Привратник Бездны

Я не ошибался: настроение у девушки - элегическое, можно даже утверждать - доверчивое, мечтательное, самую малость.

А мечтательность оттого, что в притиснутой на коленях сумке долгожданная финансовая наличность: "степка". И поэтому, денек-другой, прекрасным манером, разрешается покутить, а там...

"Там свои из дому подкинут. Папочка ее, ого, сколько зашибает на своем лесовозике! Да и мачеха, тетя Валя, не жадная совсем, смешная крадучи от отца, - обязательно пришлет двадцатку-другую... Эх, и поваляюсь завтра... Скажу, чтоб не будила на Утреннюю почту. И потом, ну куда денется моя тетечка Вера? Ну, поворчит, ну покряхтит, вроде, как воспитывать-то меня нужно: "Ох, Лидка, экая ж ты растратчица! И куда, матушки мои, такую прорву просвистела? Ни отец, ни напасется, ни..."

Но, если потребуется кругленькая сумма, - приспичит, бывает со всяким, вот, и тогда: "Ну, теть Верочка, ну сами посмотрите - такую кофточку, ни в жизнь у нас не отыщешь! Ни в какой комиссионке! Что я врать буду, что ли? Дали примерить, только на сегодня..."

И понятно - не сразу, но тревожит покой рассохшегося комода-бегемотика теткина рука, выдвигает нижнюю тяжело набитую его челюсть-ящик, и выуживается бессменный ее ридикюль с потрескавшимися лаковыми боками, - и чего только не храниться в этих комодных залежах... "Бери, бери, говорю, все равно все твое. От, судорога, экая... Чего губы-то дуть. Сама знаешь - мне ничего не надо. На похоронку свою накопила... все по-людски приготовлено".

Дальше, по обыкновению, судорога-племянница не дает тетке распространяться на эту тему, обвивает ее короткую шею, горячо просит: "Перестань! Ну, перестань же, теть Верочка!"

В общем, как я полагал, не дурно живется на белом свете этому юному человеку. И, день такой пресолнечный, и любят-потакают кругом, и снуют туда-сюда эти люди. Нет, честное слово, просто здорово в этом незатейливом мире...

Впрочем, досужие глаза юной особы вот уже несколько добрых мгновений безуспешно пытались оторваться от гладко-объемистых кожаных плеч некоего свободного гражданина, застрявшего у щита с объявлениями, в устоявшемся достоинстве покачивающего обжитой спортивно-элегантной чужестранной сумкой у светло-брючной ноги.

Культурной выправки гражданин, прикипевший к щиту - это я, собственной телепатической персоной.

Понимаете, спешил по овощной надобности на рынок, и, нечаянно воспылал любопытством, идучи вослед за нарядным пятном, оказавшимся вблизи - весьма и очень даже, но, к сожалению, пока, исключительно - со спины...

В этой незамысловатой советской действительности я - журналист. Вернее, редактор литературного отдела одного почтенного и все еще популярного еженедельника "Новости недели". Товарищ я, естественно, занятый, погруженный с головой в свою канительную, частично творческую, частью заполошную и где-то, возможно, престижную службу.

Сейчас же, уступив прихотливости настроения, я время от времени обращал свой льдисто-неторопливый взор в дверной проем сапожной малокалиберной мастерской, в котором незнакомая нежная полуобнаженная ножка немудряще жуировала: покачивалась, отдыхала, дышала, заставляя все тщательнее, сосредоточеннее изучать пестроту бумажек на щите...

4. Рыночные злоключения советского ловеласа

Анкетные биографические данные мои, как ни странно, вполне совпадали с моим улично-деловитым парадом, поэтому перечислять и выпячивать какие-либо подпункты вроде бы еще рано.

Для подтверждения догадки, что я, Владимир Сергеевич Типичнев холост и о здоровье особо не пекусь, скорее всего, не потребуется аналитического, телепатического или иного пророческого склада мышления.

Однако же, одновременно складывалось впечатление, что особи нежного пола не только не оббегали меня, - даже напротив, увы, - несколько прискучили нынешними подпорченными добродетелями. Мне казалось, что видно и невооруженным глазом, - по этому упорядоченно интеллигентному лицу, довольно бережно прошествовало не более тридцати лет.

Правда, на крупной моей голове уже присутствовали, хозяйничали некие возрастные лакуны, в просторечии - залысины, их кофейно-атласные клинья не камуфлировал, а скорее выпячивал, темный чуб, - короткий, жесткий, достаточно не редкий покамест.

Светло-табачное обрамление воротничка хранило-подчеркивало южную нагулянную стать не жилистой, но и не худой шеи.

Ну, а неброский шелковистый удлиненный галстук, завязанный свободным левым виндзорским узлом, привычно изящно завершал повседневный "парад" сего холостого индивидуума, в пиджаке из черной не ломкой кожи, по всей видимости, чужеземного империалистического ширпотреба.

Впрочем, полагаю достаточно о моей вполне заурядной внешности, тем более, что я вновь оторвался от щита с бумажками, - окаянная ножка на месте! И, немало дивясь накатившему капризу, снова внимал пестроте объявлений. Суетливые мягкие складки пиджака покорно разглаживались, спина благородно строжела.

Да, деланно прищуренные глаза мои явно теряли свой благоприобретенный холодок, явно снисходили видению из запашистого "салона".

Я точно знал, что мои короткие сдержанные взоры забавляли незнакомку, и наверняка чуть-чуть тешили ее девчоночную кокетливость. Обыкновенную юную кокетливость, скорее всего подпитываемую устойчивым вниманием сокурсников. Да, да, эти благорасположения вызывалось без специфических искусительных усилий с ее стороны, и поэтому не особенно утомляло, и уж совершенно не влияло на усвоение наук в каком-нибудь техникуме.

Подобные юные сердца, ежели и страдали, то - недельной, от силу, месячной влюбчивостью.

Неужели я собрался поразить это случайное уличное сердце по-настоящему? Внести необыкновенную смуту в его неведомые покои... Но почему я так уверен, что поколебать покой этого неопытного сердца не удавалось ее сверстникам молодцам, и прытким, и не очень, так сказать, охальным, и обаятельным, и...

И откуда вдруг во мне этакая самонадеянность проклюнулась? Владимир Сергеевич, вам непременно захотелось приключений на задницу?

Обладательница незнакомого мне сердца, по всей видимости, тоже полагалась на какие-то свои сугубо девчоночные телепатические данные. Она с неподражаемой взрослой независимостью щурила ироничные, все примечающие глаза...

В плотно прибранном частоколе ресниц, зрачок их, янтарно медово высветлялся, плавился, манил. Да-с, Владимир Сергеевич, опасные у дитяти глаза...

И разве не доблесть перехватить их взгляд, приманить, на миг прижать, - все равно, что с горки "американской" сверзиться... Уу-уох!

Но я пока, так сказать, не имел возможности проявить, выказать свою доблесть. И поэтому, как истинный джентльмен довольствовался малым: лицезрением ножки, нежной, неразношенной, сияющей...

А ведь я еще не имел чести, точнее, возможности созерцать вблизи еще одного непременного милого девичьего атрибута - носа! Как я заметил выше: не совсем безупречной российской лепки, в меру задорный, он, весьма гармонировал чуть удлиненному смешливо подвижному рту, свободному от химической красоты, но розовому от избытка молодости, глупости, и видимо, оттого, что в не слишком обремененной головушке девы уже во всю прыть резвились, корчились зловредные бесенята, типа:

"О! О! - растаращился, растаращился... Горе, просто горе мне, - ведь шею, шейку бедный начисто вывихнешь! Отвечай потом за тебя... Совесть заест. Ну дает, обратно зыркает. И чего молодцу приспело? Чует, чует сердце: увяжется, побежит ведь: разрешите, простите, чудная погода, а он одинок абсолютно, и только ее глаза! Такие глаза - вернули ему надежду... Смешные эти мужички. Хуже наших усатеньких птенчиков. Вечно строят из себя, непонятых гениев... А вообще дядя ничего, будь здрав: на значок на серебряный по ГТО потянул бы... Такой симпатичный... загарец. Смехотура, Лидка, может он меньше всего... убивается. Может, человек, машинально крутит головой. Или обувку дожидается, или место, когда освобожу... чтоб подковку поставить... Та-ак, что-то там узрел, записывает. Ишь, деловой какой! Нет, дурочка ты, Лидка. Совсем фулюганистой стала, - точно теть Вера говорит. Ну, ничего, воспитаемся..."