По светлому следу (сб.)

– Мой секретарь, господин штурмбанфюрер. Эй, Каблучков, живо к господину штурмбанфюреру!

Он манит кого-то пальцем, будто собачонку. Из-за стола не без труда вылезает поджарый, средних лет мужчина в вышитой косоворотке.

– Вот, господин секретарь,- протягивает ему Огинский документ, отобранный у Мюллера.- Форлэзэн унд юберзэтцэн.

Увидев на бланке черного немецкого орла с распростертыми крыльями и со свастикой в когтях, Каблучков заметно трезвеет и начинает медленно, с большими паузами переводить. Немецкий знает он, видимо, не очень твердо: Огинскому то и дело приходится его поправлять. А когда Каблучков кончает перевод, Огинский небрежно кивает ему:

– Данке, господин Башмячков…

– Каблучков, – деликатно поправляет секретарь.

– Фэрцайэн зи, биттэ, господин Каблучков. – Повернувшись к Куличеву, Огинский спрашивает его: – Кто тут есть из ваш подчиненный, который занимайт фэрант вортлихен постэн?

– Ответственный пост, – переводит Каблучков.

– Вот два моих помощника, – показывает Куличев на стоящих неподалеку от него старомодно одетых пожилых мужчин.

Теперь вообще никто уже не сидит, все стоят, вытянув руки, по стойке «смирно». Смущенно переминаются с ноги на ногу и женщины, не зная, что им делать.

– А вот тот, – указывает бургомистр на рослого сутуловатого мужчину, – начальник местной полиции, господин Дыбин со своими помощниками.

– Зер гут, – удовлетворенно произносит Огинский. – Останетесь тут вы, господин бургомистр, и вы, господин начальник полиция. Остальные – шагом марш! Пусть они будут немножко погулять во дворе. Вы, господин Каблучков, тоже идите проветриваться. Мы будим как-нибудь разбираться тут сами, без ваша помощь.

Все, кроме Куличева и Дыбина, поворачиваются кругом и почти строевым шагом идут к двери.

– У меня их хабе кайне цайт… Как это? Ага! У меня нет времени ожидайт, когда кончится ваш именин…

– О, пожалуйста, господин штурмбанфюрер! – угодливо восклицает Куличев. – Именины от нас не уйдут.

– А теперь, как это у вас говорится? Ближе к делу, да? Надеюсь, вы знайт, кто есть такой господин гаулейтер Заукель?

– А как же, господин штурмбанфюрер! Кто же не знает генерального уполномоченного по использованию рабочей силы в оккупированных восточных областях? И мы с господином Дыбиным честно…

– Нет, не честно! – грозно прерывает бургомистра «штурмбанфюрер». – Разве вы не получайт через рейхскомиссар ваша область указание гаулейтер Заукель? Он приказал прекратить отправка в Германия в качество рабочей силы бывших советских железнодорожник?

– Так точно, получили, господин штурмбанфюрер, и в точности все выполнили…

– То есть наглый ложь, господин бургомистр! – снова повышает голос «штурмбанфюрер». – Вы отправил в Германия почти всех железнодорожник, проживающий в Овражков.

– Только путевых рабочих, господин штурмбанфюрер. Бог тому свидетель и вот еще господин начальник полиции. Мы это с ним вместе…

– Не совсем так, господин бургомистр, – оправдывается Дыбин. – Не совсем… Списки составляли вы лично, господин Куличев. А кого в них вписали, уж это на вашей совести. Вы всех их лично знали, потому как были при Советской власти дорожным мастером. А я только в эшелон их сажал…

– Да, правильно, списки составлял я. Но кто в них попал? Самые неквалифицированные дорожные рабочие. На их место я сразу же набрал…

– А кого? – перебивает его Огинский. – Партизан, которые сразу же начали устраивать диверсия.

– Какие же диверсии, господин штурмбанфюрер? Не помню что-то…

– А вот я буду вам сейчас припоминать. Кто поезд подорвал на перегон Горелое – Мохово?

– Партизаны, господин штурмбанфюрер…

– И я говорю то же самое. Партизаны, которых вы набрал в дорожный рабочий. Ну, а ваше какое есть мнение, господин начальник полиция?

– Это очень даже возможно, господин штурмбанфюрер, – угодливо кивает рыжей головой Дыбин. – Они могли специально завербоваться, чтобы потом нам напакостить…

– Да ей-же-богу, господин штурмбанфюрер, не дорожные рабочие это, а партизаны. Я ведь лично каждого подбирал из самых надежных, хорошо мне известных. Да ведь я… да ведь мне… -Тут Куличев бросает тревожный взгляд на Огинского и просит: – Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, господин штурмбанфюрер. Пусть господин начальник полиции меня извинит, но я не имею права рассказать всего при нем.

Дыбин порывисто встал и вопросительно посмотрел на «штурмбанфюрера».

– Идите тоже погуляйт, – говорит ему Огинский. – Вам полезно немножко проветриваться. Ну-с, – поворачивается он к Куличеву, – мы теперь есть одни. Я слушаю вас.

– Вы знаете господина майора Вейцзеккера? – почти шепотом спрашивает бургомистр. – Это доверенное лицо господина рейхскомиссара и начальника тылового района группы армий «Центр»…

– А какой это имейт значение, знаю я или не знаю Вейцзеккера? – резко прерывает Куличева Огинский. – Я есть личный представитель гаулейтер Заукель, назначенного на пост главного уполномоченного по использованию рабочая сила самим фюрером. И вы не задавайт мне больше никаких вопросов, а извольте отвечайт на мои.

– Умоляю вас, господин штурмбанфюрер, выслушать меня до конца. Я тут, в Овражкове, доверенное лицо господина майора Вейцзеккера… Я бы мог позвонить ему, и он подтвердил бы все это, но господин майор Вейцзеккер категорически запретил мне связываться с ним по телефону. Я езжу к нему с устными докладами тайно не только от моих коллег и начальника местной полиции, но и от немецкой гражданской администрации нашего областного комиссара.

– Ну и что же у вас за секрет с этот Вейцзеккер? – иронически усмехаясь, спрашивает Огинский.

Невольно осмотревшись по сторонам и понизив голос до шепота, Куличев сообщает:

– Господин майор Вейцзеккер поручил мне создать тут, в Овражкове, школу опытных железнодорожных диверсантов.

– Вам? – смеется Огинский. – Ну, знаете!…

– Да ей-же-богу, господин штурмбанфюрер! Везите меня в таком случае к господину Вейцзеккеру, он сам вам это подтвердит.

– Ну что ж, – после некоторого раздумья произносит Огинский, – это можно, пожалуй. Уж очень это есть неправдоподобство… Но если только…

– Нет, нет, господин штурмбанфюрер, все точно, как я говорю! Бог свидетель!

– А еще лучше, если вместо бог сам майор Вейцзеккер, – усмехается Огинский.

– Так давайте тогда поедем!…

– Да, придется. Собирайтесь.

– А чего мне собираться? Я готов!

– Ну, тогда пошли в машина. Господин Дыбин! – повышает голос Огинский.

Начальник полиции, видимо подслушивавший под дверью, торопливо входит в комнату.

– Слушаюсь, господин штурмбанфюрер, – замирает он перед Огинским по стойке «смирно».

– Вот что, господин Дыбин: мы сейчас будем поехать с господином Куличев к ваш окружной комиссар, а вы тут останетесь за господин бургомистр.

– Яволь! – ретиво восклицает Дыбин. – И не извольте беспокоиться, всё будет в полном порядке.

– Включай мотор, Ганс! – выйдя на улицу, по-немецки командует Азарову Огинский. – Прошу вас, господин бургомистр! – распахивает он заднюю дверцу машины перед Куличевым и садится с ним рядом.

– Счастливого пути, господин штурмбанфюрер! – приложив руку к козырьку фуражки, восклицает Дыбин, как только машина трогается.

– Лебэн зи воль, господин начальник полиция! – отвечает ему Огинский.

ИСПОВЕДЬ КУЛИЧЕВА

Некоторое время они едут молча. А когда машина выезжает за пределы Овражкова, Огинский спрашивает:

– Вейцзеккер, как я понимайт, доверил вам свой план, конечно, по секрет?

– Под строжайшим секретом, господин штурмбанфюрер, – признается Куличев.

– Почему же вы тогда их выбалтывайт?

– Так ведь вам…

– Нет, не только один мне. Не знайт вы разве, что господин Дыбин не будет упустить случай подслушать под дверь?

– Ваша правда… Виноват, господин штурмбанфюрер! Разволновался и совсем забыл об этой привычке начальника полиции. Уж очень обидно было, что вы мне не доверяете. Но это хорошо, что мы едем к господину майору Вейцзеккеру. Уж они-то знают, чего я стою, ибо доверили бы мне разве такое дело? И не только организацию диверсионной школы. Для этого нужно было еще одну операцию провернуть.