Гений сыска (СИ)

- Это да, - сказал я. - Над ней надо поработать.

Утренний моцион приятно ободрил, просохнув на легком ветерке мы оделись и вернулись к своему шатру.

А вокруг него, полный отчаяния, уже бегал, всплескивая руками, Октай.

У открытого входа, с хмурыми лицами стояли двое. Один, средних лет и худощавый, в изысканных одеждах, а второй много старше, в простом халате и одноглазый.

При нашем появлении управляющий радостно заулыбался, те же стояла словно истуканы.

Далее последовали взаимные приветствия, в ходе которых выяснилось, что первый был младшим братом Чингисхана - Хасаром, а второй, главным полководцем и сподвижником - Субудай багатуром.

Ханский брат нам, в принципе, понравился, а вот одноглазый нет, поскольку из истории мы знали, что он совершит множество злодеяний на Руси. Вместе с внуком Чингисхана - Батыем.

Однако сводить счеты не светило, был не тот случай, а чтобы идти на пир не с пустыми руками, мы решили захватить с собой фляжку со спиртом. Чтобы угостить хозяев.

Зайдя внутрь, Саня прицепил ее к поясу и вскоре, вместе с сопровождающими, мы чинно следовали к белому шатру.

Перед ним уже были расстелены восточных расцветок ковры, за которыми, скрестив ноги, расположилась монгольская знать. В парче, бархате, золоте и самоцветах, награбленных в военных походах.

Сам "потрясатель" восседал в центре, на подушках, пригласив нас сесть рядом.

На коврах уж стояли золотые и серебряные блюда, наполненные рассыпчатым творогом, медом и отварным рисом, высились стопы свежеиспеченных лепешек, исходили дразнящим запахом, кровяные колбасы.

Как только мы расположились, тоже подогнув ноги, по знаку распорядителя слуги притащили на деревянных подносах двух целиком зажаренных баранов, поставив их перед Чингисханом.

Тот вынул из-за пояса нож и принялся оделять всех мясом.

Головы и крестцы получили мы, как гости, остальные - что досталось.

После этого, воткнув нож в поднос, Тэмуджин принял из рук стоявшего позади распорядителя наполненную кумысом золотую чашу (такие же, слуги наполнили и другим) покропил из нее пальцами из нее на три стороны света и произнес тост.

Закатив под лоб глаза, воитель возблагодарил небо за дарованную им милость, а еще пожелал нам здоровья и благоденствия.

Далее, задрав голову, выхлебал напиток (остальные тоже) сунул чашу распорядителю и взял с блюда изрядный кус баранины.

Мы, и все другие, не отставали. Несколько минут слышались громкое чавканье, хруст костей и довольное урчание.

Когда блюда в значительной степени очистились, а от парнокопытных остались только кости, слуги быстро все убрали, последовала замена.

Теперь они притащили ароматный, с травами бульон в плошках, отварную, исходящую паром жеребятину и запеченных до румяной корочки степных дроф.

Хан провозгласил второй тост "во славу вечного неба и живущих там богов", за что снова выпили.

После четвертой чаши (со второй пошла молочная водка - архи), монголы несколько оживились. Обстановка кругом стала непринужденной, тут и там возникли разговоры.

- Нравится ли людям неба наши еде и питье? - вытерев масляные пальцы о халат, поинтересовался у нас хозяин.

- О да, Великий хан, - ответили мы с Жорой, а Саня добавил,- только напитки у вас того, слабоваты. - Могу предложить наш (отстегнул и побулькал флягой).

- Вы такой пьете там? - указал воитель пальцем в небо.

- Да, и зовется он огненная вода, - значительно сказал я.

- Почему так?

- Он горит небесным пламенем и весьма крепок.

В глазах хана возникло сомнение, а сидевшие поблизости придворные стали перешептываться.

Тогда я, обернувшись назад, попросил стоящего позади слугу подать две пиалы. Одну пустую, а вторую с водой.

Через мгновение обе стояла перед нами. Китайского фарфора, емкостью граммов в триста.

Свинтив с фляги колпачок, Саня наполнил пустую на треть, а Жора, вынув свой "Зиппо", протянул к ней руку, и, откинув крышку, провернул колесико.

- Пых, - синевато вспыхнул спирт, наблюдавшие за действом монголы вздрогнули.

Затем я дунул на огонь (тот погас), выплеснул тепловатый спирт в рот и запил водою.

- Дзе-дзе, - восхищенно покрутил головой сидевший напротив Субудай, а остальная знать оторопела.