Загадка Ватикана

— Короче, — прервал его Стэндап, — пока что у вас нет никаких претензий к этому манускрипту.

— Пока что! — многозначительно произнес каноник, предупреждающе подняв указательный палец. — Повторяю, вознесение Басофона на Небо настораживает меня.

Все замолчали, шагая по аллее. Вечер был изумительным, в нем чувствовалось нечто восторженное. Такое бывает только в Риме. С холмистого сада видны были крыши базилики, увенчанные статуями, и аркады эспланады. Толпились туристы и верующие, освещенные заходящим солнцем… Они походили на тех людей, что несколько веков назад приходили к святому Петру. И именно о нем сейчас думал Сальва — не о той гигантской скульптуре, величественно стоявшей в нефе [4], с ногами, стертыми от поцелуев и прикосновений, но о живом Симоне Петре.

Сальва все было ясно. Петр был не только настоящим рыбаком, но и замечательным организатором. Нетрудно предположить, что он вместе со своим братом Андреем владел тремя десятками лодок, километрами сетей и имел конторы по сбыту продукции в Тибериаде, Магдале, Капернауме и Бетсаиде. У него, без сомнения, была монополия на Генисаретское озеро и даже на часть Иордании. Имелся у него и советник по финансовым вопросам, Матфей, из-за чего прозвали его «сборщиком податей из Капернаума». Что касается Иакова и Иоанна, сыновей Зеведея, то, судя по Евангелию от Луки, они были товарищами, компаньонами Петра и, следовательно занимались ловлей и продажей рыбы.

Одним словом, Сальва не отвергал мысли о том, что все эти люди были в то же время и иудеями, недовольными римской колонизацией. Но никак не зелотами [5], которые вступали в стычки с легионерами и кончали жизнь на виселицах. Они скорее всего придерживались своей веры, были законопослушны, однако увлечены идеей о коренных изменениях, необходимых для выхода из интеллектуального и морального кризиса, существовавшего в ту эпоху.

Таким образом, когда Петр с товарищами получили послание Мессии, они, возможно, занялись распространением Благой Вести вокруг Средиземного моря, используя еврейские торговые объединения и синагоги, расположенные в этом бассейне. Короче говоря, вместо Тибериады, Магдалы, Капернаума и Бетсаиды теперь нужно было осваивать Антиохию, Эдессу, Эфес и Александрию, а вместо рыбы ловить «души человеков».

Так думал Адриен Сальва. Он также полагал, что Павел из Тарса был в некотором роде конкурентом Петра, инакомыслящим распространителем громогласных идей, которые возбуждали весь народ. В данном случае речь шла о стратегии: принять то, что Петр хотел донести лишь до новообращенных, или навязать мессианское мировоззрение Риму, намеревавшемуся овладеть Иерусалимом с помощью оружия. И вполне естественно, что Петр и его соратники вынуждены были в конце концов поддержать идеи Павла, позволяющие сплотить всех евреев, а значит, дающие возможность развиваться их языку.

— Ну и как, профессор, каково ваше мнение? — спросил магистр Караколли.

Сальва, оторвавшись от размышлений, глубоко затянулся сигарой, что помогло ему упорядочить мысли.

— Так вот, мне кажется, что автор «Жизнеописания» пока дал общее описание взглядов своего времени. Настоящая история еще впереди. Мы присутствуем при завязке, не правда ли? Жареным запахнет позже. Кстати, дорогие коллеги, а не пора ли нам поужинать?

— Конечно, конечно, — согласился нунций. — И тем не менее позволю себе заметить, что мы почему-то мало говорили об этих двух главах… Патриархи, дающие образование Сильвестру, — тема довольно новая, согласны? Не знаю случая, чтобы подобное происходило с другими святыми.

— Правильно, — поддержал его каноник, — и это укрепляет меня в мысли, что в манускрипте присутствует ересь. «Timeo Danaos et dona ferentes».

— А что это значит? — поинтересовался Адриен Сальва, просовывая палец между целлулоидным воротничком и натертой шеей.

Тортелли заважничал: сейчас он утрет нос этим ученым иностранцам, нагло гуляющим без разрешения в саду его святейшества.

— Вергилий в «Энеиде» вложил эти слова в уста главного жреца Лаокоона, отговаривавшего троянцев ввезти в город деревянного коня, коварно оставленного греками на берегу реки. Иначе говоря: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Кто знает, какое зло скрывается внутри? Однако, раз уж наступило время ужина, позвольте мне спрятать манускрипт в надежное место.

Нунций с необычайной для него живостью отреагировал:

— Нет, нет, не стоит! Я сам займусь «Жизнеописанием».

— А почему именно вы, монсеньор? — резким тоном спросил каноник.

— Потому что я отвечаю за него. Вдруг он потеряется…

Тортелли прикусил губу. Лицо его побледнело от оскорбления. Неужели его подозревали в том, что он уничтожит манускрипт!

— Благодарю за доверие, — буркнул он и быстрым шагом пошел в направлении Центрального бюро Священной конгрегации.

Войдя в застекленную дверь, магистр Караколли, Сальва и Стэндап вернулись в зал Пия V, взяли оставленную на столе рукопись и с некоторой торжественностью понесли ее к главному библиотекарю, отцу Грюнвальду, который на их глазах положил ее в сейф. После чего все разошлись на ужин.

Сальва всегда смотрел на Рим влюбленными глазами. Насколько презирал он историю античных римлян с их мелочностью, мнимой правоверностью и воинственностью, настолько очаровывал его их город. Он любил посидеть на террасе кафе «Тре Скалини» на пьяцца На-вона, полюбоваться на полет голубей вокруг фонтана Нептуна или фонтана Моро. Он заказывал озо босо и бутылку «Орвьетто», потом, подкрепившись, не спеша шел в направлении Пантеона, идя то по виа Пастини, то по виа дель Семинарио, ведущим к Корсо.

В этот вечер он оказался на пьяцца ди Пьетра и засмотрелся на колонны храма Адриена, на месте которого ныне возвышается другой храм — биржа. Он уже собрался пойти в маленькую гостиницу «Чезари», в которой его любезно поселил Ватикан, как рядом с ним появилась легкая фигурка. Это была молодая хорошенькая женщина в джинсах и голубой блузке. На певучем французском она представилась журналисткой газеты «Ла Стампа» и сообщила, что знает о найденном манускрипте «Житие Сильвестра».

— Новости быстро распространяются, — заметил Сальва. — Чем же эта древняя тарабарщина может заинтересовать такую современную женщину?

— Говорят, что рукопись эта способна взорвать Ватикан, — серьезно ответила француженка.

— Да что вы, мадемуазель, это всего лишь слухи! Разочарованная, она слегка присела в реверансе, словно маленькая благовоспитанная девочка, и вприпрыжку удалилась.

«Ах, эти итальянцы!» — подумал Сальва. И все же этот случай обеспокоил его. Откуда «Ла Стампа» узнала о найденном «Жизнеописании» и о том, что документ может быть опасным?

На следующий день, придя в зал Пия V, он понял, что дело разбухало, подобно лягушке из басни. Туда прибыл кардинал Бонино собственной персоной. Его сутана алым пятном выделялась на фоне стеллажей. Каноник Тортелли, сидевший справа от него, пыжился от гордости.

Как только Сальва уселся, Стэндап приступил к переводу манускрипта.

«Небесное образование предполагалось дать Басофону в течение первых шести месяцев его пребывания в Раю; эти шесть ангельских месяцев соответствовали шестнадцати земным годам.

Однако выдающиеся учителя не были довольны своим учеником. Правда, усваивал он все легко, так как отличался превосходной памятью. Но его воображение работало гораздо лучше. Он постоянно шутил и подшучивал тогда, когда следовало сохранять серьезность и быть осмотрительным. Ведь он был на Небе!

Святые воспитатели не осмеливались говорить меж собой о проделках Басофона. Ной тем не менее мог бы рассказать, как мальчик высмеивал его ковчег, спрашивая, сколько потомства дали пары и как вся эта свора уместилась в ковчеге и не перевернула его. Аврааму же не хотелось, чтобы все узнали, как Басофон показывал ему рожки, намекая на отношения его жены Сары с царем Авимелехом. Иосиф мог бы поведать, как его ученик, изучая искусство управления, заявил, что лучше бы его наставник стал любовником жены Потифара, чем покорно сносил издевательства прекрасной египтянки. Ну а что касается Иакова, он, конечно же, не стал рассказывать, как мальчишка предположил, что будущий Израиль видел на знаменитой лестнице не ангелов, а бабуинов.