Гроб с бархатом и фиалками

Теперь мне надо было спешить и продержаться на ногах не менее двух минут.

Шофер кинулся на меня сзади и обхватил руками, сжав как в тисках. Я вцепился в его мизинец и отгибал его до тех пор, пока он не ослабел от боли и не отпустил меня. Шофер был небольшого роста, хотя и приземистый, но был слабее меня. Кроме того, он, вероятно, никогда не слышал о дзю-до, поэтому он был вскоре совсем готов. Когда портье очухался, его хорошо обработанный коллега сидел на полу, прислонившись к стене, и не испытывал желания подняться на ноги.

Миранда все еще улыбался, но его улыбка стала немного менее уверенной.

Портье, вероятно, уже передохнул и опять ринулся на меня, пытаясь носком сапога попасть мне в живот. Но я был готов к этому. Быстро отпрыгнув в сторону, я поймал его ногу и потянул на себя. Его голова стукнулась о край письменного стола, и он потерял сознание.

Миранда медленно поднялся, отбросил сигару и стал подходить ко мне.

- Только сейчас все начнется по-настоящему, - зашипел он.

Я оперся о камин тяжело дыша.

Миранда, свежий и невредимый, сразу сильно атаковал меня. Я схватил колени Миранды и упал на него. Несколько секунд мы стояли сцепившись, затем упали на пол и каждый старался придавить другого. Наконец Миранде это удалось. Я получил несколько ударов в подбородок, голову и затылок. У меня зазвенело в ушах, глаза заволокло туманом. Не имея возможности сдвинуться, я смотрел на разорванный рукав Миранды и на три длинных красных шрама на его предплечье.

Напрягая последние силы, я пытался освободиться. Мне это немного удалось, и я прижал его к краю письменного стола. В это мгновение я увидел, как дверь в соседнюю комнату открылась и женская рука, размахнувшись, опустила бутылку на мою голову. Для меня сразу же наступила ночь.

Когда я пришел в себя, я лежал перед верандой в саду.

Где-то били церковные часы. Звезды на небе стали бледнеть.

Мягкий утренний ветерок шевелил верхушки сосен. Я ухватился за перила веранды и подтянулся вверх. Моя нога наткнулась на что-то металлическое. Мои поломанные часы. На темном фоне возвышалась темная спокойная громада виллы.

Бесполезно было искать в ней что-либо. Дом был снят лишь на один день.

Мое правое бедро болело, в голове стоял шум, живот горел, а все это вместе покрывало меня холодным потом. Опершись о перила, я задумался.

Когда я потихоньку двинулся в путь, придя наконец в себя, мне приходилось отдыхать у деревьев каждые двадцать метров. Спустя пятнадцать минут я стоял у своей машины. Натянув плащ поверх разорванного смокинга, я сел за руль и поехал. Каждая колдобина на проселочной дороге больно отдавалась на моей битой, голове.

Спустя некоторое время я остановился и вытащил сигарету.

Когда я закурил и хотел поехать дальше, колымага Джойса не завелась. Я попробовал еще и еще, потом плюнул и пошел пешком. До ближайшего местечка было девять километров. К счастью, меня посадил к себе в машину шофер грузовика, шедшего в Париж. Я попросил довезти меня до Северного вокзала и дал шоферу двести франков, а затем взял такси и назвал адрес Джойса.

Во время поездки я вытащил мое портмоне и обследовал его содержимое. Мне кое-что бросилось в глаза. Я помнил, что мои трехтысячефранковые билеты были старыми и замызганными. Теперь же у меня оказались три новых, пахнувших типографской краской. И еще одно! - письмо Поля исчезло.

Было уже половина шестого, когда я позвонил у двери квартиры Джойса. Он открыл дверь мне совсем заспанный, я стянул с себя плащ и повалился на кушетку.

- Черт возьми, на кого ты похож! - воскликнул Джойс. - У меня такое впечатление, будто тебя вытащили из-под товарного поезда!

Он побежал на кухню, чтобы разогреть кофе, и принес бутылку, стаканы, а затем приготовил мне постель. Тем временем я вымылся в душе, привел в порядок свое разбитое лицо, прижигая йодом многочисленные ссадины. Наконец я улегся, и Джойс подал мне кофе прямо в постель. Я начал рассказывать ему о том, что со мной случилось, и ухитрился заснуть на середине своего рассказа.

Глава 3

Я проснулся в два часа дня. Голода я не чувствовал, но меня одолевала сильная слабость. Джойс, очевидно, уже ушел. Кое-как проковыляв в душ, я побрился. Там я обнаружил, что все мое тело было покрыто ссадинами и синяками, а глаз был подбит.

Одевшись, я уселся в гостиной за завтраком. Послышалось звяканье ключа в двери, и в комнату поспешно вошел Джойс, бросивший на стол утренний выпуск газеты.

- Никки, мужайся и не падай в обморок, когда заглянешь в газету. Человек, который убил Бервиля, это ты!

- Что? Ты сошел с ума!

Я встал, отбросив в сторону салфетку, и схватил газету.

Моя фотография была помещена на верхней трети первой полосы. Крупным шрифтом там было написано:

ПОЛИЦИЯ ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ ЧАСОВ ОБНАРУЖИЛА УБИЙЦУ БЕРВИЛЯ!

За такой шапкой следовало: "Расследованием руководил уголовный инспектор Гастон. В воскресный вечер, в своей квартире был найден убитый генеральный директор Марокканской урановой компании Поль Бервиль. Сегодня утром расследование было успешно закончено. Разыскивается преступник, пианист из бара Николае Фольдекс. Вчера в центральном парижском банке, со счета Бервиля, он снял 500 тысяч франков. В отеле, где он проживал, в его комнате было найдено оружие, из которого, как было установлено полицией, и был произведен смертельный выстрел. На браунинге найдены отпечатки пальцев Фольдекса. Преступник пока не обнаружен".

Я опустился на кушетку, налил кальвадоса и сделал еще глоток.

- Дружище, - сказал я, - они просто обалдели.

Я взял газету и стал смотреть на свое изображение. Возле фотоснимка были опубликованы мои приметы: рост 184 см, возраст 33 года, спортивный вид, густые, коротко остриженные черные волосы, серо-зеленые глаза.

Несколько минут мы молчали. Джойс расхаживал по комнате, потом бросился в кресло и стал набивать трубку.

Первым заговорил я.

- Пока все складывается для нас удачно.

- Хотел бы я знать, что ты называешь удачей?

Я занялся приготовлением бутерброда.

- Фотография в газете десятилетней давности. Если меня по ней кто-то сейчас узнает, значит, он обладает даром волшебника.

- Это верно, - согласился Джойс, - по ней ты выглядишь восемнадцатилетним карманником.

Это же счастье. А то, что сегодня утром я пришел к тебе, а не в отель, где меня ожидала полиция, разве это не удача? Мы-то ведь не собираемся являться в полицию и рассказывать мою историю. Это было бы равносильно тому, чтобы самому накинуть себе петлю на шею.

- Почему? Они должны поверить тебе, если ты придешь и расскажешь все как было И потом ты кое-что можешь доказать им.

- Доказать? Что именно? Единственное доказательство - письмо Поля. Но его больше нет у меня.

- Это не играет большой роли. Ты можешь сослаться на меня, и кроме того, ты показывал его Лендрю. Видишь, это уже два свидетеля.

- Не смеши меня. Это будет самая большая глупость.

- Почему?

- Подумай немного. Предположим, Лендрю пригласят в качестве свидетельницы. Хорошо, она подтвердит, что я показывал письмо Бервиля, но сможет ли она поклясться, что это было действительно письмо, написанное Полем? Нет, она видела его мельком. Имя "Поль" может написать любой идиот, а остальное Бервиль напечатал на машинке, которая находилась в холле отеля "Сули", в котором я живу... Ну а ты можешь поклясться или нет? Нет! Ты вообще не знал Бервиля. Что же из этого следует? Могут подумать, что письмо, которое Бервиль отпечатал в присутствии хозяина отеля, я уничтожил сам. И все только потому, что можно предположить, что в нем он обвинял меня. Позже, на той же самой машинке, я мог бы, как предположит полиция, отпечатать письмо и снабдить его фальшивой подписью Бервиля... Разумеется, полиция потребует письмо, чтобы проверить документ, а я им отвечу, что у меня его нет, и расскажу им сказочную историю о вилле "Истамбул", и о том, как меня избили, и о том, что когда я был в бессознательном состоянии, они сунули мне в руку револьвер, чтобы на нем оказались отпечатки моих пальцев, и что они забрали у меня письмо. Можешь быть уверен, что они мне поверят.