Провокатор

Такой трудолюбиво-вороватый народец невозможно победить. Борьба с ним обречена на поражение. Выход единственный: пересажать всех в лагеря для всеобщего оздоровительного процесса. Мысль не нова, но, должно быть, бодрит нынешних и будущих кремлевских мечтателей.

- А где вы, сукин сын, были после указа № 1400? - слышу напряженные голоса. - То есть в конце сентября - начале октября, когда существовала прямая угроза демократии, понимаешь?

Отвечаю: был-был там, где все были. Как сейчас выясняется: все девятимиллионное население столицы находилось на двухнедельных баррикадах. Революционизировало. А я пил-пил-пил-пил-пил. Пили мы в теплой дружной девятимиллионной компании. Две недели. И не заметили карнавально-ярмарочной, истеричной, рахитичной, провокационной возни партийно-номенклатурной шушеры за сладкий пирог власти. И все бы ничего: ну, устроили в лучших традициях варварской страны бандитско-танковое шоу, но зачем сотни доверчивых душ погубили? Чтобы все выглядело взаправду? А, продолжатели (верные) маленького картавящего чудовища:

- Сегодня г'ано, послезавтг'а будет поздно.

И действительно: послезавтра доверчивый народ пошел в магазины, чтобы в очередях добыть себе съестного пропитания, и оторопел, если не сказать точнее, с интеллигентным прононсом: ожопел.

Потому что очередей не было. Но были цены. И такие, что терпеливый народец зароптал. Однако было поздно. Как говорят некоторые бобоёбы, процесс пошел. Вышел народ из магазинов несолоно хлебавши, чеша свой немытый затылок, и сказал в слезливой немощи:

- Демократический хер нам всем в жопу! - И отправился, задумчивый, по своим рабочим местам, чтобы поправить благополучие семей путем выноса и продажи всевозможных товаров народного потребления, таких как...

Великий круговорот говна в природе - это про нас, родные. Одно утешает: что есть другой мир, куда можно окунуться, как в проточную реку...

Двухэтажный кирпичный дом прятался в яблоневых деревьях. Табличка на воротах утверждала, что дом № 34 находится на улице имени Минина и Пожарского. По двору гуляли неторопливые пыльные куры. У конуры дремал кобельсдох. На огороде паслась коза. На веревках сушилось белье, похожее на флажки капитуляции. Молодая женщина готовила обед на летней веранде. С улицы вбежал мальчишка лет одиннадцати, с пронзительно-васильковыми глазами и русым чубчиком:

- Ма, чего звала-то?

- Санька, иди в баню, помоги тезке.

- А чего? Дед Шурка приехал?

- Да.

- Ур-р-ра! - И галопом помчался на огород, где за пыльными кустами пряталась деревянная банька.

Скорый поезд № 34 тормозил: впереди планировалась короткая остановка в городке Н. Вдоль ж/пути тянулись пакгаузы, горы угля и речного песка, убогие хибары дач, жухлые мелкособственнические огородики с оборванными пугалами...

Старик с седым ежиком уже находился в тамбуре и через грязное стекло глядел на этот неприглядный мир. У его ног жалась новенькая клетка для птиц. В тамбуре появилась Проводница, хохотнула:

- Ну чего, покойничек, сейчас будем десантироваться! Ты с клеткой бережнее, а то дрова справишь. Народец озверел до крайности.

- Ничего, красавица, - хекнул дедок. - Я еще живее всех живых.

- Ну, гляди в оба.

...Скорый встречали. Встречала невероятно-галдящая, агрессивная, жаркая толпа привокзальных торговцев. В открытые окна предлагали все: от водки-колбасы-яблок-семечек-валенок-тряпья до револьверов и самоваров местных умельцев. Облепив вагоны и теша пассажиров, бабки и мужички, казалось, приступом хотели взять ж/крепость на колесах. Проводницы отбивались как могли. Над платформой висел дикий, надрывно-азиатский вой звуковое тавро беды, нищеты и Божьего проклятия.

Точно щепу, старика швырнуло из тамбура в это безобразно-базарное, бушующее море. Охраняя клетку от повреждений, дедок поднял ее над головой. Скорый, лязгнув буферами, начал поступательное движение вперед. Какой-то великовозрастный шалун, выпростав руку из окна СВ, вырвал клетку - и та словно поплыла по горячему воздуху. Старик, пуча глаза, остолбенел с поднятыми руками. Потом побежал, крича какие-то проклятия и потрясая кулаками. Был смешон и нелеп. Клетку же скоро отбросили из-за ненадобности, и она в свободном своем полете вздребезданулась о чугунный столб...

Перрон быстро опустел - торгашеская шумная волна прибилась в тень вокзала до следующего штормового навала. У края перрона притормозила "Победа". Из авто выбрались два старика, Минин и Дымкин. Осмотревшись по сторонам, пошли на поиски...

Тот, кого они искали, сидел на корточках у столба. Сгребал мелкий хворост разбитой клетки, будто собираясь развести костерок.

- Алексей? Алеша? Ухов? - Минин тронул плечо товарища.

Старик с седым ежиком трудно поднялся на ноги:

- Эх, хотел Саньке... клетку... Стервецы...

- Ладно, Алеха, пустое... Еще смастеришь. - Встречающие обняли друга. - Молодец, что приехал.

- А Шурка-то Беляев?

- О-о-о, Шурка уже баньку маракует. Ты ж его знаешь, жуть хозяйственный, как вошь на сковороде.

- Как бы баньку не спалил, - заметил Ухов. - Надо поспешать, братцы.

- Правда твоя! - И старики покинули грязную платформу, по которой гулял мусорный ветер.

О, русская банька - чудо из чудес. С легким паром, с молодым жаром! Что может быть прекраснее и целебнее в жизни для тела и духа. Пар костей не ломит, а простуду вон гонит. Пар добрым людям по скусу. Отхлещет себя русский человек березовым веничком, полежит на горячем полке до сладкой одури и будет с тела сухарек, а с души лебедь-с... Хорошо! И вроде жить дальше не страшно! И за милую отчизну живота своего не жалко.

...Клубился крепкий пар - пар скрадывал старость и лица. Только по голосам можно было угадать, кто есть кто. Голоса были молоды, точно старики сбросили с плеч многопудье лет.

- Эй, мужики! - кричал Минин. - А деревеньку-то помните? Как ее?.. Пер... Пер...

- Пердищево! - был прост Беляев.

Все захохотали, захихикали, замахали вениками. Минин вспомнил:

- Первищево!.. За Курском... Как тогда в баньке исповедовались? У-у-у!

- Сорок третий - как вчера, - выдохнул Ухов.

- Да, накромсали фрицев, - проговорил Дымкин.