Когти шатуна

Аккету приходилось и раньше встречаться с медведем. Но это было обычно осенью, а зимой с медведем-шатуном - никогда. И он впервые критически осмотрел свою мелкокалиберную винтовку. С ней хорошо ходить на куропаток, а на сильного зверя... За весь день погони бригадир впервые только теперь представил встречу с медведем. Карабин остался в палатке кончились патроны, а "малопулька" была ненадежна.

Стоял, оглядываясь по сторонам, готовый в любую минуту выстрелить. Нельвид приближался медленно, проваливаясь в глубоком снегу. Он громко и тяжело сопел. Жалко стало Аккету старого пастуха, шагнул навстречу раз, другой. И вдруг остановился, словно пораженный. Огромная темно-рыжая туша зверя метнулась из густого куста прямо на Нельвида. Видел Аккет, как у того из рук выпало ружье. Раздался дикий рев.

На миг растерялся Аккет, руки и ноги будто одеревенели. Но закричал Нельвид призывно и жалобно, звал на помощь Аккета. Этот крик и вывел из оцепенения бригадира. Подбежал на три шага, прицелился в голову медведя, щелк - нет выстрела. "Эх, как же это! Пустой магазин!" Аккет застонал от отчаяния.

Зверь увидел пастуха, заревел, бросился на Аккета. Но тот вмиг отскочил за куст, нож приготовил. В это время стал подниматься Нельвид, и медведь кинулся назад к нему.

Аккет вставил новую обойму, выстрелил раз, второй, третий. При каждом выстреле зверь только вздрагивал, и казалось бригадиру, пули не брали его. Разинув пасть, медведь тяжело дышал. Иногда дыхание его переходило в рык, из пасти текла бурая струйка, окрашивала снег в ярко-красный цвет. Нельвид молчал. Зверь тоже был спокоен. Было похоже, что косолапый, придавив человека, спокойно отдыхает на нем.

И тут Аккет увидел, как рука Нельвида потянулась к ружью. Жив Нельвид!

Выстрел Нельвида гулом прошел по кустам кедрача, слабым отголоском откликнулся в сопках. Несколько хвойных веточек, сбитых картечью с куста, цепляясь, упало на снег.

"Эх!" - Аккет отбросил "малопульку", крепко зажав в руке охотничий нож, выскочил из-за куста. Десять шагов покрыл в три прыжка. Взмахнул ножом...

- Живой? - Аккет с трудом отвалил медведя в сторону. Нельвид сел на снег. Кухлянка на нем была изодрана, в крови.

- Хозяин сильно рассердился на меня. Пугал я его. Убивать не хотел. Оставь меня, Аккет, умирать буду в тундре. - На глазах у пастуха появились слезы.

- Напал он на тебя потому, что ты струсил, - сказал Аккет. - В засаде был, меня пропустил, а на тебя набросился.

- Оставь меня, пришли кого-нибудь, - стал просить Аккета Нельвид. Пусть на нарте Эттык приедет. Виноват я перед тобой. Оставь. Я тяжелый.

- Замерзнешь, пока на стойбище схожу. Дотащу на себе. - Аккет взвалил пастуха и, утопая в снегу, потащил его к стойбищу. Тяжелая ноша давила к земле, он спотыкался, падал и снова шел.

"Откуда взялся на нашу голову этот шатун? Может, прав был Нельвид, не надо было его преследовать. Пусть бы жил... Надо вертолет вызывать, в больницу Нельвида отправлять", - думал Аккет.

Наступал вечер. Солнце уже катилось по сахарной голове далекой сопки, готовое вот-вот завалиться за нее. Аккет спешил.

Нельвид почти всю ночь не спал, то бранил свою жену и дочку Эттык за то, что плохо его лечат, то начинал стонать на все стойбище. Все женщины суетились вокруг больного, помогали жене пастуха делать припарки, накладывали пластыри. Но ни припарки, ни пластыри, видно, не помогали пастуху. Порой он начинал плакать, кричать, что умрет, как тот медведь, которого убил Аккет, то просил помощи у добрых духов.

Аккет сидел у рации, вызывал председателя колхоза, но вызвать не смог. Долго Аккет слушал крики и стоны Нельвида. Наконец не выдержал, встал и направился в палатку больного.

- Ты, однако, хуже бабы, - сказал сердито. - Орешь, будто тебя собаки рвут. Мне стыдно за тебя, никому спать не даешь. Завтра утром поедешь на нарте в больницу, рация не работает.

- На нарте я не поеду, - сказал упрямо Нельвид. - Еще умру в дороге в такой мороз.

- Ладно, поедет Эттык, она привезет врача или вызовет вертолет. Эттык мужественнее тебя, - сказал Аккет.

Это подействовало на Нельвида. Стонать он перестал и кричать тоже.

- Ты, Эттык, с утра поедешь в село, - обратился Аккет к девушке. Там попросишь связаться с Дорофеевым, пусть председатель вертолет пришлет. Езжай на собачках, они выносливей оленей. - Бригадир вышел из палатки.

Утром, отправив дочь больного в село, Аккет пошел ловить ездовых оленей. "Надо перевезти шатуна, - думал он. - Пока оттает, пока шкуру снимешь - много времени уйдет". Бригадир был доволен, теперь спокойней будет пасти оленей. Да и мясо медвежье уж очень вкусное. Здоровенный медведь, пожалуй, пять оленей заменит. Жаль Нельвида, пострадал. Но и злость на него берет. Если бы не его выкрутасы, они бы быстрее справились с медведем. Теперь долго пролежит в больнице, пока выздоровеет. А может, он с перепугу стонет?

Аккет запряг в нарту четырех старых и сильных оленей. Глянул на пастуха, молодого парня, которого взял в помощники. "Ничего, вдвоем справимся". Крикнул молодецким голосом, махнул хореем - длинной палкой, и олени рванули с места. Любит Аккет на нарте с ветерком промчаться по тундре. Так, чтобы аж дух захватывало, чтобы снежный вихрь следом крутился.

Быстро домчали олени пастухов до места. Шарахнулись в сторону, испугавшись мертвого зверя. Но сильный Аккет легко утихомирил животных. Труднее пришлось оленеводам с погрузкой. Огромный, тяжелый был хозяин тундры. Снег отгребли, нарту подтащили под бок зверю, и только потом удалось свалить на нее тушу медведя.

Довольный Аккет сел на медведя, самокрутку закурил. Хорошо у него все получилось. Вот только Нельвида отправить бы в больницу. Но Эттык свяжется с председателем, а тот быстро вертолет организует.

"Не может этого быть, - растерялся Аккет, увидев вдруг собачью упряжку. - Эттык любому пастуху не уступит".

Упряжка без каюра медленно возвращалась к стойбищу. Нарта, перевернутая вверх полозьями, гребла рыхлый снег.

"Что случилось с Эттык? Где могли потерять ее собаки?" - недоумевал бригадир. Молчал и сидевший с ним парень. Но когда собаки приблизились, Аккет увидел, что они были чужие, незнакомые.

"Где же каюр? Чья это нарта?" - Аккет побежал ловить беспризорную упряжку.

Они возвращались в стойбище. Неспокойно на душе Аккета. Непонятно все это. Собаки, смертельно напуганные, бросились от него. Если бы не нарта, пожалуй, не поймал бы. Девять собак. Одна мертвая, другие таскают ее в ремнях следом. Наверное, неделю не кормлены, кожа да кости.

Теперь собаки плелись следом за оленьей упряжкой. За ними шли пастухи. "Надо будет поездить вокруг, может, и найду кого, - думал Аккет. - Не шатуна ли это дело?"

Однако в тот день он не смог выехать в тундру.

Они опять проехали часа полтора, а стойбища оленеводов все не было. Аретагин уже не покрикивал на собак. Собаки были такие уставшие, что еле-еле тащили пустую нарту. Путники теперь шли пешком.

"Как мог сгореть Долган? А может, он вовсе не сгорел? Может, это только симуляция? Нет. Не верится, чтобы Долган мог убить Самсонова ради денег. А что, если Самсонов сидел две недели у охотника? А если случайность? - размышлял Сергеев и не находил ответа. - Два дня мотаемся по тундре, а пользы нет. Как жаль, что поздно нашли пожарище, не обследовали местность. Найдем ли стойбище Аккета, и чем он может помочь?"

Аретагин шел молча, молчал и лейтенант, упорно следуя за нартой. Было темно. Расплывчатые звезды тускло мерцали на небе. Тяжело идти по рыхлому, глубокому снегу. Меховая одежда сковывала движения, ноги заплетались, утопали в снегу. Путники спотыкались на каждом бугорке, кустике, падали в снег.

"Так можно всю ночь проездить, загнать собак, а стойбище пастухов не найти, - думал лейтенант, но команды остановить нарту Аретагину не давал. - Какие все-таки огромные возможности человека. Двое суток на сорокаградусном морозе - и ничего. Если бы не усталость... Завтра я уж наверняка что-нибудь выясню".