Смерть под кактусом.

— Слушаю внимательно, — глядя серым волком, отозвался Шах. — Чего надумала, ягодка?

Выдерживая паузу, я еще несколько секунд жалобно стонала, прижимая больную скулу, потом умирающим голосом прошелестела:

— У меня появились кое-какие мысли... Но чтобы их подтвердить или опровергнуть, надо проверить на месте. Это все, что я могу предложить...

— Не поделишься ли?

Отрепетированным движением я скорбно сцепила руки, сгорбилась и кротким безжизненным взором глянула Шаху в глаза:

— Конечно...

Загребая ногами, прошаркала обратно в комнату и показала на журнальный столик. Там лежало несколько исчерканных листов. Во время раздумий я скопировала карты с экрана, однако пропустила пару цифр с третьего листа, рассчитывая на то, что если Шах и вздумает их сличить, то все равно ничего не поймет. Ведь в потрепанных бумажках, кроме меня, не разобрался никто: ни Тайка, ни Жорж, никто из его подручных. И, я думаю, Шаху это тоже не грозило.

— Вот, видите... — зябко ежась, я тыкала пальцем то по линиям, то по цифрам, озабоченно вопрошая: — Понимаете? Получается, что вот эта линия должна проходить именно здесь, но здесь монастырская стена... поэтому тут обозначена поправка — сорок метров... Там есть колодец, следовательно, этот знак мы идентифицируем как колодец...

Шах очумело таращился, отчаянно пытаясь поспеть за моим пальцем. И если глазами ему это, худо-бедно, удавалось, то уж мозгами точно никак. Опасаясь, что столбняк непонимания может, не дай бог, привести к нервному срыву, я заторопилась:

— Таким образом, мы получаем квадрат, вполне определенно очерченный... Но выяснить, имеет ли все это под собой основу...

— Хватит! — рявкнул вдруг Шах, и я сообразила, что малость перегнула палку. — Собирайся, поехали, хватит кислородом чавкать!

Тут наступил немаловажный для меня момент:

— Извините, но я не могу.

— Что? — Мне показалось, что это был не вопрос, а гвоздь, который Шах собирался заколотить в крышку моего фоба.

— Я не могу... Поиски могут занять много времени. А на мне шелковый халат и ботинки на босу ногу... Я простыну...

— Хорошо. Я пристрелю тебя раньше, чем ты простудишься. Идет?

Губы у меня задрожали, я зарылась лицом в ладони и заплакала. Шах пошуршал листочками, побарабанил по столу пальцами, матюгнулся и встал:

— Черт с тобой, припадочная.

Если здесь и есть женские вещи, то, скорее всего, они принадлежат Моли. То есть, принадлежали. Ей они уже вряд ли понадобятся. Меня в данную минуту заботило, что Моль была худа, как жердь, вдруг на меня ничего не налезет? Подождав, когда Шах направился в соседнюю комнату, я поднялась, быстренько смахнула слезы и просочилась следом. Здесь стоял платяной шкаф. Шах распахнул створки и задумался. Я горько вздохнула, давая понять, что стою за спиной, потом аккуратненько шагнула ему под руку и углубилась в тряпичные недра. Шах недовольно крякнул, но промолчал.

Через несколько минут я была экипирована с головы до ног и счастлива. Наконец-то мне удалось согреться, сбросив этот проклятый ледяной балахон. Теперь я могла торчать на улице сколько угодно — Моль была мерзлячкой и знала толк в теплой одежде.

Отодвинув занавеску, висящую на кухонном окне, я выглянула наружу и поняла, что пока еще нет даже намека на близящийся рассвет. По всей видимости, небо снова обложено плотными, словно пуховая перина, облаками и денек в очередной раз будет мрачным и мерзким.

«Как и вся моя жизнь...» — с неизвестно откуда взявшимся оптимизмом подумала я и двинула к Шаху, зовущему меня со двора нежным голосом пароходной сирены.

— Где тебя черти носят?

Шах стоял возле заведенной иностранной грязнухи, и глаза его пылали праведным гневом. Я Шаха раздражала, и он явно не мог дождаться того момента, когда от меня можно будет избавиться с чистой совестью.

Я села в машину, смиренно рассуждая о том, что обижаться на Шаха, по большому счету, нечего, поскольку я испытывала к нему точно такие же трепетные чувства и весьма искренне желала свернуть шею. Но Шах в своих чувствах пошел дальше и, откровенно наплевав на божьи заповеди и права человека, пристегнул мою правую руку наручниками к дверце. Сердито нахохлившись, я помалкивала.

Наконец мы тронулись. Сделав вид, что задремала, я одним глазом поглядывала в окошко, пытаясь контролировать ситуацию, но Шах здешние места знал гораздо лучше меня. Поэтому, не успела я пикнуть, как он загнал машину на небольшой пятачок возле леса и выключил зажигание. Я вытянула шею из душного Молиного пуховика, как черепаха из панциря, и огляделась. Шах вылез, обошел машину, скомандовал: «Выметайся!» — после чего перестегнул наручник на свое запястье и выдернул меня наружу. Ничего джентльменского в подобном поведении не было.

В лес уходила едва заметная тропа. Почему мы остановились именно здесь, я могла только догадываться. Скорее всего, лесную дорогу возле монастыря размыло дождями, так что проехать по ней можно было лишь на тракторе. А мы срежем часть пути, пройдя через лес.

Так оно и вышло. Минут пятнадцать мы сосредоточенно сопели и толкались боками на узкой тропе, но оба помалкивали. Не знаю, о чем размышлял в эти минуты Шах, я же напряженно думала, как исправить ситуацию, весьма осложненную наличием наручников.

Совершенно неожиданно мы уткнулись в глухую монастырскую стену. Получив ориентир на местности, я живо заворочала мозгами и вычислила наше местонахождение. Тем временем Шах остановился, вытащил изрисованные листки из кармана и сунул мне:

— На! Давай, испытай удачу.

— Мне в наручниках неудобно...

— Потерпишь. От тебя зависит, сколько ты еще промучаешься...

А вот в этом я ни секунды не сомневалась.

— Туда! — буркнула я, махнув рукой вдоль ограды.

Вскоре мы вышли к размякшей от ливней дороге,

той самой, по которой ходили с подругой. Машина по ней и в самом деле не прошла бы, чему я сейчас радовалась. Кое-как доковыляв до часовни, я присела на Корточки, оперлась лбом о кулак и стала думать. Шаху тоже пришлось сесть рядом, но это ему не понравилось, и он встал, подняв и меня.

— Я так не могу! — воскликнула я. — Мне надо подумать, а вы меня все время дергаете. Мне надо сосредоточиться! Однако все мои маленькие хитрости никакого воздействия не имели. Шах таскался возле меня как приклеенный. Я лазила по мокрым кустам, ходила к роднику, считала шаги, возвращалась... Все это Шах проделывал вместе со мной и, казалось, становился веселее и бодрее с каждой минутой. Я была почти в отчаянии...

Мысленно поминая родственников Шаха до двенадцатого колена, я понуро плелась вдоль кладбищенской ограды. Сейчас покривившиеся и оттого выглядевшие в предрассветной дымке еще более зловеще кресты не производили на меня ровно никакого впечатления. Пожалуй, я даже была бы рада, если бы из-под какого-нибудь просевшего холмика выскочил хохочущий полуистлевший покойник. Тогда Шах грохнулся бы в обморок, а я смогла бы наконец отцепить эти проклятые браслеты.

— Вот тут... согласно моим вычислениям... — монотонно забубнила я голосом училки геометрии, сорок третий год повторяющей безмозглым сопливым оболтусам одно и то же, — проходит воображаемая линия, пересекающая западную ограду кладбища...

— Короче, — сказал Шах.

— Нам туда, — вздохнула я, размышляя о том, что все гадости, как правило, затевает Мегрэнь, а расхлебываю я. — Это должно быть где-то здесь.

Мы остановились. Шах окинул задумчивым взглядом облупившуюся ограду, заваленные пожухлой листвой могилки и почесал в затылке. Причем я тоже почесала у него в затылке, поскольку, задумавшись, он поднял левую руку, к которой я была пристегнута.

— И где?

— Приблизительно здесь! — Я очертила пальцем участок чуть меньше половины кладбища. — Я же сразу сказала, что точнее определить трудно...

— И что, по-твоему, я здесь должен копать?

Я пожала плечами, не решившись сказать вслух, что не только копать, его сюда даже приходить никто не просил.

— Ничего такого я не говорила. Вероятнее всего, тайник находится в оборудованном месте, не требующем лопаты. Ведь коллекцию брали для выставки, и оставлять свежие следы в таком деле небезопасно. Значит, какая-то плита должна сдвигаться или вроде того...