Круги на воде

— Старик Барр уходит на пенсию. Последние полгода он работал только по доброте сердечной, чтобы меня не огорчать. Эдвард может приступать к работе прямо сейчас. Я посоветовал ему поучиться на курсах — новейшие методы и тому подобные штуки. Обеспечить страну продуктами — это долг каждого. Этот парень мне всегда нравился… он так долго пропадал… Всегда готов оказать услугу соседям. Так и передайте своему деверю. — Он разразился энергичным смехом и, увидев мистера Плаудена, снова побрел к себе, через улицу. Дамы в очереди затихли, набрали в легкие воздуха, посмотрели друг на друга и обрушили на Эммелину шквал вопросов.

Лорд Берлингэм добился всего в жизни сам. Босоногим мальчишкой он продавал на улице газеты. Он нажил состояние, купил имение в деревне, вступил в партию лейбористов, и, наконец, его занесло в палату лордов — в один из тех моментов, когда консервативное большинство стало раздражать публику больше обычного. Говорили, что он не очень почтительно подставлял шею под партийное ярмо и имел неудобную привычку брать слово в палате общин и высказывать свое подлинное мнение. Может быть, после этого и решили, что будет безопаснее, если он будет высказывать его в другом месте. Он стоял посреди деревенской улицы, вытирая лицо красно-зеленым шелковым платком, и говорил мистеру Плаудену, что старину Барра скоро заменит Эдвард Рэндом.

— И пусть лучше кто-нибудь сообщит об этом Арнольду Рэндому до того, как на следующей неделе мы встретимся на заседании, а не то я скажу ему сам, хотя мне, может, лучше этого и не делать. Его же хватит удар! Ненавидит меня, представьте, считает, что я для него слишком прост. Здравый смысл, общие для всех права, простые люди — это тоже элементарно просто, что во всем этом плохого?

Его голос с сильным акцентом, иногда спотыкающийся на букве «х», так гремел, что достиг ушей дам из рыбной очереди. Бормотание старого мистера Плаудена: «Конечно, конечно, дорогой» отнесло ветром.

Это было не так давно. А сейчас Эммелина сидела за претенциозным столиком и считала гостей. «Викарий и миссис Болл, Милдред Блейк, доктор Крофт и Сирил — четыре, и я пятая, и вот-вот появится Сьюзен, хотя, может быть, она приедет следующим поездом, — шесть или семь? А еще Эдвард!.. Но тут еще неизвестно. А хорошо бы они встретились и приехали вместе. С другой стороны, Эдварду совсем не понравится сразу угодить на светское собрание. А жаль — они все такие добрые, даже Милдред, хотя она, конечно, бывает иногда невыносимой. Но Эдварду не стоит сторониться людей: чем больше он будет прятаться, тем больше будет разговоров. Это естественно… Семь чашек, а на подносе, кажется, восемь… О господи, опять трещинка — и я сама виновата, никто же ничего не трогал!»

— Нет, дорогая, не думаю, — это она ответила мисс Блейк, которая жаловалась на то, что у молодых теперь ужасные манеры. Она уже не раз слышала об этом, и поэтому все ее внимание сосредоточилось на важной дилемме: надо ли подавать молоко? Надо, конечно, но не останутся ли тогда без молока кошки?

К счастью, в комнате находились только две из них. На подоконнике возлежала родоначальница, Шехерезада, великолепная пестрая кошка. На рояле — Люцифер, выраставший в такого красавца с пушистой, угольно-черной шерстью, что Эммелине пришлось отказаться от плебейской клички Черныш. Ритмично подергивая кончиком хвоста, он горящими желтыми глазами следил за пальцами Сирила — они бегали, скользили, летали от одного края клавиатуры до другого, а белые и черные клавиши скакали вверх и вниз. Люциферу не было еще и шести месяцев, и он вполне мог забыться и прыгнуть на выделывающие сложные фигуры пальцы. Эммелина с любовью наблюдала за ним. Очень трудно будет ему отказать, если он подойдет и замяукает, выпрашивая молока. Сама-то она обойдется, но первой молоко должна получить Шехерезада. Она снова начала пересчитывать, и цифры опять не сходились. Получалось то одной чашкой больше, то меньше, а если придет Эдвард… Она бросила растерянный взгляд на дверь и увидела входящую Сьюзен Вейн с блестящими волосами и розовым свежим личиком.