Передвижной гроб

Хартли Лесли Поль

Передвижной гроб

Лесли Поль Хартли

Передвижной гроб

Хью Кертис прикидывал, принять ли ему приглашение Дика Манта в Лоулэндс на уикенд. Про Манта он слышал только, что тот, кажется, богат, большой оригинал, и, по обычаю людей такого сорта, что-то коллекционирует. Хью смутно припоминал, как он спрашивал у своего приятеля Валентайна Оустропа, что же коллекционирует Мант, но ответ вылетел у него из головы. Хью Кертис был рассеян, с плохой памятью, и самая мысль о коллекции, где столько всякой всячины требует от человека запоминанья, наводила на него тоску.

От воскресных сборищ он хотел следующего: чтоб его не трогали, по возможности оставили наедине с собой, а остаток времени дали провести в обществе милых дам.

Порывшись в своей памяти с отвращением, ибо он терпеть не мог ее тревожить, он вспомнил, как Оустроп говорил, что в Лоулэндсе собираются исключительно мужчины и числом редко более четырех. Кто четвертый, Валентайн запамятовал, но просил Хью быть непременно. - Мант тебе понравится, уверял он. В нем полное отсутствие рисовки. Уж какой есть. - А именно? осведомился его друг. - О, он оригинал и если угодно чудак, ответил Валентайн. Своего рода исключение. Он куда необычней, чем кажется, тогда как большинство людей куда зауряднее, чем кажутся.

Хью Кертис с ним согласился. - Но я люблю людей заурядных, добавил он. И что мы будем делать с твоим Мантом? - О, сказал его друг. Он-то как раз любит людей твоего типа. Он предпочитает заурядных но к чему это глупое слово? Я хочу сказать нормальных людей. Их реакции показательней. - От меня ожидается реакция? покушаясь на веселость, спросил Хью. - Ха-ха! и Валентайн легонько ткнул его в бок. От него всего можно ожидать. Но ты будешь, обещай!

И Хью Кертис обещал быть.

Тем не менее, когда настало субботнее утро, он начал жалеть о своем обещании и подумывать, как бы так поприличнее от него уклониться.

Он был человек уже не первой молодости, устоявшихся взглядов и, хоть и не то чтоб отпетый сноб, но готовясь к новому знакомству не мог не считаться с мерками своего круга.

А в этом кругу не очень жаловали Валентайна Оустропа. Он явно не дотягивал до остальных друзей Хью. Наедине с Хью он бывал очень даже мил, но стоило Валентайну очутиться в среде родственных душ, он сразу выставлял себя таким фатом, что Хью делалось противно.

Хью никогда не расспрашивал Валентайна о его друзьях, считая это при добром приятельстве неуместным, а потому и не задавался вопросом, отчего тот так видоизменяется в их кругу. Тем не менее его томила настойчивая догадка, что при Манте Валенгайн как-нибудь неприятно развернется.

Не послать ли телеграмму с отказом, ссылаясь на некие непредвиденности?

Хью взвешивал эту мысль, но отчасти из порядочности, отчасти по лени (противно было напрягаться, сочиняя правдоподобные и веские обстоятельства) он ее отверг. Ведь в письме он так безоговорочно соглашался. И еще мелькнуло соображение (совершенно неосновательное), что Мант пронюхает и станет мстить.

Он, однако, как мог, смягчил свою участь; высмотрел в расписании самый последний поезд, еще поспевающий к обеду, и телеграфировал время прибытия. В доме он будет, он подсчитал, сразу после семи.

?Даже если обед совсем поздний, в половине девятого, рассудил он, что они мне за час с четвертью сделают??.

Он со школьной скамьи привык загодя обмозговывать, как бы, хоть на время, оградить себя от неведомых бед.

?Что бы я ни сделал, говорил он сам себе не могут же меня убить?.

Во время войны это спасительное соображение пришлось отставить: его могли убить и даже очень могли.

Но с водворением мира сей драгоценный талисман опять был пущен в ход. Хью прибегал к нему куда чаше, чем согласился бы признаться. Как ни нелепо, он и сейчас призвал его на помощь.

Жаль только, что приедет он в сентябрьских сумерках. Первое впечатление о новом месте он предпочитал составлять при свете дня.

Остальные двое гостей, в отличие от Хью Кертиса, отнюдь не стремились прибыть попозже. Они явились в Лоулэндс к чаю. Хоть добирались порознь Оустроп на своем автомобиле они буквально столкнулись в дверях, и каждый втайне заподозрил другого в намерении немножко побыть с хозяином наедине.

Но едва ли их мечта могла осуществиться, если даже оба и лелеяли ее. Внесли чай, кипела вода, а Мант все не выходил, и Оустроп наконец обратился к другому гостю с просьбой заварить чай. - Будьте заместителем хозяина, сказал он. Вы же закадычный друг Дика, вы ему ближе, чем я.

И правда, Оустроп давно хотел познакомиться с Тони Беттишером, который, по смерти некоего Скуэрчи, смутно известного Валентайну, занял при Манте положение самого старого и близкого друга.

Был он приземист, смугл, полноват, и внешность не давала ровно никакой подсказки о его характере и роде занятий. Он кем-то такое, знал Валентайн, служил в Британском Музее, но по виду легко сошел бы за биржевого маклера. - Вы, я думаю, здесь бываете во все времена года, сказал Валентайн. ≈ А я осенью впервые. До чего хорошо!

Он окинул взглядом лесистую долину в окне, опушенный деревьями горизонт. Дух преющего навоза плыл в комнату. - Да, я часто здесь бываю, ответил Беттишер, занятый приготовлением чая. - По письму Дика я заключил, что он только что из-за границы, сказал Валентайн. И к чему покидать Англию в те редкие периоды, когда жизнь тут сносна? Дик ездит, чтобы рассеяться или по надобности? Он склонил голову набок и глянул на Беттишера, с гримасой комического отчаяния.

Беттишер подал ему чай. - Ездит, я думаю, когда найдет стих. - Оно смотря какой стих! с натужной наглостью вскрикнул Валентайн. Наш Ричард сам себе закон. Уж это нам известно. Но какой-то должен же быть мотив. Только не говорите мне, что он любит путешествовать. Это так неудобно. А Дик свое удобство ценит. То-то он и путешествует с эдаким багажом. - В самом деле? спросил Бетгишер. Вы что его сопровождали? - Нет, но я немножечко Шерлок Холме, торжествующе объявил Валентайн. ≈ А верный Франклин еще не успел разобрать вещи. И там стоят два гигантских баула. И это по-вашему личный багаж?

Валентайн умел налечь на выделенное слово. На личный голос его кинулся, как ястреб на голубку. - Коляски, вероятно, лаконически предположил Беттишер. - Вы полагаете? Вы полагаете, он коллекционирует коляски? Это бы все объясняло! - Что бы это объясняло? спросил Беттишер, заерзав в кресле. - Ну, насчет его коллекции, разумеется! крикнул Валентайн, вскакивая и сверля Бетгишера взглядом. Это бы объясняло, почему он нам ее не показывает, почему так не любит о ней говорить. Неужто не понятно? Неженатый человек, холостяк, sine prole (без потомства - лат.), как известно, и полный чердак колясок! Ведь это, пожалуй, слишком! Над ним бы стали потешаться, а Ричард, как бы мы ни любили его, серьезен до чрезвычайности. Как, по-вашему, это извращение? - Всякое коллекционирование есть извращение и порок. - Ну, это вы, Беттишер, зря и чересчур. Скорее способ избежать порока. Но скажите, пока он не явился а явится он вот-вот, законы гостеприимства этого требуют скажите мне: верна моя догадка? - Какая? Вы их столько высказали. - Я имею в виду то, зачем он рыскает по свету, чем набивает дом, о чем он думает, когда не с нами одним словом, то, что он коллекционирует это коляски?

И Валентайн торжественно умолк.

Беттишер не отвечал.

Веки его дрогнули, резко сощурились глаза. Наконец он открыл было рот, но Валентайн перебил: - Ах нет, вы же его доверенное лицо, на ваших устах печать. И не говорите ничего, не надо, я запрещаю. - Чего это он не должен вам говорить? раздался голос в дальнем конце комнаты. - Ах, Дик, вскрикнул Валентайн. Вот напугали! Вам бы выработать походку, капельку менее бесшумную, чем само безмолвие, правда, Беттишер?

Хозяин приближался к ним неслышными стопами, неся беззвучную улыбку на губах.