернул плечами, точно ему стало холодно.

Как лапа умирающего ястреба, протянулась к Кыркэ дрожащая сухая рука:

   — Говори, говори скорее, друг!

   — На половине солнца от наших домов, когда бежал я от берега, скрестился мой след с их следом. Увидел я, что след не от наших саней. И собаки в санях были не наши. Малые да короткие. Близко один к другому стояли следы от лап. Мелкие были следы. И долго, почти целое низкое солнце, шел я по этому следу. Видел впереди себя трое саней и на каждых санях человека. Ехали они моим следом половину высокого солнца. Потом повернули на свой след и быстро ушли. А я побежал домой.

   — Что же это были за люди? — озабоченно спросил старик.

   — Я хорошо видел только одного: высокий, высокий он. Как если на плечи тебе поставить еще такого же, как ты сам, человека. И волосы у него белые. На солнце блестят.

На нем меховые одежды, но только совсем другие, нежели у нас. Мех на них темный и пушистый. Других двух людей я не рассмотрел. Один из них тоже очень, очень большой. Другой совсем, совсем маленький… Вот и все, отец.

Кыркэ замолк и внимательно глядел на старика. Тот сидел совершенно неподвижно., закрыв глаза. Долго, сосредоточенно думал. Наконец шевельнул рукой. Кыркэ превратился в слух.

   — Мой ум устал. Я долго искал в нем голоса, который сказал бы, что нам нужно делать. Такого голоса я не слышу… Сын мой, ты обойдешь сейчас все дома и призовешь ко мне старейших для совета.

Старик кряхтя переполз к постели и, дрожа всем телом, зарылся в мех. Кыркэ же стал обходить черные дома поселка. Старшие в семьях осторожно входили в дом старика и молча садились на корточки у входа. Скоро собрался весь совет. Кыркэ вошел последним и сел поодаль. Хозяин вылез из–под кучи грязных мехов. Он не спеша уселся в круг перед очагом. Было тихо. Изредка слышалось только по- скребывание под одеждой; чмыхали носы. Старик притронулся трясущимися пальцами к краю закопченного очага и прогнусил:

   — Кыркэ, повтори другим то, что ты сказал мне.

Кыркэ повторил рассказ. Окружающие слушали молча

и внимательно. Перестали даже скрести животы. Когда Кыркэ кончил, члены совета зашептались между собой. Никто не подавал голоса вслух. Старик внимательно пригляделся к лицам и спросил:

   — Что вы скажете, други?

Говорили медленно, нескладно. Точно с трудом придумывая слова. Старик, слушая, мотал редкой метелкой свисающих на лицо седых косм. Говорили все по очереди. Кто длинно и подробно. Кто кратко, нехотя. Наконец кончили, и снова стало тихо.

Врывающийся в открытую дверь свет ночного солнца гасил красные уголья очага. Старик грел над ними трясущиеся руки. Старуха подошла и плеснула на уголья из горсти. Клубок пара смешался с черным смрадом.

Совет молчал. Молчал старик. Наконец поднял голову:

   — Вас много. Я один. Ваш ум крепок и увертлив. Мой ум слаб и неповоротлив. Но все вы сказали мало. Так мало, как будто совсем ничего не сказали. Я стар и скопил в своей голове много советов, полученных от Великого. Но нет там такого совета, который сделал бы для меня ясным нынешний день. Все темно вокруг. И вы не принесли мне совета. Ваши голоса глупы, как голоса полевых пеструшек. Только он, только он один может помочь нам. Други, мы пойдем к нему. Он даст нам совет.