У ангелов нелетная погода

Журналистскую карьеру Лариса так и не сделала. Но устроилась в крупное издательство и быстро пошла в гору – через год стала старшим редактором, еще через год – заведующей редакцией молодежной литературы, и сам главред, большой писатель и гуманист, а также член бюро райкома КПСС, выхлопотал ей комнату в коммуналке и – уж совсем невероятная удача – московскую прописку.

Машка, закончив факультет в числе лучших, помчалась на свой родной Сахалин, где ее уже ждали в местной молодежке. С сияющими глазами она прощалась с подругами и клялась в первый же отпуск приехать к ним. Нателла, распределившись в «Советскую торговлю», тихо сидела в отделе писем, пока газетный рынок не начал на глазах трансформироваться.

В 90-х, как пузыри на лужах во время дождя, возникали и тут же лопались новые издания, пропадали старые, журналистская братия носилась из одного нового проекта в другой. Нателку, с ее острым языком и полным отсутствием страха перед авторитетами, пригласил в новую «Деловую газету» однокурсник, талантливый и хваткий парень. Там она нашла себя в качестве финансового обозревателя, бойкого пера которого побаивались вновь испеченные бизнесмены и банкиры.

Дружба ее с Ларисой сохранилась так, как сохраняется сестринская любовь. Они, конечно, теперь виделись гораздо реже, но это ничего не значило. Обо всех радостях и бедах они первым делом сообщали друг другу – каждая была уверена, что и в том и в другом никто лучше не поймет и не поможет, если что…

Подросшую Аню Нателла считала если не дочерью, то уж племянницей точно. Своих детей у нее пока не было – не случилось, да и разнообразные романы кончались в основном плачевно. А единственный скоропалительный брак рухнул через полгода после свадьбы, в 1992-м. Муж, безумно талантливый и столь же безгранично ленивый очеркист Левик Бабаян, объявил, что надо срочно уезжать из страны, – с этими дефолтами ничего хорошего здесь не предвидится. Уехал, пообещав вернуться, но так и не вернулся, прислал только согласие на развод… И вот теперь Нателла сидела за компьютером и мучительно соображала, что еще сделать, чтобы помочь Ларке в этой дикой ситуации, которую она и вообразить бы не смогла еще сутки назад.

17 августа 2008 года, воскресенье, утро

Аня очнулась, когда по лицу провели чем-то мокрым. Открыла глаза – над ней склонилась девушка в белом халатике и какой-то чудной шапочке на голове. Она широко улыбалась и что-то проговорила, показалось, на французском языке. Старательно вытерла лицо Ани сухой салфеткой, продолжая что-то щебетать.

Французский Аня пыталась учить как второй иностранный, в старших классах, но сильно не преуспела. Заучила лишь самые обиходные слова, да и то путала их произношение с английским, который знала неплохо.

Она попыталась заговорить, но горло совсем пересохло и саднило. Во рту был странный металлический вкус, а кожа словно покрыта какой-то коркой – скользкой и противной.

Девушка в шапочке еще что-то сказала и указала пальцем на дверь.

– Где я? – кое-как выговорила Аня. – Где моя мама?

Девушка обеспокоенно залопотала, потом выскочила за дверь.

Аня обвела взглядом комнату. Светло-зеленые стены, белая мебель. Кровать стоит как-то чудно, посередине комнаты, рядом столик на колесиках. На нем какой-то прибор, провод от которого закреплен на ее указательном пальце. Вся стена напротив кровати целиком занавешена кремовыми жалюзи – там, наверное, окно, подумала Аня. Пол блестящий, тоже светло-зеленый, в углу металлическая урна…

Похоже на больницу. «Наверное, здесь мама, а мне тоже стало плохо», – вспомнила Аня. Сначала затошнило, а потом дядька-сопровождающий как-то расплылся, и через минуту все пропало.

Дверь бесшумно открылась, и в комнату вошел тот самый высокий дядька, на этот раз в светло-зеленом халате.

– Очнулись? – улыбнулся он. – Вот и хорошо, а то мы перепугались.

– Что со мной, я заболела, что ли? – хрипло выговорила Аня.

– Вам стало плохо в машине. – Он озабоченно взял ее за запястье, прислушался. – И мы предполагаем, это отравление. У вашей мамы те же симптомы и еще сердечная недостаточность.

– А где мама? – Аня попыталась привстать с подушки. – Я хочу к ней…

– К ней пока нельзя, но ей уже лучше, – успокаивающим тоном сказал мужчина, видя, что Аня порывается встать. – Нет-нет, вы лежите, вам нельзя вставать, мы должны вас полностью обследовать.

– А где я нахожусь, это что? – Аня глазами показала на прибор на столике и на свой палец.

– О, это просто монитор вашего состояния, информация передается на экран дежурной медсестре. – Он улыбнулся и поправил приборчик. – Это хорошая клиника, ваша страховка покрывает все расходы.

Аня немного расслабилась – все не так страшно, как показалось в первый момент. Лицо у мужика какое-то слишком правильное, как у киноартиста, но голос приятный и вообще… Она скосила глаза на свою грудь – только вот лежать перед ним в какой-то страшной кацавейке с тесемками некрасиво.

– Я хочу пить, – прохрипела она. – И есть…

– Да-да, конечно, сейчас у вас возьмут кровь на анализ, мы должны проверить ее на токсины. А потом вас покормят ужином.

– Ужином? – не поверила своим ушам Аня. – А что, уже вечер? Это я весь день без сознания?

– К сожалению, да, – развел руками мужчина. – Но это бывает при отравлении, знаете, выделяются эндотоксины, которые действуют на головной мозг. Но сейчас вы уже в безопасности, вам прокапали противоядие…

– А вы кто, врач? – не удержалась Аня.

– Нет, я представитель страховой компании, меня зовут Павел Николаевич, но можете называть меня просто Павел.

– А мама… Она тоже отравилась, вы говорите? Или все-таки сердце?

– Да, у нее тоже сильное отравление, но яд подействовал и на сердечную мышцу. – Павел сочувственно улыбнулся снова, показав ровные, без единого изъяна зубы. – Вот почему сначала предположили, что это инфаркт. Но она молодец, быстро пришла в себя. Сейчас ей делают различные анализы, обследования, но через день-два переведут сюда, к вам в палату, вы не против?

– Нет, конечно. – Аня тряхнула слежавшимися волосами. – А можно мне душ принять?

– Чуть позже, хорошо? – Павел встал. – Сейчас пришлю к вам медсестру.

Он вышел, а в палату впорхнула давешняя сестричка в чудной шапочке. Она снова застрекотала что-то по-французски, поднесла к койке подносик со жгутом, шприцем и другими медицинскими прибамбасами.

Аня зажмурилась, пока сестра чем-то холодным водила по сгибу локтя, потом небольно уколола и быстро развязала жгут.

Аня боялась уколов, сколько себя помнила, но тут даже не пикнула, думая, что маме, наверное, хуже, чем ей, раз сердце прихватило и она даже в реанимации.

– Мерси, – очаровательно улыбнулась сестричка и снова проговорила длинную фразу по-французски.

Ничего себе турки, подумала Аня, медсестер из Франции выписывают. Наверное, и правда богатая больница. Сестра вышла и через пять минут принесла поднос, накрытый салфеткой. Вынула из шкафа какую-то доску, развернула. Оказалось – столик, который можно поставить прямо на кровать. Такие Аня до сих пор видела только в кино.

Продолжая щебетать, сестра поставила поднос на столик, сняла салфетку. Тарелка, накрытая блестящим круглым колпаком, высокий бумажный стакан с крышкой, бутылочка воды и какое-то пирожное в пластиковой коробочке. Она подняла колпак – на тарелке лежал кусок розовой рыбы, вокруг выложен затейливый гарнир из морковки, капусты брокколи и зелени, все полито белым соусом и посыпано какими-то крошками…

Есть хотелось так, что подводило живот. Аня взяла блестящую вилку, отковырнула кусок. Она терпеть не могла рыбы ни в каком виде, и мама всегда уговаривала ее съесть хоть немного, потому что рыбу надо есть для здоровья. Лицо матери, смешно сморщившей нос и убеждающей ее съесть кусочек, Аня увидела так явственно, что горло перехватило. Частые мелкие слезы закапали в тарелку, и она бросила вилку, уткнувшись в салфетку.