Пятый арлекин

— Да ничего, собственно говоря, не надо, и если его нет, то я как-нибудь в другой раз. А то и вовсе не зайду. Я проездом здесь, из Астрахани. Горин я, Вячеслав Андронович Горин, агроном в сельхозобъединении „Заря“. Мы списались два года назад с вашим отцом, — робко продолжал Горин, — и он пригласил меня заглянуть к нему в гости при случае. Да я так и не собрался. Я ведь его через газету отыскал. Мы воевали вместе в одном полку, только он войну закончил майором и дальше по военной части пошел при штабе, а я демобилизовался лейтенантом. А потом в агрономы подался.

— Александра Филипповича, моего тестя, нет дома, в отъезде он, — ответил Неживлев, смеясь в душе над своим недавним страхом, относя его за счет уставшей нервной системы, потому что, если разобраться серьезно, без излишних отрицательных эмоций, то чего бояться, когда Олег Михайлович здесь, не говоря уже о защите, которую способен обеспечить собственный тесть. Поистине — у страха глаза велики! — заключил про себя Семен Михайлович, доброжелательно глядя Горину в глаза. Да и почему не посмотреть на человека по-доброму, если он от тебя ничего не требует и абсолютно тебе не опасен? Тут бы самый раз и закрыть перед Гориным массивную дверь, ведь дальнейший разговор обе стороны ни к чему не обязывал, да вот подвело чутье всех, в том числе и Краснова, хотя он неоднократно подчеркивал свой собачий нюх. И даже Игина и Чурикова подвело, хотя и те чуяли любую ревизию или проверку, да и вообще обладали нюхом на официальных людей, призванных контролировать деятельность торговых и обслуживающих заведений. Больно уж ничтожным показался им Горин в своих стоптанных ботинках, а причина такой промашки заключалась в следующем: захотелось посмотреть поближе на человека „с другой планеты“, может для собственного утверждения. Глядите, вот какие еще черви по земле ползают, раскройте глаза пошире наши дорогие, сладко кормленные жены. Не были б мы рядом с вами, может и вам пришлось бы ползать по полю, выкапывать ручками сахарную свеклу или другой нужный сельскохозяйственный продукт, получая при этом сотню — полторы в месяц. А мы вам создали условия, в которых вы живете и холите свою изнеженную ангельскую плоть, поднимаясь с мягкой постели в двенадцать часов, попадая к четырем к маникюрше, а дальше по усмотрению: то ли на премьеру зарубежных гастролеров, то ли в загородный ресторан, то ли еще неизвестно куда и с кем, пока мы вершим свои нелегкие дела. И никаких тебе забот в вашей жизни, никакой ответственности, разве что перед богом, которого никто не видел. Да, в эту минуту легче легкого было спровадить Вячеслава Андроновича Горина, потому что сам он ни на что не претендовал, в дом войти не стремился. Но все-таки настояли, потому что желание завести его в квартиру охватило неожиданно всех, включая даже осторожного и нелюбящего дешевых цирковых эффектов дядю Васю „Грума“. Любопытство одолело, а действительно, что скажет серый навозный жук Горин, увидев, как живут на свете другие люди, имеющие право на такую жизнь в силу своих деловых качеств и исключительности.

В общем, чуть ли не насильно втащили в квартиру окончательно растерявшегося Вячеслава Андроновича и захлопнули за ним дверь. Вот тут-то и вправду потерял Горин присутствие духа, потом что ударило ему в глаза из комнат таким богатством и роскошью, что у него даже рот приоткрылся, а ведь был Вячеслав Андронович человеком немолодым и прошедшим Великую Отечественную до самой Рейхсканцелярии, на которой железной расческой и выскреб около центрального входа „ГОРИН В. А. Пулеметчик“. На память, чтоб помнили.

— Что, божий человек, — почти ласково сказал ему Чуриков, когда-то сам знавший худшие времена, — не видел такого? Ты не подумай чего лишнего, — включил тормозную систему Иван Николаевич, — на то твой бывший сослуживец генерал, а мы всего подчиненные в разных чинах и званиях, но каждый в своей области тоже не меньше генерала. Ты сымай ботинки, да прямиком в покои. Коньячку дерябнешь! — перешел Чуриков на обычный свой манер.

Горин молча, не выражая никаких внешних эмоций, стянул сначала с правой ноги, затем с левой вытертые до рыжин ботинки, при этом некоторые новоиспеченные аристократы нервно поморщились, предполагая запах навоза или прелости, но ничего подобного не случилось. Чуриков помог Вячеславу Андроновичу снять пиджак, под которым оказался вязаный домашний свитер, всунул Горина в тапочки и препроводил в гостиную, площадью в сорок три квадратных метра, сотворенную из двух комнат.

Горин бочком прошел в комнату, но глаз почти не поднимал и жадно выпил полный фужер ереванского коньяка, не ощутив его божественно тонкого аромата. Потом сел рядом с Натальей, соображая, наверное, не снится ли ему эта воздушная неземная женщина, да и вообще, где же это он очутился, а может просто-напросто умер и находится на небесах, а эта женщина — ангел, который начнет волшебным голосом спрашивать анкетные данные на предмет оформления в ад или райские кущи. Но все кругом было предельно реальным: носились как заведенные между кухней и гостиной два молодых длинноногих официанта в фирменных полуфраках. Перед Вячеславом Андроновичем поставили два прибора с горячей и холодной закуской на тонких мейсенских тарелках, которые своей воздушности и прозрачности только что не взлетали в воздух, нарезали дольки лимона и вообще уделяли всяческое внимание, как это случалось иногда в старорежимные времена, когда богатые дети, справляя рождественские праздники, неожиданно видели в окно оборвыша, голодного и охолодевшего, у них на какое-то время пробуждалось чувство сострадания, и они соревновались друг перед другом, кто окажется внимательнее и щедрее. Так, для забавы, для собственного развлечения и самоутверждения. Вот подобный момент и переживали присутствующие, за исключением Сашеньки и Маргариты Михайловны, по-прежнему брезгливо смотревшей вокруг, и не в силах понять, для чего появился этот мужик в вязаной кофте, у которой пуговицы застегиваются на левую сторону, как это принято у женщин. А может это и была женская кофта, заботливо данная Вячеславу Андроновичу в дорогу супругой.

Выпив коньяк и будто очнувшись, Горин затуманенно посмотрел на присутствующих. Увидел Краснова, подливающего в рюмку Сашеньке шампанское напополам с коньяком для дурмана, лисью физиономию Игина и снова опустил голову, переваривая зрительную информацию. Караваева тем временем где-то уже теряла контроль над собой, да и как не потерять, когда Краснов эту механику довел за свою жизнь до полного совершенства. „Выпейте, Сашенька, только одну рюмочку, но обязательно до дна, потому что нельзя не выпить за такого очаровательного хозяина и прелестную хозяйку. Вот так, а теперь запейте глотком шампанского, сразу протрезвеете“. Разве могла предполагать Сашенька Караваева, что после рюмки коньяка с шампанским поплывет у нее все перед глазами, безумно раздваиваясь и складываясь в фантастические фигуры, станет неожиданно весело и хорошо, и не так уж страшен навязчивый Краснов. А она всю дорогу шла и мучилась, правильно ли сделала, что согласилась принять приглашение от незнакомого человека через Николая Андреевича, балетмейстера, который не только упросил Сашеньку, но и упорно твердил, что от „того“ человека может зависеть судьба Караваевой, ее карьера, да и не только ее, но и его, балетмейстера, потому что „те люди все могут!“ Ей и в голову не могло прийти, что по замыслу Краснова она должна будет наутро проснуться в его квартире и не помнить, что с ней произошло, осмыслив только „постфактум“, когда уже ничего не изменишь, и придется принять все дальнейшие условия. Не раз практиковал Краснов такое и не было сбоя, правда за исключением двух или трех случаев, когда возмущенные грозили ему судом и следствием. Приходилось Александру Григорьевичу немало заплатить за молчание.

Итак, осмотрелся Горин еще раз, увидел безумную роскошь, с которой и барскому особняку тягаться было бы трудно, и неожиданно вспомнил внука, который просил купить ему в Москве кляйстер для марок, на что Вячеслав Андронович, прикинув имеющуюся наличность с учетом командировочных, трезво ответил, что купит непременно, если останутся лишние деньги. А лишних-то как раз и не было, потому что проживала с Гориным и его взрослая дочь с двумя детьми без мужа, оказавшимся проходимцем и скрывавшимся от следственных органов за неуплату алиментов. В крайнем случае, подумал Горин, если он и не привезет этот кляйстер, то его не трудно будет сделать дома своими силами, а не платить десять целковых неизвестно за что, в то время как на эти деньги можно купить полчемодана разных мелких подарков всей семье. Словом, от всех этих мыслей, а может быть и коньяк подействовал, только возьми Горин и спроси наобум: