По светлому следу (сб.)

– Это того, на которого майор Вейцзеккер такие надежды возлагал? – интересуется Огинский.

– Так точно, гражданин майор! Он с ним схож. И ростом и обличьем даже… Потому и не серчаю я на его неразумные слова.

– Скажите какой добренький! – смеется Азаров. – А ты, между прочим, знаешь, на кого похож?…

– Ну ладно, Азаров, – недовольно прерывает его Огинский. – Хватит вам! А вы вот что мне объясните, Куличев: как вам удалось Васяткина завербовать?

– Заподозрили мы его с Дыбиным в связи с партизанами, ну и допросили с применением кое-каких методов, позаимствованных у гестапо. Он и не выдержал… С тех пор стал на нас работать.

– А как вы его к партизанам забросили?

– Для того чтобы снова забрать его в полицию, нам, как вы и сами понимаете, никакого повода не требовалось. Это у нас запросто… Ну, а «побег» его к партизанам удалось с помощью находившегося у нас под подозрением полицейского Ерохина организовать. Дали ему возможность «упустить» Васяткина. О замысле нашем он, конечно, ничего не ведал. На другой день Дыбин ему долго «мозги вправлял». Пригрозил даже не только из полиции выставить, но и гестапо передать.

– А почему же вы не осуществили этого на самом деле, раз вам ясно стало, кто такой Ерохин?

– Чтобы партизан не настораживать. И еще одна идейка у нас родилась – ложными слухами вас через него снабжать… Может быть, развяжете руки-то?

– Развяжите его, Азаров! – приказывает Огинский.

Азаров неохотно выполняет его распоряжение, незаметно для майора дав при этом Куличеву пинка под зад.

– Премного тебе за это благодарен, – не без скрытой иронии замечает ему Куличев и, обернувшись к Огинскому, сообщает: – Между прочим, Васяткин этот имеет от нас задание завлечь вас в ловушку, как только вы из-под Овражкова сниметесь и в район Пеньков станете перебазироваться. Поимейте это в виду…

– Наконец-то! – радостно встречает их командир партизанского отряда. – И слава богу, как говорится, что живы-здоровы!…

– Да еще и с господином бургомистром к тому же, – посмеивается Азаров.

– Никогда еще не волновался за вас так…

– Что мы, маленькие, что ли, – улыбается Огинский.

– Не знаю даже, что бы со мной было, если бы с вами что произошло. Только вы уехали – радиограмма из штаба партизанского движения: «Срочно отправить на Большую землю в распоряжение начальника инженерных войск фронта майора Огннского. В двадцать четыре ноль-ноль приготовить посадочную площадку в квадрате ноль один двадцать два». Ну, что бы я делал, если бы вы не вернулись или хотя бы только задержались? Имел разве я право разрешить вам участвовать в этой операции?

– Участвовал же я у вас до этого в других операциях… – удивленно пожимает плечами Огинский.

– Ну, во-первых, в таких рискованных не участвовали. А во-вторых, не знал я, что вы доктор наук, крупный специалист по взрывчатым веществам.

– Никакой я не доктор, а всего лишь кандидат технических наук, – смущенно улыбается Огинский.- И вообще не такой уж крупный специалист…

– Ну так вот, дорогой майор Огинский, позвольте мне вас поздравить с присвоением вам ученой степени доктора технических наук за ваши предвоенные труды по детонации взрывчатых веществ и расчеты по изготовлению кумулятивных зарядов.

С этими словами командир крепко обнимает Огинского и звонко целует.

– Откуда это известно? – спрашивает Огинский.

– Ваш друг, подполковник Бурсов, весточку нам прислал. Спешил вас порадовать. Вы скоро с ним увидитесь. Он в штабе инженерных войск армии генерала Светлякова. Не без его участия, конечно, стало известно штабу фронта, что вы находитесь в моем отряде. Рад я за вас, но расставаться с вами, право, жаль…

Счастливого Огинского тепло поздравляют комиссар и все его партизанские друзья. Последним обнимает его лейтенант Азаров.

– Чертовски привык я к вам, Евгений Александрович, – говорит он растроганно. – Очень будет мне вас недоставать…

– А знаете что? – восклицает вдруг Огинский, осенённый неожиданной мыслью. – Я вас с собой заберу! Под свою ответственность. Надеюсь, в самолете хватит места для нас двоих.

– Нет, Евгений Александрович, спасибо вам, но я повоюю ещё здесь. Надо сначала тут сделать что-нибудь существенное.

– Да разве ж вы…

– Нет, нет, Евгений Александрович, ничего я такого пока не сделал. А теперь представляется возможность… Знаете, какая идея меня осенила? Хочу к Вейцзеккеру явиться под видом племянника Куличева.

– Да вы что?… Это же безумие!

– Почему же безумие? Нормальная партизанская дерзость. Во всяком случае, риску тут не больше, чем в той операции, которую только что так блестяще завершили вы.

– Ну, во-первых, не я, а мы, – поправляет его Огинский. – А во-вторых, как это взбрела вам в голову такая отчаянная мысль?

– Это только на первый взгляд кажется она отчаянной, – спокойно объясняет Азаров. – А на самом-то деле для ее осуществления нарочно не придумаешь более благоприятных обстоятельств. Давайте только присядем где-нибудь, Евгений Александрович, и спокойненько всё обсудим.

– Идемте тогда в мою землянку. У меня, кстати, есть, кажется, что-то во фляге, и мы выпьем с вами по чарке за новоиспеченного доктора наук.

Они спускаются в небольшую, лично Огинским сооружённую землянку, и майор действительно обнаруживает в своей фляге несколько глотков водки.

– А теперь слушайте меня внимательно, – просит Азаров. – Я очень надеюсь, что вы потом поможете мне уговорить командира. Он с вашим мнением очень считается.

Они устраиваются на жесткой койке Огинского. И еще до того как Азаров начинает излагать свои доводы, майор уже почти не сомневается, что лейтенант без особого труда уговорит его.

Наверно, кому-нибудь другому не сразу пришла бы в голову подобная идея, а у Азарова возникла она мгновенно. Майор Огинский не очень даже этому удивился.

– Вы сами сейчас увидите, как благоприятно складывается для нас ситуация, товарищ майор, – деловито, будто все уже давным-давно им продумано, рассуждает Азаров. – Вейцзеккер, как вам известно, затеял создать школу железнодорожных диверсантов, чтобы хоть что-то противопоставить нашей партизанской «рельсовой войне». Но собственного опыта в ведении такой войны у немцев нет. Вся надежда, стало быть, на наш. Ну, а кто же может поделиться с ними этим опытом? Конечно же, бывший лейтенант советских инженерных войск Стецюк. Им, правда, неизвестно, сведущ ли Стецюк в делах такого рода, но они не могут не знать, что подрывному делу обучают партизан наши кадровые офицеры-подрывники. Значит, интерес Вейцзеккера к племяннику Куличева, Тимофею Стецюку, совершенно очевиден.

Майор Огинский не находит достаточно веских возражений, и лейтенант Азаров продолжает:

– Пойдем теперь дальше. О том, что Стецюк погиб, не только Вейцзеккеру, но и вообще никому не известно. Это тоже не должно вызывать у нас сомнений…

– Но ведь усомнился почему-то Куличев.

– Любил, видно, племянника, вот и не хотел поверить Галининому письму. А может быть, и для перестраховки… Чтобы не Галина, а сам бургомистр Миргорода засвидетельствовал его смерть. Боялся, что Вейцзеккер не поверит письму Галины.

– А не может разве сам Вейцзеккер сделать такой запрос в Миргород, как только явитесь вы в Овражков, чтобы убедиться, тот ли вы человек, за которого себя выдаёте? Если не бургомистр, то Галина могла бы дать им точное описание подлинного Тимофея Стецюка.

– А вы последнюю сводку слыхали? Наши войска заняли уже не только Миргород, но и Полтаву.

– Она могла эвакуироваться…

– Едва ли. Я внимательно прочел письмо её Куличеву и понял из него, что Тимофей Галиной взаимностью не пользовался. Да и Куличев мне рассказал, что на неоднократные просьбы Тимофея уехать вместе с ним в Овражков или в какой-нибудь другой город она упорно не соглашалась. Я даже думаю, что дезертир Стецюк был ей просто противен, но написать это его дяде, немецкому холую Куличеву, она, конечно, не рискнула.

– Со всем согласен, кроме последнего предположения, – замечает Огинский. – В нём слишком большая доза домысла, хотя весьма вероятно, что Галя действительно осталась в Миргороде или погибла во время боев за этот город…