Возможны варианты... Книга 1 (СИ)

Литерное дело «Затея» было открыто в разведке НКВД в 1939 г. и в нем концентрировалась вся информация по подготовке войны Германией.

Как назывался аналог в ГРУ неизвестно по сию пору.

В данной ситуации л/д «Багдад» — несомненно материалы вскрывающие приготовленя к войне с Россией)

— Есть.

— Пусть первый шифровальщик зайдет и прихватит все, что поступило за двое суток.

Куприенко выждал, когда закроется дверь, и ткнул кнопку интеркома. На той стороне послышался голос, резидент взял трубку.

— Алексей Владимирович, привет!

— Привет, сосед! Как съездил?

— Кэгэбычно. Кофе будешь?

— Давай лучше погуляем — я что–то засиделся, но через двадцать минут.

— Договорились.

Постучал и вошел старший шифровальщик.

— Разрешите?

— Заходите, садитесь.

— Сергей Игоревич! Здесь всё за последние двое суток, кроме того, полковник Широв просил Вам передать: готов и сдан в секретку отчет по оперативным расходам за сентябрь.

Резидент пролистал тонкую папочку, чуть внимательней просмотрев два последних листа, — ничего нового, ничего, что могло подкрепить или опровергнуть мучившие его сомнения.

— Дмитрий Константинович! Записывайте: «Куркову. Прошу разрешения прибыть для защиты финансового отчета. Котов». Это всё.

— А отчет по Франкфурту?

— Там шифровать нечего. Пойдет за подписью посла, нашего интереса там нет.

(Прим.: за деньгами в разведке следят и очень щепитильно отлеживают расходы. Хотя без злоупотеблений не обходится)

— Материалы забирайте, можете идти.

— Есть.

Псевдоним «Курков» соответствовал фамилии Куркин — непосредственного начальника командира Берлинской резидентуры.

Куприенко вышел из кабинета и спустился в дворик посольства, где его уже поджидал «сосед» — резидент Службы внешней разведки России Алексей Владимирович Шульц.

— Опаздываешь, д-дружище.

— Извини, «старший товарищ».

Куприенко имел в виду еще те славные времена, когда СВР именовалась Первое Главное управление КГБ СССР и силами Управления внешней контрразведки, Второго и Третьего Главных управлений приглядывало за ГРУ как за непутевым членом большой и вроде дружной семьи, занятой таким важным делом, как строительство коммунизма.

Военным этой хреновиной заниматься было некогда и ГРУ периодически огорчало «старших» и — по определению — более сознательных товарищей какой–нибудь ересью. Вроде той, что агентура отказывается работать за–ради «Великой идеи» и настойчиво пытается перевести отношения в плоскость товарно–денежных отношений.

Были и другие, еще более серьезные, вывихи и отклонения от генеральной линии. Армия, теснее сплачиваясь вокруг ленинского Центрального Комитета и следующего генерального секретаря, с каждым очередным Пленумом, категорически отказывалась что–либо знать о марксизме–ленинизме. Бороться с этой дремучей косностью было невозможно — вершин, достигнутых офицерством при уклонении от сдачи зачетов по «единственно верной науке», больше никто и не пытался достичь — за полной бессмысленностью. Истины ради надо отметить, что и в КГБ знатоков основополагающего учения было тоже не много. Но близость к партии прибавляла сразу два балла к оценке.

Партийные установки отнюдь не были «вещью в себе», а прикрывали хорошо развитую интуицию и обостренное чувство самосохранения партийной верхушки, готовой в зародыше удавить возможные поползновения армии вмешаться в политику, сделав ее хоть как–то осмысленной. Упрощенная трактовка «дела Тухачевского» объясняет далеко не все в сложных, запутанных и далеких от идеала отношениях партии и армии. Намеки содержались в «делах Павлова, Жукова и КR».

Все это в прошлом. Отношения с СВР стали почти паритетными, но след и воспоминания остались. Новый импульс придало происхождение президента.

— Давай пройдемся по пятачку, поболтаем. Ты во Франкфурт не поехал, но твоих парней я там видел. Извини за бестактность, что–нибудь интересное есть?

Шульцу очень захотелось почесать затылок. Сосед вконец охамел.

— А у тебя? Ты ведь сам ездил.

— Алексей! Я вопрос задал первым. Будь элементарно вежлив. Чай, не Пажеский корпус заканчивал.

Шульц действительно к Пажескому корпусу отношения не имел, а закончил Сызраньское военное училище летчиков, и это имея папу — высокого чина КГБ. Потом проделал большой путь от боевого летчика, после контузии и списания с летной службы — офицера военной контрразведки, где тоже не ворон считал, и только потом — оперативного офицера СВР. Судьба.

— Ладно, но взаимообразно.

— Нам не понятно, почему французы и англичане приехали первыми и как бы встречали поляков и украинцев. Почему не было канцлера? Что, это случайность? Или им надо было что–то накоротке обсудить, но без немцев и до приезда ведомых? Так же, как и вы, мы всё взяли на камеру. Кое–что в записи мне очень не понравилось. Кассету уже отправили в Москву, пусть посмотрят психологи. У меня для тебя всё, а с тебя не только пиво, но и адекватный ответ.

— Лёша! Тебе придется поверить на слово, у меня вообше ни хрена нет — у ребят загнулась камера, но в накладе ты не останешься. Как ведущему меломану посольства я привез тебе самоучитель игры на японских барабанах. Веришь ли, еле выторговал! Столько было желающих. Ты эту книженцию при соответствующем рекламном обеспечении впаришь своему начальству — там всё на японском, но с картинками. Руководство останется довольно. Тайна Японии всегда в моде. Если хочешь, нарисуем какую–то закорючку, как автограф императора?

— Ты настоящий друг! Во–первых, я тебе верю. Очень! Во–вторых, как меломан лучше многих понимаю истинную ценность книженции о прекрасном. В-третьих, мой шеф долго кружился по Юго–востоку, и ему будет приятно вспомнить молодые годки. И последнее: шиш ты от меня еще что–нибудь получишь! Но если хочешь мира, дай знать, если двинешь в Москву, дай знать. Я, пожалуй, тоже — надоть проведать родимую сторонку.

Ощущение грозы, ожидание тревожных событий и было самым главным для обоих разведчиков. В мире разведслужб, где все зыбко и эфемерно, часто интуиция, опыт и умение сомневаться были отправной точкой самых удачных разработок, на годы затем определяющих главные направления работы.

(Прим.: СВР, ГРУ и ФСБ конкурируют и делают это жестко. Найти золотую середину крайне не просто, но в нашем случае резидентам, похоже, удалось договориться)

Страшный урок 41‑го года могли подзабыть политики, всегда и везде предоставлявшие армии доказывать историческую правоту проводимых ими решений. Но не разведслужбы России, в которых раз и навсегда решили, что дуть на воду весьма полезно. В том числе и для собственного здоровья. Потери в разведслужбах на порядок превышали потери в войсках — в процентном соотношении, конечно. А сколько разведчиков застрелилось, не выдержав ужаса происходящего в стране, армии и разведке? А скольких назначили виновными и торопливо перестреляли свои, в смысле трибуналы и НКВД, отмазывая Величайшего Полководца?

Но ощущение тревоги невозможно изложить ни в шифровке, ни в частном письме. Такого рода информация полезна только в эмоционально окрашенном, живом разговоре. Вопрос: как добиться такого рода разговора — неторопливого и обстоятельного — с руководителями ГРУ или СВР, перегруженных выше всяких возможных человеческих пределов?

Коллеги разошлись, зная, что будет делать каждый в ближайшие два–три часа.

(Прим.: пример конструктивного сотрудничества конкуррующх фирм ГРУ и СВР. Формально не отдав ничего инфрмационно ценного, оба резидента получили необходимое для своих служб)

19.10.2005 г. 19:48 (время местное). Берлин. Резидентура СВР.

Шульц зашел в кабинет с уже готовым решением и попросил секретчика принести литерное дело «Затея — 2». Около часа работал с ним, затем достал из сейфа трубку мобильного телефона, потыкал пальцем в клавиатуру, убедился, что вызов прошел, и отключился.