Ищите женщину

Вошедшая Лиза ничего не поняла из этой пантомимы, но нахмурилась: неужели эти негодяи уже о чем-то успели договориться за ее спиной?!

– Это пустяки, – засмеялся Турецкий, подмигнув ей, – мелочи жизни. А про Лонг-Айленд я не просто так сказал.

– Я поняла, – кивнула Ирина.

– Вот и я сразу понял, что вы поняли. А думал: ох, какой я умный! Какой тонкий намек! И какова же будет реакция! А никакой! – И Турецкий радостно, по-детски расхохотался. Как приятно признаваться в собственной глупости…

– Ну и что? Он был действительно хороший мужик? – спросил Турецкий, снова берясь за вилку с ножом.

– Я еще была не готова к сильным чувствам, – улыбнулась таинственно Ирина.

– Понимаю…

– Ребята, а я ничего не понимаю! – вмешалась Лиза. – О чем речь?

– Извините, Лиза, – не отрывая глаз от тарелки, сказал Турецкий, – это мы об одном нашем общем с Ириной знакомом.

– У вас, оказывается, так далеко зашло? – В ее голосе прозвучали совершенно отчетливые нотки ревности.

– Нет, это старые дела, – улыбнулся Александр. – Речь об отце Вадима.

– А-а, ну так бы сразу и сказали! – успокоилась хозяйка. – А то я вижу ваши таинственные, заговорщицкие физиономии и не знаю, что и подумать. Наверняка какая-нибудь мелкая гадость в мой адрес.

– Ни в коем случае! – с жаром возразил Турецкий и продолжал спокойно, даже с некоторой ленцой: – Я все хотел спросить, отразилось ли ваше… знакомство с Романом Григорьевичем на его отношениях с Игорем Владимировичем? Если вам удобно, конечно. И не по этой ли причине он перешел из проекта в частный институт?

– Вы и это знаете… Возможно. Но если в первом случае было ожидание чего-то, то… во втором – нечто безудержное, через край! Понимаете?

– Нет, я, конечно, готов восхищаться девушкой, сохранившей почти до тридцати лет искреннюю взволнованность чувств! Но… ему, если я не ошибаюсь, было… Словом, не староват ли он был для вас? Вы же, как рассказывала мне Лиза, уехали в Штаты совсем юной девушкой.

Ирина метнула короткий взгляд на Лизу, а та ответила ей открытой и искренней улыбкой.

– Как вам сказать, – вроде бы успокоилась Ирина, – мне совсем не хочется выглядеть циничной в ваших глазах, но я, в общем, смогла убедиться в справедливости нашей известной пословицы, что старый конь борозды не портит.

Последовала почти неуловимая пауза, во время которой каждый из присутствующих как-то выразил свое отношение к Ирининой двусмысленности.

– Да, – с хитрой ухмылкой добавил перчику Турецкий, – но ведь и пашет неглубоко!

– И это верно! – под общий смех закончила Ирина. Верная интонация нашлась как бы сама собой, и дальнейший разговор потек без искусственных сложностей, условностей и замаскированной хитрости.

– Вы знаете, чем меня особенно поразил дневник Красновского? Своей, как вы очень верно заметили – правда, это о другом человеке – перехлестывающей через край взволнованностью и… страстью, что ли.

– Да? Интересно было бы посмотреть. Тем более – о себе.

– Нет вопросов, – пожал плечами Турецкий. – Будете в Москве, позвоните, я вам с удовольствием оставлю свой телефон. Заскочите как-нибудь по пути ко мне в прокуратуру… Вы же понимаете, что такого рода документы с собой в портфеле не носят!… Так вот, читая, я, конечно, не мог представить себе вас, но подумал, что я бы определенно позавидовал такой силе чувств… Такой эмоциональности.

– Как странно… – Ирина задумалась, потом вдруг попросила плеснуть ей в рюмку немного коньяку и тут же выпила. Потянулась к сигаретам Турецкого. Он дал прикурить. – Жаль, что узнаёшь об этом, когда уже везде поздно…

– Да, мне тоже показалось, что в вашем… не знаю, как сказать точнее – уходе? переходе? – не судите строго, была какая-то роковая необходимость. Не так?

Она движением бровей показала ему, что ответа не будет. Но что он прав. И Турецкий изобразил полное понимание. Ну конечно, подставили девочку. Хотя какая там девочка! В тридцать-то! На другой в эти годы уже и клейма, поди, ставить негде…

– А чем кончилась вторая история? У Красновского на этот счет ничего нет.

– Откуда? Он же погиб, если мне не изменяет память, в начале девяностых. Там какая-то неприятность была. Негры, что ли?

– Да, Вадим раскопал кое-что про негритянскую банду. Хотя в этой истории очень много запутанного. Но есть документы, которые, я надеюсь, позволят нам разобраться в этой ловко придуманной легенде. В девяносто первом его убили, если быть точным.

– Верно. А Роман умер в конце того же года. Инсульт.

Турецкий с таким неприкрытым восхищением посмотрел Ирине в глаза, что та покраснела.

– Нет, я вас умоляю, только не думайте…

– Что вы! О чем я должен думать?! – совсем не по делу развеселился он. – Я просто вспомнил очень давнюю историю, еще из советских времен. Как говорится, старшие товарищи передавали. На похоронах одного, в общем, известного художника, умершего в объятиях очаровательной дамы, его лучший друг, бывший в то время официально признанным гением, сказал с горькой, почти злой иронией: «Вот ведь великая несправедливость судьбы! Художник он был говно говном, а помер, как Рафаэль!» Народ, говорят, просто рыдал.

Несколько минут за столом царило неприличное веселье.

– Значит, вы в том же году покинули Штаты?

– А как же! Да и что мне после таких историй оставалось делать?

– Ну да, – понимающе покивал Турецкий. – И дядя Васо покинул зеленый, солнечный Тифлис и уехал в грязный, вонючий Бакы…

– Это что, снова анекдот? – продолжая смеяться, спросила Ирина.

– Ну да, конечно. Довольно известный случай о том, как тамада пукнул на свадьбе сиятельного князя, чем и вошел в историю.

Окончательно уже отсмеявшись и вытерев глаза платочком, Ирина сказала не столько Александру, сколько Лизе:

– Какой счастливый характер надо иметь!

– В смысле? – спросил он.

– А в том смысле, что с вами очень легко, верно, Лиза?

Хозяйка как-то неопределенно пожала плечами, но не сдержалась и тоже рассмеялась.

– Пойду поставлю кофе, если нет возражений, – сказал Турецкий, поднимаясь. – Вы разрешите мне, Лиза?

– Как он? – спросила Ирина, когда Александр удалился на кухню, и нагнулась к Лизе.