Сегодня ты, а завтра

– В Гаване будем через двенадцать часов, если шторм не усилится. – Капитану странным образом удавалось сохранять вертикальное положение. Я держался за поручни и раскачивался вместе с кораблем.

– А если усилится?

– Через двенадцать с половиной. Как вы собираетесь сойти на берег? У вас все документы в порядке? Мне ничего толком не объяснили, кроме того что вас нужно взять на борт и оказывать всяческое содействие.

Капитан уже успел связаться с родиной по рации.

– Документов у меня нет. Документы летят самолетом Аэрофлота. Потом сотрудник нашего посольства пронесет их на корабль.

– Какого числа рейс?

– Понятия не имею. – Я об этом не думал. Выходит, я могу проторчать здесь целую неделю, а то и дней десять?!

– Мы стоим четверо суток, – сухо заметил капитан.

– А вы можете связаться с Гаваной или Москвой и узнать, когда ближайший рейс на Кубу?

Он посмотрел на меня как на полного придурка. Мне стало обидно:

– Послушайте, не надо делать такое лицо! Я что, Джеймс Бонд, по-вашему? Я следователь Генпрокуратуры. Если по-хорошему – должен сейчас сидеть в своем кабинете, а не в море болтаться, провоцировать Карибские кризисы.

Ждать мне, как выяснилось, придется до завтра: вполне по-божески, но терпение мое было на исходе. Я не находил себе места и не мог придумать никакого занятия, чтобы убить время. Беляк все еще не очухался от наркоза: в сознание пришел, но соображал туго или только делал вид. Его заперли в пустующем помещении склада медикаментов при лазарете. На всякий случай, пока на судне находились официальные кубинские представители, я неотлучно находился при нем. От этого деятеля можно ждать любой выходки.

Беляк был вял, перегрызть руку, скованную наручниками, пробить лбом обшивку судна или другим неслыханным способом совершить дерзкий побег не пытался. Зато принялся расшатывать мою неподкупность и склонять меня к вступлению на стезю порока. Начал он с вполне закономерного вопроса:

– Где мы? И какого хрена меня шатает? – Однако с воображением у него было туго. Не найдя разумного объяснения, он дико выпучил глаза и захрипел: – Ты что, Турецкий, решил меня отравить? Пристрелить не смог и теперь травишь, как баба?

Видно, забыл, каким образом они меня притащили в свое логово.

– Таких, как ты, Беляк, я бы вправду изводил дихлофосом.

– Таких, как я? – переспросил он иронически. – Таких, как я, больше нет! Запомни, ты, мусор легавый.

Мне стало даже смешно:

– Мусор легавый, говоришь? Ты у нас прямо языковед-энтузиаст: вот новую тавтологию сконструировал. Послушай, ты хоть в школе-то учился? Или не помнишь уже? Память отшибло?

– Не переживай! Скоро мозги тебе вышибут! Это тебе обещаю я, Беляк! Можешь подсуетиться – заказать заранее панихиду. – Он попытался состроить презрительно-угрожающую гримасу, но общая слабость и качка, дававшая себя знать даже у причала, делали его отвратительную рожу весьма комичной. В нынешнем своем состоянии он был способен испугать разве что унитаз. Но Беляк со стороны себя не видел и потому продолжал грозить мне смертными муками, пока ему не сделалось совсем дурно от морской болезни. В минуты слабости его посещали, по-видимому, вполне человеческие мысли: он вновь поинтересовался местом нашего пребывания.

Мне захотелось немного поиздеваться:

– Хочешь любимый анекдот расскажу, чтобы ты так не мучился?

– Валяй, – снизошел Беляк.

– Мальчик в троллейбусе передает талон наркоману: «Дяденька! Закомпостируйте!» Тот – соседу: «Солдатик, закоцай талончик».

– Я не солдат, – подхватил Беляк, – я матрос. Наркоша оборачивается: «Слышь, пацан! Мы на корабле!»

Некоторое время он сопоставлял факты и делал логические выводы. В итоге ошарашенно спросил:

– На каком, блин, корабле?!

– «Адмирал Кузнецов», кажется. Здоровая такая посудина...

– И куда это корыто плывет?

– Хороший вопрос. Но, может, перейдем к делу, гражданин Беляк? – сказал я официальным тоном. – По всем признакам вы находитесь в здравом уме и твердой памяти. Поэтому прошу вас ответить на интересующие меня вопросы.

– Ты хоть понимаешь, кто перед тобой? Кому ты нахалку шьешь?

– Я в курсе вашей роли во всемирной истории, гражданин Беляк. В общих чертах. Хотелось бы поподробнее...

– Забирай все бабки из чемодана и вали, – перебил он, – считай, что подфартило. Там твоя зарплата за десять тысяч лет. Только не вздумай сказать, что ты отдал их той черномазой!

– За черномазую получишь, – холодно пообещал я.

Он хмыкнул, но с опаской, проверять, стану ли избивать беззащитного, поостерегся.

– Ты же блефуешь, Турецкий! – зашел он с другого конца. – Думаешь получить ордер задним числом и сделать вид, что все чин-чинарем? Мои адвокаты тебя с дерьмом сожрут! – Тут его прорвало. – Весь твой дерьмовый расчет строится на том, чтобы меня запереть надолго и стращать всех, кого тебе, конечно, позволят! Будешь на каждом углу базлать: «У меня показания есть!» Слепишь какие-нибудь фуфловые бумажки... Ну скажи, ты так собираешься меня раскрутить?! Да кто ж тебе позволит вокруг меня рыть, балда! – Он надрывно засмеялся. – Мне даже не надо твой несчастный закон нарушать! – Беляк загоготал уже вполне натурально. Ничего, пусть немного потешится. – Я стану депутатом, – заявил он, продолжая всхлипывать, – раз плюнуть. Ну, как тебе такой вариант? Буду заседать в Думе и выслушивать отчет министра внутренних дел. Ты пацан, Турецкий! Жалкий недоумок!

– А ты, Беляк, прямо-таки стратег! – сказал я, когда он иссяк. – Тонкий знаток политической борьбы! Хочешь, скажу, какой у нас главный закон в политике? Ты или на коне, или... В общем, либо конник, либо покойник. С коня я тебя уже свалил. И стоит тебе от меня вырваться – сразу угодишь на кладбище. Уяснил диспозицию? А теперь думай, на кого ставить и откуда ждать пули. Как надумаешь, подай знак.

В это было трудно поверить – на стуле в моем кабинете сидел Евсей Беляк. Конечно, после американской одиссеи я сам чувствовал себя не очень уютно здесь, в родной прокуратуре. Но присутствие Меркулова и Грязнова придавало уверенность, что это все-таки не сон.

Итак, Евсей Беляк сидел на стуле. И рассказывал совершенно удивительные вещи...

Когда генерал Филимонов наконец попал в Государственную Думу, то понял, что его одиозные высказывания даже здесь отпугивают людей. К несчастью, настоящих фашистов здесь не оказалось. И даже самые реакционные депутаты старались обходить Филимонова стороной. Ну куда это годится? Думал генерал, думал, но ничего так и не придумал. Хорошо, оказался рядом Эдуард Кипарис, его Беляк послал в Москву на разведку – он давно хотел наладить полноценные связи с родимой страной. Как уж удалось Кипарису, у которого содержание шестой графы указано на лбу, проникнуть в логово Филимонова – неизвестно. Но именно он подсказал генералу единственно правильный путь.

Теперь бывшие друзья-фашисты стали гораздо меньше видеть своего шефа. Филимонов крутился на других тусовках. Он налаживал контакты с финансистами, покупал через подставных лиц пакеты акций нефтяных компаний, по поручению Беляка завязывал знакомства среди правительственных чиновников. Филимонову даже удалось выйти на самого Барышникова. Финансовые потоки в Россию шли через фирму «Мос-Ком». Беляк, сидя на своей вилле, потирал руки, ожидая, что вот-вот наступит момент, когда денежки пойдут в обратную сторону – на его американские счета. И тогда страховые аферы покажутся просто детским лепетом. Именно в России можно заработать настоящие деньги.

И вдруг все это кончилось. Филимонова застрелили. Вслед за ним был убит Чернов. Потом Кипарис. Деньги, которые Беляк вложил в Филимонова, в акции, в чиновников, растаяли. Миражи будущих барышей исчезли.

– Я почти банкрот! – с надрывом говорил Евсей Беляк, глядя на нас и, видимо, ожидая сочувствия. Но ничего подобного он, понятно, не дождался.

– По тебе, Беляк, тюрьма плачет, – сказал Грязнов, – так что напрасно ты нас пытаешься разжалобить. Лучше скажи, кто отдал приказ застрелить твоих людей?