Десять кругов ада

- ...и не финти, все равно деваться тебе некуда. А без меня ты здесь пропадешь...

- Пока не пропадал...

- А теперь загнешься. Не согласишься, с моей помощью сваришься...

- Это как?

- Так. Узнаешь, когда вперед ногами понесут. Хватит базлать!

- А если не получится?

- Не твоя забота.

- А следаки придут, что им говорить?

- Ты сделай сначала... следаки... Я с ними буду творить.

- Ага... А мне все ж равно надо что-то отвечать.

- Ты ни в чем не виноват, не сам же ты залез туда. Поставили.

- Я же не работал до этого на кране...

- Какое твое дело? Приказали, ты и пошел. Ты - чист. Другие ответят.

- А что он сделал? - выглянул из-за перегородки голый крепкий человек. Тот, что был в хромовых сапогах, ухмыльнулся.

- Много тоже спрашивал. Таким обычно потом в ухо шомпол втыкают, и почему-то они не дышат, и диагноз ставят - сердце не выдержало горячей воды. У тебя в порядке сердце?

- Вроде да...

- Они тоже так думали. А тут раз - и сыграли в ящик. Сердце, брат, дело такое... Видел, как Мамочка за сердце хватается? Не жилец, видать...

- А... Так когда сделать-то?

- Через пару дней. Я ему свиданку с матерью дам. Значит, пока... Тебя освобожу досрочно, слово офицера!

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

...А пока новый бригадир держал бадью с бетоном, крепко, направляя ее к пропарочной камере.

- Временами болит еще... - крикнул Володька Бате, показывая на ногу.

Но Батя уже не услышал. Он спрыгнул в остывающую камеру и стал ловко и яростно раскидывать бетон из бадьи. Спрыгнул за ним Володька, остальные ребята из звена. Кроха схватился за вибратор.

- Ну, стерва, теперь я тебя достану! - пригрозил инструменту.

Удерживал он его еле-еле, обеими руками. Казалось, еще мгновение - и вибратор завалит Кроху в бетон, замесит, и сгинет рябое личико в серой массе, и крикнет Кроха напоследок: "Чего ж это, братцы? Не смешно!"

Еле-еле тащил он вибратор из вязкого месива. Рассмеялись рядом работавшие, а разозлившийся Воронцов выхватил из его безвольных рук ревущую машину, заработал ею сам - зло и напористо.

Кроха отер тыльной стороной ладони вспотевшее лицо и заметил задумчиво:

- Пойду-ка я, пожалуй, в стропали.

- Там двигаться надо! - крикнул Лебедушкин. - А ты только шагом ходишь, будто в штаны наклал. Нет, не годится, Кроха! - весело добавил он.

И все заржали над неумехой. А тот скорчил рожу, передразнивая их... Работа шла.

...Назавтра и бригадирская работа для Воронцова стала потихоньку превращаться в будни, словно давно знакомое ему дело: бетон, кран, пропарка, машина, обед, снова бетон, построение... Все знакомо и прочитываемо наперед.

В обед, когда в бригадирской комнате он заполнял бумаги своим корявым почерком, глянул в окно и отложил ручку: скопление машин у восьмого полигона указывало - работа там не ладилась.

Воронцов вздохнул, отлип от окна, быстро накинул телогрейку, взял ключ и пошел к двери.

На пороге стояли, улыбаясь, капитан Волков и прапорщик Хрякин, его верный сучонок. Кивком головы поздоровался, отошел к шкафу, уступая им проход в комнату.

Капитан расстегнул свою огромную шинель, снял шапку, размашисто, по-хозяйски упал на стул бригадира за столом. Оглядел чистую полированную поверхность, смахнул невидимые пылинки, еще шире улыбнулся:

- Порядок, значит, у тебя, Квазимода?

В голосе уже чувствовался подвох, и Воронцов напрягся: зачем же пришел этот сучий капитан, не просто же так заглянул...

Всегда он приходил как зверь дикий - на добычу, что-то унюхавши.

Прапорщик потоптался у двери, поймал взгляд капитана, уловив в нем приказ убраться, кивнул:

- Зайду минут через двадцать, - и утопал.

Волков недобро скалился на Ивана.

- Прими мои поздравления... бугор... - выделил он последнее слово, произнеся его с издевкой, мол, понимаю, какой из тебя бугор, дорогуша. Оглядел смирно стоявшего Ивана. - А может, поумнел ты? - спросил сам себя. - Чего не бывает с вашим братом... Но к тебе это не относится... - сразу же исправился он. - А... теперь ты, как говорится, активист... и - первый помощник администрации? Верно? - с явным сладострастием протянул он. - Помощник? - Он понимал, как больно делает сейчас еще вчера неукротимому зэку.

Иван, окаменевший, кивнул, глядя в окно.

- О свободе думаешь? - попытался угадать мысли собеседника прилипчивый опер.

Воронцов пожал плечами достаточно равнодушно.

- Ну а что в бригаде? - внимательно посмотрел ему в лицо капитан. - Чем люди дышат? Кто анаши косяки забивает? Может, снова в побег кто готовится, а, Иван Максимович?

Воронцов тяжко вздохнул.

- А чего ж это ты вздыхаешь? - зло спросил Волков. - Ты думаешь, мне интересно с тобой здесь базланить? Да зачем ты мне сдался, бригадир хренов... Но ты... сюда смотри! - взорвался он.

Воронцов повернул лицо, взглянул в сторону капитана и поднял голову, уставясь в портрет Ленина над ним.

Ильич смотрел хитро, будто поддерживая Волкова: мол, зэк, не артачься, мы все равно тебя перекуем...

Отвернулся и от Ленина.

- А дело в том, уважаемый бригадир, что ты теперь по долгу службы, внятно проговаривал Волков слова, - должен докладывать лично мне обо всем, что делается в бригаде, о малейших отклонениях. Это долг и обязанность бригадира. Как понял, не слышу?

Иван кивнул, желваки ходили, взмок даже.

- И погромче! Не слышу ответа! Понял? Что ты понял?! Громче!

- Докладывать... - разлепил губы Квазимода. - Докладывать! - хрипло крикнул, полуприкрыв от стыда глаза, Иван.

Волков осмотрел его и, кажется, остался доволен:

- Вот так... Так кто водку пьет сейчас у вас в отряде?

- Не пьют... - еле слышно выхрипнул Квазимода. - Никто не пьет...

- Верно, - подтвердил капитан. - Но как только напьются, тебя первого вызову и первого накажу... Фирштейн?

Воронцов кивнул. Все поплыло перед глазами.

- Чего ты? - подозрительно спросил капитан.

- Дайте воды! - протянул руку бригадир. - Болею...

- Не болей, - посоветовал капитан, наливая в стакан воды и протягивая Квазимоде. - Ты мне живой нужен. Пока еще...

ЗОНА. ВОРОНЦОВ

Тут боров развалился, откинулся назад, выдвинул мой ящик стола, пошарил там, а что там найдешь? Разве что журнал с Надеждиной фотографией, что я принес на работу.

Полистал он его.

- Как говорится, доверяй, но проверяй... - мычит. - У бригадира власть в руках, потому и возможность нарушать у него больше...

Тут долистался до обложки - он сзаду, по-юродивому журнал рассматривал. Увидел фото Нади.

- Хороша доярка! - говорит эта рожа. - Окорока и губки рабочие... не грех и подрочить на нее... - расплылся в улыбочке мерзкой.

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Крохалев счастливый возвращался со свиданки. Пузо - во, в голове с оголодалой непривычки звон стоит, а сквозь него голос матери: "Она ить и на воле дефисит, кобласка-то..."

Ну, откуда взялся! - вынырнул Шакалов, палка в руке - прут невзрачный, на дорожке, что ли, подобрал.

Как устерег, гнида! Всю свиданку, поди, за углом торчал...

- Пошли, - коротко сказал Шакалов и, уверенный в исполнении, побрел вперевалку.

Кроха за ним.

Точно: в сортир ведет.

- Да вы что, товарищ... эта... гражданин прапорщик... э... старший...

- Погуторь у меня. В туалет шыгом марш.

- Не хочу я, с утра маковой росинки...

- Ну, тогды, - вздохнул Шакалов, - вот. - И изъял из неведомых Крохи глубин... трехлитровую банку с теплой мутной водой. - Поблюй, заключенный номер раз, легше станет.

- Ну уж нет! - возмутился Кроха: не дай бог, отравишься... - Я уж лучше, как положено, через зад.

- Дело твое. Да не туды, умора! В уголок, в уголок погадь. Да натужься получше, а не то будешь эту воду пить до четверга.

- Понял!

Обидно-то как! Но силился Кроха, выдавал съеденное за несколько часов. И все-то псу под хвост! Ну откуда, люди добрые, на Зоне силы возьмутся, когда каждый Шакал норовит все, что ты с таким трудом надыбал, прикарманить, да еще и усвоиться колбаске не дает.