Лед и фраки. Записка Анке

Придя в кубрик, Зуль застал там сонное царство. Производя как можно меньше шума, доцент собрал кое–какую мелочь в приготовленный заранее большой рюкзак и, крадучись, вытащил этот рюкзак на лед. Таким же образом он вынес свои лыжи с палками. Затем, спустившись последний раз, тщательно оделся в легкое и теплое платье; надев темные очки, вышел на верхнюю палубу. Около лодки никого не было. Доцент осторожно опустил стальную крышку главного люка рубки и затянул ее наружными задрайками.

Окончив эту работу, Зуль присел на край рубки и, сосредоточенно пощипывая бородку, задумался. Затем он встал и, решительно закинув за спину рюкзак, пристегнул лыжи. Легко скользя по смерзшемуся снегу, быстро пошел на запад от лодки. Лыжи стучали по снежным сугробам. Пройдя несколько шагов, Зуль остановился и внимательно осмотрел поверхность снега — на том месте, где он только что прошел, не было никаких следов лыжницы. Удовлетворенно крякнул и быстро зашагал дальше. Шел не спеша, без всяких усилий переставляя ноги, почти не отрывая лыж от снега и только слегка опираясь на палки. Так прошел с километр.

Сбросив лыжи, Зуль влез на высокий торос и огляделся. Рубки «Наутилуса» не было видно из–подо льда. К западу был виден знак, разложенный на гладкой льдине для Йельсона. Дойдя до него, Зуль быстро скатал брезентовые полосы и, взвалив их себе на плечи, повернул на восток

Пройдя «Наутилус» и удалившись от него на два–три километра, Зуль влез на высокий торос и огляделся с него. «Наутилуса» не было видно. Зуль проверил себя, внимательно обведя горизонт цейссом.

Спустившись с тороса, надел лыжи и снова зашагал на восток. На этот раз он внимательно оглядывал расположенные вокруг ледяные поля. Наконец остановился около небольшой площадки, изрезанной во всех направлениях невысокими острыми порогами, припорошенными снегом и различимыми только при внимательном рассмотрении. Зуль даже присел, чтобы вернее оценить высоту этих ледяных складок. Он подошел к одной из них и ткнул несколько раз лыжной палкой. Под тонким слоем слежавшегося плотного снега звенела твердая, как железо, поверхность льда. Зуль с удовлетворением осмотрелся, оценивая многочисленные торосы, тесной стеной обступившие площадку. Как зубья пилы, рисовались их вершины на голубом фоне неба. Края ледяных холмов сверкали, точно наточенные напильником; в ослепительном сверкании их контуры почти сливались с сиянием бледного неба.

Зуль сбросил рюкзак и принялся за работу.

В самой середине ледяной площадки выложил из нескольких полотнищ стрелу. С края воткнул одну из лыжных палок с прикрепленным к ней длинным флажком. После этого Зуль взобрался на торос и уселся. Вынув плитку шоколада и галету, он спокойно принялся завтракать.

Прошел час. Второй. Зуль уже несколько раз слезал со своего тороса и совершал небольшие прогулки, чтобы согреться. Во время одной из таких прогулок ему показалось, что он слышит отдаленный шум самолета. По мере того, как Зуль поспешно бежал к своей площадке, шум делался все более и более явственным. Вскоре Зуль мог уже видеть приближающийся с юго–востока на значительной высоте самолет. Зуль еще раз внимательно осмотрел сделанные им знаки и остался вполне доволен. Влезши на торос, он принялся терпеливо ждать приближения машины.

Скоро мотор загудел над самой головой доцента. Самолет сделал петлю. У Зуля запрыгало сердце. Он нервно теребил бородку. Самолет описал полный круг и стал быстро снижаться. Зуль не выдержал и радостно замахал руками.

Вдруг у Зуля захватило дыхание. Самолет снова стал набирать высоту и пошел по прямой на запад.

   — Он сейчас увидит лодку.

Зуль побежал за самолетом. На бегу он зацепился за осколок льда и кубарем покатился с гряды прямо на площадку. Но тут же с ловкостью молодого тренированного спортсмена вскочил на ноги и снова замахал руками.

Точно заметив его призыв, самолет повернул и на этот раз пошел прямо на площадку, быстро теряя высоту. Только тут Зуль сообразил, что его тревога была напрасной — летчик просто выбирал направление для посадки против ветра.

Зуль прислушался к характерному шуршанию воздуха, обтекающего быстро движущуюся машину. Во время посадки его не заглушает рев мотора. Только своеобразный свист растяжек врывается в это шуршание. Слух Зуля был напряжен до такой степени, что ему казалось — выстави кто–нибудь из летящих палец, внизу станет слышно обтекание воздуха около этого пальца.

Машина стремительно приближалась. С каждой секундой расстояние между льдом и повисшими в воздухе остроносыми лыжами сокращалось. Вот послышалось грохотание первого прикосновения самолета ко льду. Подпрыгивая на порогах, машина побежала по площадке. Поддаваемая буграми, она совершала нелепые скачки. Наклонялась к самому льду то правым, то левым крылом. «Как пьяная ворона», — подумал Зуль.

«Пингвин» прыгал все сильнее. На запорошенном снегом высоком пороге, в самой середине площадки самолет подскочил особенно сильно, как–то на одной лыже

   — бочком. Его крыло коснулось льда. Весь самолет моментально завернул в сторону этого крыла. Лыжи уперлись в ледяную кочку. Машина быстро задрала хвост. Послышался отчаянный звон стекла и металла. Из–под уткнувшегося в лед носа машины брызнули осколки пропеллера. Постояв на попа, самолет точно минуту размышлял, потом при звуках раздавливаемого и ломаемого дерева упал на спину. Из–под мотора вырывался пар от снега, растопленного горячими цилиндрами. Зуль подумал, что самолет загорелся и, закричав как безумный, бросился к машине.

Когда он, совершенно запыхавшись, подбегал к самолету, сквозь разбитые бортовые стекла пилотской кабины продирался коренастый человек с обветренным, почти синим от мороза и напряжения лицом. Зуль помог ему выбраться наружу и, не зная что сказать, растерянно смотрел на него. Но через минуту уже овладел своими нервами и деловито спросил:

   — Разве вы один? Где ваши спутники? Они целы?

   — Не беспокойтесь, все в порядке. Они целы и сейчас вылезут. А вы приготовьте свои бока, если вам мы обязаны выбором этой площадки. Если бы вы не были седы, я бы назвал вас своим именем и дал бы вам понюхать вот этого, — злобно ответил Йельсон, поднося к носу Зуля здоровенный кулак в огромной меховой рукавице.

Зуль не сморгнул. Он совершенно спокойно спросил в свою очередь:

   — Гисер—Зарсен с вами?

   — При чем тут Гисер—Зарсен?

   — А для кого же я приготовил, по–вашему, эту площадку, как не для капитана Гисер—Зарсена, пилота норвежского королевского воздушного флота? А кто вы–то собственно такой?

—Старая мочала… Гисер—Зарсен, Гисер—Зарсен! Да что вы, воображаете, что стоите на Бродвее и сливки авиационного общества то и дело шныряют тут в своих лимузинах? Экая шляпа, право! Ему, видите ли, нужно видеть Гисер—Зарсена!.. Ха, ха, ха… подождите еще годик на этом перекрестке, — может быть, он и заедет сюда на минутку, чтобы с вами переговорить.

Зуль терпеливо выслушал летчика и затем еще раз спокойно спросил:

   — А вы кто такой?

   — Я Йельсон.

   — А, мистер Йельсон! Очень приятно познакомиться — доцент Зуль.

   — Очень рад. Но почему, собственно, вы здесь и где «Наутилус» ?

   — Где «Наутилус» — я вам сказать не могу, так как примерно двое суток тому назад расстался с любезнейшим капитаном Билькинсом. А нахожусь я здесь, как уже сказал, в ожидании капитана Гисер—Зарсена, с которым у нас назначено свидание.

Йельсон подозрительно посмотрел на Зуля. У него мелькнула мысль о том, что перед ним сумасшедший. Но доцент держался так спокойно и с таким достоинством, что Йельсону пришлось отказаться от своего предположения. Однако удивление от необычности встречи и всех обстоятельств, сопровождающих его посадку, росло. Необычайное спокойствие Зуля возбудило в Йельсоне другие подозрения.

   — Как вы полагаете, где же мы можем теперь отыскать Билькинса?

   — Я думаю, что возможность эта совершенно исключена. Он ушел в направлении на северо–запад и собирался ожидать вас примерно в ста милях отсюда. Не может быть и речи о том, чтобы идти к нему за сто миль, не связавшись с ним по радио и не установив точно его место. Да и вообще, поход по льду на таком расстоянии в здешних условиях является совершенным безумием.