Порнограф

Я согласился с этим утверждением, но потребовал разъяснений явлению такого писаного красавчика в стране недоношенной демократии? Не изменил ли он папиным коммунистическим идеалам? И почему у него такой вид, будто собирается подарить мне «Линкольн» цвета испанских летних небес? На все эти скудоумные вопросы мой собеседник улыбался так, как это часто делают дипломаты на приемах, пытаясь таким образом скрыть чувство отвращения друг к другу.

— Ваньо, глянем кино, — предложил, интригуя.

— Все что угодно, только не порнографию, — перетрухнул я. — Мне хватит нашей.

— Нет, это морская сказочка, — поспешили успокоить. — Как говорится, привет от наших папарацци — вашим.

— Хулио, — насторожился. — Откуда про па-па-па-па-тьфу-папарацци знаешь?

— Я все знаю, — многозначительно проговорил мой бывший сокурсник и включил теле-видео-систему.

На экране зарядил серебряный дождик, потом пошла картинка. По первым кадрам я решил, что мне хотят продемонстрировать рекламный ролик о курортной жемчужине Средиземного моря. И пригласить на отдых. С креолками. И ошибся.

Камера невидимого тележурналиста приблизила к нам авантажную, под парусами яхту под названием «Greus», скрипящую на светлой и легкой волне. На палубе под горячим каталонским солнцем обгорали две дамы. В шезлонгах и купальниках. В этом смысле Хулио слово сдержал — все было возвышенно и без признаков порнографических откровений. Они начались позже, когда я увидел великолепный триумвират полуобнаженных мужиков. Они находились в капитанской рубке, крутили штурвал, пили ром со льдом, смеялись и говорили на языке великого Уильяма Шекспира. Один из них мне был хорошо знаком: господин Савелло. От удивления я открыл хайло и не закрывал его пока не закончилась запись. Когда по экрану снова побежал серебряный дождик, я обнаружил, что скачу на диване и матерюсь, точно пациент, которого кастрировали, повторюсь, без анестезии. Троица общалась на языке аристократическом и слышно было плохо, однако моего скудного словарного запаса хватило, чтобы понять: обсуждаемая проблема связана с программой «S». Вот тебе, Ванечка, и разговоры по душам в автомобильном салоне с кондиционером, холодильником, телевизором, биоунитазом и прочей херней. Как я мог поверить, что этот молодой сановник чист, аки агнец Божiй. Куда там: волк в овечьей шкуре. Вот тебе, Лопухин, и Париж с Эйфелевой башней, похожей на женские узорные трусики. Если смотреть из Москвы.

Эх, Ванек-Ванек, был ты Ваньком, им и останешься. Черт меня возьми! Ежели эта оживленная на события история не закончится выносом моего тухлого тела из этой жизни, я очень удивлюсь.

Пока я матерился и переживал за свое будущее, Хулио наслаждался самопальным коктейлем «Бешеная Мэри». Способ приготовления прост: в емкость (чем больше, тем лучше) сливается в равных частях все, что находится под рукой. Нищее студенчество ершило пиво с водкой, журналюги — водку с шампанским, интервьюируемые чиновники — томатный сок, сакэ-япона мать, вишневый ликер, настоянный на тараканьих какашках, и несколько капель синильной кислоты. И всему населению было хорошо, только по утрам мучила изжога…

Эх-ма, заглотил подобную горючую смесь под вышеупомянутым названием, ошпарив кишечник до самого до ануса и вперед к сияющим высотам счастья!..

По самодовольному видку своего бывшего сокурсника я понял: он, как альпинист, отправился в поход за горным услаждением, оставив меня один на один с проблемами. Хорошенькое дело, Ху-ху-хулио, занервничал я и высказался за то, что лакать взрывоопасную смесь будем после того, как…

— А в чем дело, Ваньо?

— Он меня ещё спрашивает? — искренне возмутился, бегая по холлу. Свалился на меня, как диверсант на доярок, но во фраке. Откуда, например, узнал про меня?

— Что узнал?

— Что я папараццую.

— Все мы папарацци, мой друг. В этой жизни.

— Хулио! — взревел я. — Не буди во мне зверя?

— Ваньо, ты успокойся, да, — и жестом пригласил сесть. — Выпьем — и я твой… интервьюи-и-ированный… Прошу любить и жаловать.

И мы тяпнули, чтобы лучше понимать происходящие вокруг нас события. Хулио выдал распечатку конфиденциальной беседы на капитанском мостике яхты «Greus» на языке великого Льва Толстого, который по каким-то причинам на дух не переносил творчество великого Уильяма Шекспира, но, как говорится, у колоссов свои причуды, а у нас, пигмеев, свои. Когда я прочитал невнятную расшифровку, мой приятель выдал краткую информацию о собеседниках господина Савелло, представляющего интересы высшей государственной власти РФ.

Все они проходимцы, но мирового класса, сообщил Хулио. Первый: Йорк Йок Бондельсон — гений экономического мошенничества. Может закрутить такую многоходовую аферу, что ИНТЕРПОЛ отдыхает. Второй: Грегори Пек — финансист, мультимилионер, судовладелец, любитель поиграть на бирже.

— Тепленькая компания и хитроватая, — заключил я, листая распечатку. Болтают обо всем и ни о чем. Аллегориями. Вот только тут… про программу «S». И это все?

— А сам факт встречи? — удивился Хулио. — Он многое говорит. Если бы вы, господа, жили в цивилизованном государстве, Савелло уже кувырк-кувыркался… с политического олимпа.

— Почему?

— Мой друг, бесплатных ланчей не бывает. Такая морская прогулочка тысяч сто, если в баксах…

— Копейки. Для наших молодых реформаторов, — усмехнулся я. — Надеюсь, понятно, что слово «реформаторы» применяю условно.

— А у нас такие моционы не проходят, — похвалился Хулио. Сканда-а-ал!

Я развел руками: нам до такой принципиальной позиции всего общества к жуликам, как Йехуа до космической орбитальной станции, где геройские астронавты жгут специальные кислородные шашки, чтобы потом, надышавшись искусственного озона, вернуться на родную планету и получить за свое беспримерное мужество несколько царских пи()дюлин. Вот именно, согласился мой собеседник, абсолютная власть развращает абсолютно и поэтому есть мы, санитары общества — папарацци, не дающие властолюбцам зажиреть.

— Хулио! — завопил я. — Ты что? Тоже порнограф?!

— Ка-а-ак? — подавился коктейлем.

Пришлось объясняться. Мой товарищ посмеялся и выказал мысль, что такое определение скорее относится к тем, кто занимается порнографией духа, то бишь к политиканам, считающим себя настолько хитрожопыми, что они теряют всякий стыд и срам, демонстрируя миру не только упомянутую мозолистую часть тела, но и каркас грудной клетки, где все голо, как в пустыне Гоби. Ни убеждений, ни принципов, ничего… Космический вакуум, в котором металлической болванкой мотается вся та же заезженная в дугу орбитальная станция, где геройские астронавты жгут специальные кислородные шашки, чтобы… ну и так далее.

Понятно, что был поднят тост за отважных звездных парней, готовых за цесарскую грубую ласку годами болтаться в консервной банке. А что делать? Как говорится, у каждого свой тернистый путь. Кто-то любуется звездной пылью на тропинках далеких планет, а кто-то вынужден зреть через видоискатель современный паскудный политес. На лазоревых волнах.

— Это мои разбойники сработали, — признался Хулио и поведал, что коммунистическое движение имеет несколько журналов и газет, готовых на своих страницах вывернуть проклятых капиталистов наизнанку. — Так что, Ваньо, ничего случайного нет в нашей встрече.

— Нет-то нет, — согласился. — А вот как все-таки узнал, что я тоже занимаюсь этой проблемой?

— Какой проблемой?

— Программой «S».

— А что это за программа такая?

— Ну, меня ею сюда заманили.

— Я тебя, ик, не манил.

— Хулио, — предложил тогда я. — Давай тяпнем, а то я потерял нить…

— Что потерял?

— Н-н-нить…

И мы взяли на грудь «Бешеную Мэри», каждый свою, после чего беседа, как лысая птица кондор, взмыла на новые высоты. И такие, что у меня захватило дух. Особенно, когда Хулио извлек из кармана фрака фотографию. Я глянул на неё и ущипнул за руку товарища. Думал, проверяю себя, да оказалась совсем наоборот — от боли испанский гранд заорал дурным голосом, и я понял: правда. И мне ничего не мерещится.