Жена Майкла

— Уж действительно, миссис Деверо, ваш муж выдающийся авторитет в…

— Чепуха, Клэр! — Дженет оттолкнула салат. — Эван, как там его, просто лишний рот. Его тоже надо кормить, — она повернулась к Лорел, презрение в ее глазах не уменьшилось.

— Хоть выглядишь сегодня поприличнее. Правда, Клэр?

— Думаю, она перестаралась, — знакомый румянец оживил тусклую кожу Клэр.

— Чепуха! Мытье, грим и нормальное платье превратили нашу оборвашку в довольно привлекательную картинку. Даже волосы ухитрилась уложить. Этакую гриву-то. Интересно, Клэр, а что из тебя получится, если тебя причесать да подкрасить?

— Приукрашенная внешность, миссис Деверо, не возмещает внутреннего содержания. — Клэр с праведным отвращением смерила Лорел взглядом.

— А, ясно! Значит, ты расхаживаешь растрепой, без грима, и в таких унылых платьях, доказывая, что внутри у тебя что-то такое есть? Очаровательно!

Лорел было не по себе. Эти женщины не любят друг друга и не любят ее.

— Позволь поблагодарить тебя за одежду и… за все…

— Ох, уж только не меня! Счета я представлю дорогому Майклу. Пусть и он хоть разочек заплатит за музыку.

Лорел долго после того, как все ушли, оставалась во дворе. Если она поднимется к себе, так, пожалуй, снова наткнется на Джимми, а она не готова. Пока что — нет.

Из кухни вышла Консуэла, вытирая руки о передник, всегда прикрывавший ее черное платье.

— Миссис Майкл, желаете покажу вам дом?

— Да, если у тебя есть время.

— Пойдемте.

Двигалась старуха, несмотря на полное тело, с достоинством. Лорел удивилась, обнаружив, что Консуэла такая же высокая, как она сама. Некоторые комнаты Лорел уже видела: гостиную и кабинет напротив холла, парадную столовую. Сколько же тут лестниц и опасных балконов! Клэр следует зорко сторожить своего питомца! Четыре эти больших комнаты на первом этаже и разделявший их холл и составляли переднее крыло дома. Сзади помещалось еще по одной комнате, а вокруг двора высилось два этажа, но во многие комнаты вход был только со двора.

Все в доме рассчитано на то, чтобы показать комнаты и обстановку во всем блеске — все ради эффекта, а не ради удобства. И Лорел недоумевала, где же играет Джимми, где ему разрешено побегать свободно.

Показ был выборочный. Многие закрытые двери Консуэла миновала без комментариев. У Лорел возникло чувство, что домоправительница торопится, потому что ведет ее куда-то.

Рядом с кабинетом находилась лаборатория Пола, там пушистые зверьки спали в клетках у стены, а у окон в горшках росли кактусики. Дверь стояла настежь, и было видно Пола — тот стоял на коленях, исследуя корни высокого кактуса с обрубками-руками, похожий на те, какие она видела в свое первое утро в пустыне.

— Клэр говорит, мистер Деверо — профессор. Профессор — чего, Консуэла?

— Пустыни.

— Что-то слишком широкая специализация.

— Я про такое не понимаю. Но он пишет много книг, держит зверушек вдали от их мам и разводит всяких грязных жуков. А еще выращивает тут растения, которым куда лучше рослось бы на воле.

— Он преподаватель?

Но Консуэла торопилась вперед. Во всех четырех углах внутреннего двора поднимались каменные лестницы на балконы. Позади дома стояли гаражи. Консуэла прошагала мимо них наверх к двери, которую отперла.

— Вот что я хочу показать вам, миссис Майкл… Может, тогда поймете, — глаза Консуэлы по-прежнему без всякого выражения изучали ее лицо, но появилось в ней что-то настороженное.

— Понять — что?

— Войдите, взгляните, — старуха посторонилась.

Поначалу Лорел решила было, что тут кладовка для старой мебели. Запыленные обломки стульев, картинных рам, деревянные ящики загромождали пол; но скоро поняла — это сцена буйного разрушения. Откуда в подобном доме взялась такая комната?

Барабан с рваной дырой посредине… оббитый игрушечный грузовик на боку… книги, выдранные из переплетов, разбросаны по всему полу… забранное решеткой запыленное оконце, в нижней раме — вместо стекла доски.

В комнате потемнело — это Консуэла, закрыв дверь, заперла ее. Лорел стала задыхаться в сухом пыльном воздухе.

— Консуэла, что за комната? Мне тут не нравится. Отопри. Консуэла тяжело опустилась на уцелевшую плетеную качалку, заскрипевшую под ней.

— Сядь, — она махнула на провисшую узкую кровать, — не торопись бежать. Я хочу, чтоб ты узнала. Тут была детская. Он порушил ее топором, потом плакал, визжал, нам пришлось позвать доктора, чтобы успокоить его… Ох, бедный ребенок! — По пухлым щекам потекли слезы. — Мистер Пол и я… нам пришлось держать его, пока не приехал доктор.

— Уж не хочешь ли ты уверить меня, будто это натворил Джимми. Но невозможно же, чтобы он…

— Да нет, не Джимми. Отец Джимми.

— Майкл?

— Ему было всего десять, бедняжке моему Майклу… такой сильный большой мальчик… его брат не разрешил мне прибрать тут. Когда Майкл вел себя плохо, он приводил его сюда и заставлял смотреть на разгром… Потом Майкл стал взрослым, уже не приведешь… И теперь сюда никто не приходит. — Столько чувств в голосе, а на лице — ничего, только слезы.

— Но почему он поступил так? — В ребенке, способном на такое, есть какая-то ненормальность. Она вспомнила обжигающе металлические глаза на смуглой коже.

— Из-за гибели матери. Он никогда не рассказывал вам про ее смерть?

— Если и рассказывал, я не помню.

— Моя Мария, мистер Деверо и Майкл возвращались однажды вечером на машине домой… случилась авария. Мария, моя прекрасная Мария… она погибла… а бедняжка Майкл был при этом, видел. Его ранило не так уж сильно… так, пара царапин. Он любил свою мать. Ему было всего десять!

— Мистер Деверо… погиб тоже?

— Нет, но долгие месяцы лежал в больнице. Здоровяк такой был! Красивый, жизнелюбивый, а вернулся из больницы и уже не оправился. Так убивался по Марии, враз в старика превратился.

Через грязное стекло пробивался солнечный свет, плыли в покинутой паутине комочки пыли.

— А почему Мария — твоя?

— Растила ее с детских лет. Работала в доме у ее отца, а потом она вышла замуж, привезла меня с собой сюда.

— А Пола в машине не было?

— Они никогда не брали его с собой. Он вечно сидел зарывшись носом в книги. Мария не любила его.

— Собственного сына?!

— Да нет! Они были одногодки. Мария и Пол. Пол — ей пасынок. Его мать умерла до нашего приезда сюда. У Пола и Майкла двадцать лет разницы. Пол, он никогда не был ни сильным, ни рослым. Не нравились ему ни охота, ни другие мужские забавы. Когда родился Майкл, отец так гордился здоровым мальчуганом, который может все. В этой качалке Мария любила качать своего сыночка, а когда тот стал постарше, играла с ним. Им было хорошо вместе, этим двоим.

— Консуэла, а зачем ты меня привела сюда? Рассказываешь все?

— Потому что ты — миссис Майкл, — поднявшись, старуха отперла дверь, — и должна знать, на что способен Майкл, когда ранят душу. А еще — потому что ты тоже — мать.

Лорел была радешенька выйти на солнце. Ей было зябко.