Опасная тайна зала фресок

— За это вы его и убили?

— Вы хотя бы представляете, каково изо дня в день быть объектом издевок и насмешек? Когда тобой восхищаются, всячески льстят, а через секунду обливают дерьмом? — Она помолчала. — Да, мы убили Гейяра. В конце концов он должен был понять, что мы умнее и будущее принадлежит нам, а не ему. Это была демонстрация нашего интеллектуального превосходства.

Энцо начинал понимать извращенную логику преступников-вундеркиндов, юных гениев, из которых растили будущих государственных деятелей. Элита элит, сливки выпуска Шельшера.

— Мне всегда казалось, что насилие — первое и последнее прибежище ограниченных умов, — сказал он.

— Вы говорите совсем как Гейяр!

— Вы и меня хотите убить, поскольку я доказал, что вы вовсе не так умны, как возомнили. Ведь в конце концов вам не удалось скрыть свою причастность к преступлению.

Мари Окуан покачала головой:

— Еще как удалось. Никто даже не знал наверняка, что Гейяр мертв. Это было идеальное убийство, мсье Маклеод. — Она улыбнулась: — У блестящего интеллекта есть одна особенность: сам по себе он ничего не стоит. Ему необходимо применение. Если родился план, нужно мужество его осуществить. Мои… сообщники оказались недостаточно тверды в преследовании своих целей, вот и все.

— За это вы их и убили.

Она пожала плечами:

— Гуго сам избавил меня от хлопот. Филипп был слаб, и его малодушие представляло для меня опасность.

— А Диоп?

— Ответил услугой за оказанную когда-то помощь и счел за лучшее уйти, не раскрыв рта.

— Судья Лелон?

— Господи, нет, конечно. Лелон — педант. Фанатик. Прямой, как угол дома. Он искренне верит, что вы показали средний палец его многоуважаемому расследованию.

— Значит, это не вашего справедливого судью вы посылали меня убить?

Она недоуменно наморщила лоб:

— Вас? О чем вы говорите?

— Два человека на мосту. Грузовик на шоссе.

Недоумение на лице Мари Окуан уступило место искреннему веселью.

— Похоже, у вас разыгралось воображение, Маклеод!

Энцо даже растерялся. Неужели оба покушения существовали лишь в его воображении, являясь случайными совпадениями? Паранойя, не иначе. Но он продолжил:

— Чего я не понимаю, так это зачем вы клали подсказки в ящики с останками.

— Вы многого не понимаете, мсье. Не знаю, стоит ли вам это объяснять.

— Ну снизойдите до меня. — Энцо тянул время, цепляясь за малейший повод заставить преступницу говорить, а сам напряженно искал выход из ситуации.

Она звучно вздохнула, явно не в восторге от подобной перспективы.

— Каждый из нас взялся похоронить часть останков нашего дорогого учителя, сообщив точное место погребения только кому-то одному из четверки. Подсказки вели от одного захоронения к другому, всякий раз открывая личность каждого из нас. Никто не мог выдать остальных, поскольку рано или поздно подсказки в ящике привели бы к нему…

— Или к ней.

Мари Окуан наклонила голову в знак согласия:

— Или к ней. Разумеется, мы не делали подсказки чересчур простыми — нельзя было допустить, чтобы при случайном обнаружении одного из ящиков какой-нибудь тупоголовый полицейский сразу же понял, в чем дело! Наши загадки были по силам лишь человеку с исключительным интеллектом.

— Вроде меня.

Мари Окуан искренне рассмеялась:

— Нет, мсье, вам это не по зубам. Вы нам не ровня. Просто в вашем распоряжении оказался Интернет, а в девяносто шестом мы и представить не могли, во что превратится Всемирная паутина и как легко поможет разгадать достаточно сложный шифр. Да у нас пять месяцев ушло на сбор всех подсказок и разработку плана!

— И одна чертова ночь на его исполнение.

— Видели бы вы его лицо, Маклеод! Это был момент истины! При всей своей надменности Гейяр не мог не признать, что те, кого он безмерно унижал, способны на гораздо большее, чем он предполагал.

— Значит, вы убили его, чтобы показать, какие вы умные? Интеллектуальная игра в убийство, и никто не узнает, что вы победили?

— Так было до последнего момента. — Некоторое время Мари Окуан смотрела в глаза Маклеоду, с удовольствием вслушиваясь в эхо собственных слов.

— Что вы намерены делать?

Неуловимым движением она ловко выхватила из рюкзака миниатюрный пистолет и направила на Энцо.

— Я собираюсь убить вас, мсье. Это будет наша с вами маленькая тайна. Достойная награда вашему ослиному упрямству, а?

Страх затопил его душу, словно ядовитый газ.

— Но как же Кирсти?!

— Ее я убивать не стану, к чему мне лишние хлопоты? Это и без меня получится. Кстати, она у вас очень доверчивая девушка.

— Где она? — Энцо огляделся в поисках выхода из залы с «фонтаном».

— Прикована к стене в одном из переходов под улицей д’Асса, куда стекает вода из уличных стоков. Ливень случился очень кстати. Там было выше пояса, когда я уходила. Она промучится недолго.

От ужаса ситуации, которую так невозмутимо описала Мари Окуан, в панике, охватившей Энцо, образовался своего рода «глаз бури».

— Кирсти! — взревел он во всю мощь связок, но когда эхо стихло, опять наступила тишина.

— Наверное, уже поздно, — заметила министр юстиции.

И тут откуда-то издалека слабо долетел женский голос, тонкий, полный ужаса, отчаяния и недоверия:

— Папа?!

У Энцо словно нож повернулся в сердце — он уже и забыл, когда слышал это слово от старшей дочери.

— Папа, помоги! — раздался вопль, исполненный страха и надежды.

Но он не мог прийти ей на помощь. Разговаривая, Мари Окуан немного отвела пистолет, но теперь на него снова смотрел черный глазок ствола. Энцо судорожно задышал, глаза метались по стенам и своду, словно прося небо о помощи, и тут, как ответ на невысказанную молитву, сверху послышался голос:

— Нет нужды кого-то убивать, Мадлен.

Обернувшись, они увидели Шарлотту, стоящую на верхней ступеньке. Она держала на мушке Мари Окуан; старый револьвер в ее руке слегка дрожал. Энцо узнал полированную деревянную рукоятку, которую видел у Раффина. За спиной Шарлотты маячил темный силуэт. Остро блеснул крошечный лучик, и Энцо понял, что это Бертран со своей серьгой. В дверном проеме виднелись еще люди.

Куда только подевалась невозмутимость Мари Окуан! Она в бешенстве уставилась на Энцо:

— Я же приказала вам прийти одному!

— А это уже не важно, — ласково произнесла Шарлотта. — Весь мир знает, кто вы, Мари-Мадлен Буше. Полиция уже едет.

— Кто вы такая?

— Вы убили моего отца.

На лице Мари Окуан мелькнуло замешательство.

— У Гейяра не было детей.

Шарлотта взглянула на Маклеода:

— Прости, я не сказала тебе всей правды. На самом деле я разыскала своих биологических родителей. Я всегда называла Гейяра дядюшкой, считала его давним знакомым моей приемной семьи, но оказалась, что я — плод одной из его ранних связей. Моя мать не хотела иметь с ним ничего общего и собиралась сделать аборт, но он и слышать не хотел об уничтожении части себя, поэтому дал маме денег и убедил бездетную пару из Ангулема — сына и невестку старого слуги своей семьи — меня удочерить. Пожалуй, я была единственной, кого он любил, кроме себя. Человек странных противоречий, с недостатками, которые могла бы принять разве что родная дочь… — Шарлотта заметила, как вздрогнул Энцо при этих словах, и вновь взглянула на Мари Окуан. Рука с пистолетом перестала дрожать. — Но вы куда более интересный случай. Хотите профессиональный диагноз?

— Что вы несете?

— Нарциссическое расстройство личности. Довольно редкое состояние. Сперва я думала — классический случай кататонии, все симптомы налицо — помнишь, Энцо, мы об этом говорили? Но я ошиблась. — После секундной паузы Шарлотта снова обратилась к министру юстиции: — Наверняка в ЕНА читают Достоевского… — Мари Окуан промолчала. — И вы, конечно же, помните, как еще до убийства Раскольников написал статью о необыкновенных людях, которые от природы стоят над законом. О людях вроде вас, Мадлен. Людях, считающих себя выше остальных. Людях, не знающих сочувствия. Настолько увлеченных своими наполеоновскими бреднями, что пойдут по трупам ради достижения цели. Людях, которые искренне верят, будто законы писаны для заурядных созданий вроде нас. — Она покачала головой. — По иронии судьбы вы заняли место верховного блюстителя законов, которые ни во что не ставите. — Темные глаза Шарлотты гневно сверкнули. — Нарциссизм — симптом глубокой психопатологии. Вас не ненавидеть, вас пожалеть надо.