Порнограф

— Ну, вы, ребята, блядь, даете, — только и промолвил я.

— Это ваша ООТН, — похвалился Хулио. — Молодцы, товарищи.

— П-п-прости, — притомился я. — Как ты, родной, сказал?.. ООТ… чего?..

— Организация Освобождения Трудового Народа, — ответил, удивившись, неужели эта аббревиатура неизвестна широким народным массам?

— Теперь известна. Мне, — поникнул головой и было отчего: на предъявленной карточке был запечатлен исторический момент моего прощания с господином Савелло, когда тот должен был отправиться прямым авиарейсом в город-герой Париж, чтобы, оказывается, десантироваться в шаланду из красного дерева, но под парусами. С двумя махинаторами на борту. — И что все это значит?

И получил ответ: Организация, защищая интересы народа, отслеживает его высокопоставленных слуг, чтобы в скором будущем предъявить им гамбургский счет. За все свои противные деяния.

— А вы какое имеете отношение к этому ООТН? — удивился я. — Что за, блядь, аббревиатура? НАТО звучит, а это… И потом: они здесь, а вы там… на лазурном берегу.

Представитель Коминтерна обиделся и провел со мной политбеседу о всеобхватывающем бессмертном коммунистическом учении. Ну хорошо, сдался я, а меня зачем прихватили? Как пособника империализма, пошутил Хулио и объяснился: мое присутствие рядом с господином Савелло вызвало, естественно, удивление у него, испанского коммуниста, потом пришло понимание, что Ванька Лопухин преследует какие-то свои цели. Была проведена определенная разведывательная работа и выяснилось, что российский папарацци уже перешел к активным боевым действиям. За свободу всего трудового народа.

— Погоди-ка, — прозрел я. — Это не ваше ли ООТНе утречком встревожило господина Лиськина? И нас?

— Я ничего не говорил, — кивнул Хулио.

Чеша затылок, я вспомнил ближний бой в катакомбах плавательного бассейна, а после — преследование неизвестного авто, которому пришлось прострелить баллоны. Ничего себе, игры патриотов. Нет случайного в этом мирке, затхлом и тесном, как вагон подземки в час пик. Наша встреча с Хулио была неизбежной, как встреча московского жидка с евреем из Нью-Йорка, прибывших в Тель-Авив для оживления чулочного бизнеса.

— Не знаю, как насчет проблем всего трудового народа, — поднял я тост, — но меня интересует программа «S», и я не успокоюсь, пока она не будет решена.

— Главное, Ваньо, чтобы тебя не успокоили. Раньше времени, обходительно предупредил Хулио. — Давай выпьем за то, что враги трудящихся масс легли в могилку прежде, чем мы сами.

— Про могилку это хорошо, — согласился я. — Душевно. А про массы больше не надо. Просто за нас, па-па-папарацци…

— … которые всегда на б-б-боевом посту! — рвался в схватку мой бывший сокурсник.

«Бешеная Мэри» помогла нам понять друг друга, более того, мы решили действовать в одной упряжке: испанским товарищам нужна была информация по своим расхитителям народного добра, а нам — про своих. Тут у нас был общий интерес и кооперация.

Что касается программы «S» о ней я не узнал практически ничего, но то, что ею занимается господин Савелло?!.. Этого хватит, чтобы взять эту подозрительную во всех отношениях фигуру в перекрестье, скажем так, своего внимания. Пока. А дальше, как повернет судьба. Стайперская винтовка «Ока-74» с оптическим прицелом иногда самый лучший аргумент в споре о путях дальнейшего развития России. Однако сейчас меня волнует вопрос: что знает Александра о высокопоставленном чинуше? Нет ли между ними связи? Деловой. Конечно, я доверяю любимой, да слишком странные события разворачиваются вокруг, чтобы полностью верить ещё кому-то…

— Хулио, — удивился я, когда наш ночной фуршет подходил к закономерному финалу по причине отсутствия горючих смесей в емкостях. Почему тебя двое? Это что? Твой брат-близнец?

— Близнец-п… ц? Где?

— Рядом, ик, с тобой.

— Не, у меня только сестра Люция.

— Л-л-люция, как интересно? — восхитился я. — Познакомил бы меня, холостого.

— С кем?..

— С Л-л-люцией.

— А это кто?

И так далее. То есть неожиданная встреча друзей закончилась таким концентрированным возлиянием, что у меня возникло единственное убеждение я угодил в иное измерение: мир покачивался, как будто я находился на палубе яхты «Greus» во время штормовой болтанки, потом меня мотнуло в непроницаемую воронку небытия, где во время стремительного полета там я полоумно орал страшное пророчество: «И в октябре вспыхнет великая революция, которую многие сочтут самой грозной из всех когда-либо существующих. Жизнь на земле перестанет развиваться свободно и погрузиться в великую мглу. А весною и после неё произойдут грандиозные перемены, падения королевств и великие землетрясения, и все это сопряжено с возникновением нового Вавилона, мерзкой проституцией, отвратительной духовной опустошенностью. Страны, города, поселки, провинции, свернувшие с их прежних путей, ради свободы, будут ещё более сильно порабощены и затаят злость против тех, по чьей вине они потеряли свободу и веру. И тогда слева разразится великий мятеж, который приведет к ещё большему, чем прежде сдвигу вправо!..».

Сумасшедший этот полет закончился моим шлепком в… кабинете, огромном и казенном, где не примечалось ни дверей, ни окон. Под высоким потолком плавала рожковая метростроевская люстра. На удавке, мирно улыбаясь, покачивался старенький папарацци Ося Трахберг. На длинном столе лежали чистые листы бумаги. Я прошелся вдоль стола, чувствуя себе отвратительно, будто хлебнул сайгонского сакэ, настоянного на фекалиях диких слонов. Где я и что со мной? Не люблю неопределенности и поэтому, не выдержав всей этой галактической галиматьи, завопил в крайнем возмущении:

— Эй, есть здесь кто-нибудь! Выходи! Или порушу эту вашу гонобобельную гармонию. К такой-то матери!

Меня, как личность, проигнорировали. Тогда я ухватил галантерейный стул и от всей своей расхристанной души хрястнул его о стол. Дерево, ломаясь, стонало. Размолотив предмет первой необходимости, я быстро умаялся; плюнул, спросил саркастически:

— Ну-ну! Может, вам ещё кое-что показать? Во всей её первозданной красе, душеприказчики некомпетентные!..

И услышал голос; спокойный голос научно-методического, невидимого исследователя:

— Мебель зачем ломать? Нехорошо, землянин.

— Ты где?! — закружился на месте. — Покажи-ка рыль свою конспиративную, тварь внеземная?!

— Fuck you, — последовал категорический отказ.

— Почему это?

— Нас же не интересует ваш несознательная задница.

— А что тогда интересует, запредельщики?

— Душа.

Я рассмеялся, сделал недобросовестный поклон головой. Кому? Зачем? И заметил вполне резонно:

— Душа, извините, мне самому нужна.

— Зачем? — поинтересовался другой, более строгий голос.

— Как это зачем? — возмутился. — Вы что, господа хорошие, белены там у себя объелись… наверху?..

— И все-таки?

— Ааа, разговаривать с ней. С миром я на дружеской ноге… через душу… И вообще: душа — это душа, блядь. Вам, инкогнито, этого не понять, в натуре.

Возникла зловещая пауза, словно где-то там, в ином, околопланетном затхлом мирке, совещались. Затем раздался электрический треск, запахло озоном и мокрой землей. Из сполохов молнии на листы бумаги упала авторучка «Паркер». С золотым остроконечным перышком. Певчие голоса затянули молитву: «Посети Отчизну нашу благодатию Своею, да облечется она святостию, яко ризою, и да будут сыны её во смирении своем достойны одежды брачной, в ней же внити надлежит в чертог царствия Твоего!..»

— Эй, суки небесные! — заорал я. — Не травите мне душу. Все равно её, родненькую, не заполучите!

Озонированное пение прекратилось. Недовольный старческий голос заскрипел, как дачная калитка:

— Да, что мы с этим папарацци срамным лимонимся? Дайте мне его — я скоро из него душу…

— Да? — завредничал я. — Попробуй, старпер. Кстати, мне твой голос ржавый знаком. Вспомню, найду и язык оттяпаю.

— Ах, ты погань земная!.. Не-е-ет, немедленно кастрируем!