Черные кувшинки

Я нервно теребила пальцами картонку. Сам собой вспомнился последний визит доктора Берже. Это было тринадцать дней назад. Вечность назад. В другой жизни. Прошлое снова всплыло передо мной.

Все покачнулось 13 мая 2010 года, когда умирающий старик во всем мне признался.

Его рассказ занял не больше часа. Час на то, чтобы выслушать. Тринадцать дней, чтобы все вспомнить.

Я боролась с желанием порвать карточку на мелкие кусочки. Прежде чем углубиться в лабиринты памяти, я еще раз посмотрела на конверт.

Прочитала адрес. Свой адрес.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

13 мая 2010 года

(Мельница «Шеневьер»)

ЗАВЕЩАНИЕ

82

Я ждала в гостиной мельницы «Шеневьер». Врач находился в соседней комнате, с Жаком. Я срочно вызвала его около четырех утра. Жак корчился от боли. Сердце у него билось с перебоями, как мотор в машине с опустевшим бензобаком — он еще какое-то время кашляет и чихает, прежде чем остановиться. Я включила свет и посмотрела на его руки — они были белые, со светло-голубыми линиями вен. Доктор Берже приехал через несколько минут. Вообще-то, кабинет у него в Верноне, на улице Бурбон-Пантьевр, но не так давно он купил неподалеку от Живерни, на берегу Сены, очень красивый загородный дом.

Доктор Берже вышел из спальни примерно через полчаса. Я сидела на стуле. Ничего не делала, просто ждала. Доктор Берже — человек прямой, он не любит ходить вокруг да около. Между нами говоря, редкая сволочь — за счет местных стариков, которых обдирает как липку, пристроил к дому веранду и вырыл во дворе бассейн, — но в откровенности ему не откажешь, а я высоко ценю людей, не боящихся резать в глаза правду-матку. Потому-то его у нас и признали. Семейный врач все равно нужен, а он или кто другой — какая разница?

— Это конец. Жак все понимает. Ему осталось… от силы несколько дней. Я сделал ему внутривенный укол, на пару часов он почувствует себя лучше. Я позвонил в Вернон, в больницу. У них есть свободная палата, сейчас они пришлют за ним машину.

Он взял свой кожаный саквояж и, чуть поколебавшись, добавил:

— Он… просил вас зайти. Я хотел вколоть ему снотворное, чтобы он поспал, но он отказался. Сказал, ему надо с вами поговорить.

Наверное, я выглядела удивленной. Скорее удивленной, чем подавленной. Берже счел нужным спросить:

— А вы-то как себя чувствуете? Справитесь? Может, выписать вам что-нибудь?

— Нет, спасибо, ничего не надо.

Мне не терпелось, чтобы он ушел. Он еще раз окинул взглядом скудно освещенную комнату и удалился. На пороге еще раз обернулся. На его лице читалась почти искренняя печаль. Еще бы, потерять такого хорошего клиента…

— Мне очень жаль, Стефани. Мужайтесь.

Я медленно пошла в спальню Жака, даже не подозревая, что мне предстоит выслушать его исповедь. И после стольких лет узнать наконец правду.

На самом деле история оказалась совсем простой, проще некуда.

Один убийца, один мотив, одно место преступления, горстка свидетелей.

Преступник совершил два убийства: в 1937-м и в 1963 годах. Он преследовал одну и ту же цель — сохранить свое сокровище. Жизнь женщины, от ее рождения до смерти.

Мою жизнь.

Единственным преступником был Жак.

Жак сообщил мне все подробности. Ничего не упустил. В последние дни мои воспоминания прыгали от одной части моей жизни к другой, словно в калейдоскопе, складываясь в прихотливый, но непонятный узор. На самом деле каждое событие было лишь винтиком в тщательно продуманной схеме, спланированной и реализованной чудовищем.

Это было тринадцать дней назад.

В то утро я толкнула дверь в спальню Жака, еще не догадываясь, что меня ждет встреча с призраками прошлого.

С призраком моей судьбы.

— Подойди ближе, Стефани.

Доктор Берже подложил Жаку под спину две большие подушки. Он не лежал, а полусидел в постели. Кровь прилила у него к щекам, но руки оставались мертвенно-бледными, — я сразу заметила этот контраст.

— Подойди ближе, Стефани. Полагаю, доктор Берже все тебе сказал. Мы расстаемся. Скоро. Но прежде… Я… Я должен тебе сказать. Пока сил хватает… Я попросил доктора Берже вколоть мне что-нибудь, чтобы я продержался до приезда «скорой».

Я присела на край постели. Он вытянул вдоль тела, поверх одеяла, свою морщинистую руку, перехваченную толстой повязкой. Выше повязки волоски на руке были тщательно выбриты. Я взяла его за руку.

— Стефани, в гараже, в кладовке, лежат кое-какие вещи. Очень старые. Мои охотничьи куртки, ягдташ, патроны… Сапоги… Всякое старье. Ты их вытащи. Потом ногой разгреби гравий на полу. Увидишь люк. Если не разобрать сверху хлам, его не видно. Подними этот люк. Под ним найдешь сундучок. Маленький такой, алюминиевый. Размером с обувную коробку. Принеси его мне, Стефани.

Жак крепче сжал мне руку, но вскоре выпустил. Я не все поняла, но тем не менее поднялась. Все это показалось мне странным. Тайники, спрятанные сокровища — Жак сроду ничем таким не увлекался. Он человек простой и ровный, сюрпризы — это не по его части. Я даже подумала, что доктор Верже переусердствовал с лекарствами.

Несколько минут спустя я вернулась, точно выполнив все указания мужа. Я нашла алюминиевый сундучок. Петли у него проржавели. На блестящей крышке кое-где темнели пятна.

Я поставила сундучок на постель.

— Он закрыт, — сказала я. — Заперт на замок.

— Я знаю, Стефани, я знаю. Спасибо. Я должен задать тебе один вопрос. Очень важный. Я не мастак говорить речи, но… Одним словом, скажи, Стефани… Все эти годы, что мы прожили вместе, ты была со мной счастлива?

Что я могла ему ответить? Что можно ответить человеку, жить которому осталось всего несколько дней? Человеку, с которым ты прожила пятьдесят — или уже шестьдесят — лет? Какой ответ я могла ему дать? Кроме само собой подразумевающегося: «Ну конечно, Жак, конечно, все эти годы я была очень счастлива».

Но ему этого показалось мало.

— Стефани, наш путь пройден. Теперь можно во всем признаться. Скажи мне, у тебя были… сожаления? Ты когда-нибудь думала, что твоя жизнь могла быть совсем другой? Что она могла пройти в другом месте?

Он шумно сглотнул.

— Или с другим человеком?..

У меня возникло странное ощущение, что Жак не сейчас придумал все эти вопросы, что он на протяжении долгих лет задавал их себе тысячи раз, поджидая подходящего момента, чтобы обратить их ко мне. Но мне момент вовсе не показался подходящим. Это не значит, что я никогда не задавала тех же вопросов сама себе. Господи, да миллион раз! Но теперь я старуха. Разбуженная среди ночи, я была совсем не готова на них отвечать. Туман у меня в голове только начинал рассеиваться. А эти вопросы… Я давным-давно заперла их в свой собственный сундучок и запретила себе его открывать. Я потеряла ключ от замка. Теперь его придется долго искать. Все это было так давно.

— Не знаю, — ответила я. — Я не знаю, Жак. Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать.

— Ну же, Стефани. Все ты прекрасно понимаешь. Стефани, ответь мне. Это очень важно. Ты хотела бы, чтобы у тебя была другая жизнь?

Жак улыбнулся мне. Теперь у него порозовело не только лицо, но и шея, и плечи. Лекарство доктора Берже действовало. И не только на циркуляцию крови. За все пятьдесят лет Жак никогда не задавал мне этих вопросов. Это совсем на него не похоже. Это вообще ни на что не похоже. Разве такие вопросы задают на смертном одре? Зачем это нужно — спрашивать у того, кого оставляешь на этой земле, не считает ли он, что его жизнь прошла зря? И кем надо быть, чтобы ответить «да»? Ответить умирающему? Даже если в глубине души точно знаешь, что правильный ответ: да. Я нутром чувствовала, что он готовит мне какую-то ловушку. Не просто так он завел этот разговор.