Десять кругов ада

У въездных ворот шеренги умолкали, здесь хозяйничал и усердствовал Шакалов. Считал стриженые головы и после каждого ответа похлопывал дощечкой по жирной своей ляжке, точно подстегивал себя, да так и выплясывал на месте, как застоявшийся жеребец, сходство с ним прибавляли струйки пара, что вырывались после каждой команды из ноздрей лихого старшего прапорщика.

Проходила бригада, и он вскидывал перед собой доску, помечая количество прошедших зэков, и вновь отмахивал доской. Командовал так, словно принимал парад и любовался войсками. При случае отпускал в адрес кого-нибудь залихватское командирское словцо:

- Ну шо-о, Скворчик, пригорюнився?

Или:

- Шагай, засранец!

Причем все это - с веселой улыбкой деревенского дурачка, и потому на грозного валета редко кто обижался всерьез.

ЗОНА. ВОЛКОВ

Пришли и пятились задом к вахте "ЗИЛы" с железными камерами вместо кузовов. Вокруг площадки выстроились автоматчики, в полушубочках и валеночках, лихие ребята, только дернись кто, пришьют сразу... Овчарка Дина стояла одна, но она четверых стоит, на лету беглеца разрывает, и они это знают.

Пятерочками они подходят, залазят в машины. Готово, на месте.

Я подал команду - проверить форму одежды. И засуетились прапорщики и сам Шакалов. Солдаты поправили шапки, застегнулись, а то это воинство как оборванцы выглядело...

Вот, подходит очередь бригады Дикушина, и Шакалов ищет бригадира глазами. Кричит:

- Где бригадир?

Те будто не слышат, перед собой смотрят. А дурной Квазимода, стоящий чуть впереди колонны, вдруг отвечает:

- Я бригадир!

- Тихо, ты! - рыкнул на него Шакалов. - Бригадир где, спрашиваю?

А эта сволочь по-наглому опять встревает:

- Я! - да уверенно так.

И тут вдруг вся шеренга на него стала показывать - он, он.

Смотрю, Шакалов скривился, будто касторки хлебнул, растерянно на меня оглянулся. Подошел я наконец, тоже ничего не пойму. Бунт?

- Чего базаришь? - говорю Квазимоде. - Язык без костей? В ПКТ опять захотел? Что за шуточки дурацкие?! - Это я уже всей колонне говорю.

Он усмехнулся и примолк. Тут шеренга зашумела.

- Тихо! Почему без бригадира? Где Дикушин?

- Здесь я! - выходит из строя Дикушин. - Никаких шуток, гражданин капитан. Воронцов - бригадир со вчерашнего дня.

Ничего не понимаю.

- А ты тогда кто? - спрашиваю.

- А меня переизбрали, - отвечает. - Вчера. Его назначили.

Гляжу на Квазимоду, тот перед собой смотрит, обиделся, видать. Киваю понятно.

- Воронцову - остаться, - говорю. - Остальным можно идти.

Стою, разглядываю его.

- Выслужился... - сплевываю. - Не забывает тебя твой Мамочка. Экспериментаторы, мля... Как бы боком он не вышел, ваш эксперимент...

- Общим собранием выбрали. Не ваша забота...

- Не моя, - подтверждаю. - Моя забота другая в отношении тебя, обезьяна. Бригадир ты там будешь или царь обезьяний, я, как и обещал, сделаю тебе такую жизнь, что о любой свободе ты здесь забудешь. Понял?

Смотрит, желваки ходят.

- И похороню я тебя здесь, Иван Воронцов. И никто не узнает, где могилка твоя... - Это я уже уходя пропел ему. Пусть не задается. Никто его не спасет, пусть это точно усвоит, ни Мамочка его любимый, ни власть, ни Бог.

Потому что Бога нет, а власть здесь - я.

ЗОНА. ВОРОНЦОВ

Ладно, посмотрим, кикимора в галифе. Все ерепенишься, а понимаешь - наша взяла, нет у тебя теперь служак, чтобы сопли вытирали.

Вся отрицаловка всегда хотела видеть меня бригадиром, верно?

Да. А что же теперь они за спиной хмыкают. Ястребов воняет, вижу, зубы скалит. Но ему же будет лучше оттого, что я на себя все хлопоты по деньгам, и его деньгам в том числе, возьму.

Значит, прав я.

И для них в первую очередь на это пошел, не для себя. Ну а то, что думали - не соглашусь надеть я повязку, так я и сам не думал, что так легко ее надену... Но - меняется человек, чего меня вчерашним метром мерить-то? Живой я.

Козлом я для кого стал? Хорошо, пусть только он мне это скажет. А я возражу. Бригадир - да, но не козел. И все, точка, дело сделано.

А Володька вчера, когда собрание уже заканчивалось, обернулся в дальний угол и громко сказал:

- Батя своих не сдаст. Главное - человеком быть, а кто в этом сомневается - глотку перегрызу.

И так это по-мужски, твердо у него получилось, у моего друганка непутевого, сиротинки, что прямо разлилась у меня по сердцу теплота. А в углу замолчали - испугались.

Ухожу я садиться в машину, а тут Шакалов привязался.

- Где ж тогда отличительный знак, бригадир? - кричит.

Показываю ему рукав - вот она, планка красная бригадирская, что вам покоя не дает.

- А почему черная бирка? - опять кричит. Смотрю, точно - нагрудный знак с моей фамилией пока черный.

- Не успели написать...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

А Шакалов уставился на этот красный кусок материи, как бык на мантию матадора, аж рот раскрыл. Волков же с трудом сдержал себя, чтобы не сорвать с Воронцова этот лоскут, что теперь окончательно их разделил со строптивым зэком...

- Может, сорвать, товарищ капитан? - нашелся Шакалов, видя недовольство лоскутком и вышестоящего начальника.

- Не знаю, на планерке об избрании не говорили, может, и надо срывать... задумчиво произнес Волков, разглядывая напрягшегося, громко сопящего от своего бессилия и унижения Квазимоду.

И сорвали б, если бы приметливый прапор в этот миг не увидел в последней проходящей пятерке неестественно выпяченный бок под телогрейкой одного из зэков.

- Э-э-э! - радостно и призывно крикнул он. - Вон тот, рябенький шкет, ко мне, голубчик!

- Крохалев, - пригляделся Волков.

Ленин - а это был он - часто-часто заморгал расписанными веками и несмело подошел.

- Ну, и что у тебя под бушлатом, хлопец? - не зло спросил Шакалов.

Шут вытащил большой газетный сверток, в котором оказалось полбуханки хлеба и большая стеклянная банка.

Банка тотчас умелым броском Шакалова улетела в железную бочку для мусора, сиротливо звякнув там.

- Чифирь вот тебе, - удовлетворенно протянул Волков.

- Хлеб возьми, - великодушно разрешил Шакалов, брезгливо после банки хлопнув ладонью о ладонь, пропустив мимо ушей вялую реплику капитана о том, что вывозить хлеб на объект запрещено. - Пусть...

- А воду из чего пить? - возмутился Ленин.

- Марш в строй! - рявкнул на него Волков. - Из козлиного копытца, из чего... И хлеб надо отобрать.

- Да ладно, товарищ капитан, - протянул Шакалов - Бывает ведь, что с утра аппетита нет, а день длинный...

Волков посмотрел на него, видимо вспомнив свой завтрак, а я, стоящий рядом в замерзающей шеренге, представил себе его завтрак.

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Машины с зэками тем временем повернули в сторону трассы. Шакалов со своей доской важно удалился на вахту, чтобы до нашего возвращения предаться размышлениям о своей роли в перевоспитании зэковского континента. Металлические ворота медленно покатились до упора и надежно закрыли Зону.

Хотя я и выбрал раз и навсегда позицию стороннего наблюдателя, но бывали моменты, когда, кроме ежедневной выматывающей работы, мне вдруг предоставлялась возможность вспомнить, что я рожден не только для того, чтобы кидать целый день бетон на пару с Лениным или Лебедушкиным...

Такую возможность мне дал новоизбранный бригадир. Однажды после обеда Батя, относившийся ко мне с некоторой подозрительностью, но тем не менее со сдержанным уважением, пригласил меня к себе в бригадирскую.

- Вот что у нас на полигоне творится, - вздохнув, прихлопнул он рукой по бумагам, лежащим на столе. - Сам разобраться не умею, но вижу - непорядок. Помоги, если сможешь.

- Попробую, - уклончиво ответил я, польщенный вниманием к моей скромной персоне.

- Попробуй, - не мигая, уставился он на меня. - Ты все равно бумажками вечерами загружен... У тебя же образование...