Привратник Бездны

- До почетного звания - альтруист, - вам, Володя, не дотянутся. Не хватает нахальства, да?

- А знаете, Лидочка, вы опасный человек! Я вполне серьезно. В вашем прекрасном возрасте, и - такая проницательность. Мне остается единственное - стушеваться.

- Слушайте, а что это за травку вы купили? Ну, она на "зы", что ли оканчивается...

Я тотчас же ухватился за этот незамысловатый вопрос, точно за спасательный круг, не допуская мысли: что он всего лишь ненадежный поплавок...

- Травка называется - кинза. Хорошо идет под жаркое. Этакий специфически пряный ароматец. Я полагаю, мы успеваем и на детский сеанс... Если не ошибаюсь: в Голубом зале комедию крутят, - мягко перешел я к своим баранам.

Перешел, мне думалось - без нажима. Так, между прочим.

Несмотря на некоторый внутренний, временами, подкатывающий, скепсис, я поймал себя на давно призабытой привычке: подглядыванием за лицом очередной моей попутчицы, - попутчицы в этом своеобразном мире уличных ничего не обязывающих отношений...

Простодушные и забавные вещи творились с объектом моего (все-таки исподволь) пристального внимания: вот ее юную головку затуманивают какие-то недовольные думы, которые ей непонятны, и ее глаза в этот момент слегка, как бы напрягаются, отчего ресницы быстро-быстро хлопают, - точно соринка в глаз попала.

Или, как вот сейчас, она запросто соорудила на милой физиономии значительную внимающую маску примерной ученицы, которой не все до конца ясно и понятно, но доброжелательному, чуточку ироническому преподавателю это знать совершенно не обязательно, потому что с не уясненным уроком она разберется дома, на досуге, наедине, а то и сметливые мозги подружки подключит...

Моя попутчица полагала, что она совсем незаметно и тактично водит за нос уличного педагога, но, будучи не истинной профессионалкой-лицидейкой, не догадывалась, и, скорее всего и не следила за своей очаровательной девчоночной, напрочь не разведчиской, мимикой...

А ее милейший подбородок, абсолютно не портила (напротив, подчеркивая индивидуальность) едва приметная нежная ямка с мизерной каплей родимого пятна...

И вновь порхающий танец плотных природно выправленных ресниц...

Пока я умиленно любовался своей нафантазированной примерной ученицей, реальная девочка, не без решительности отобрала свою руку, и, уцепившись за натянутый ремешок своего изящного в меру увесистого туба, и как бы блюдя вежливость, продолжала подыгрывать моим воображательным помыслам насчет своей послушности и примерности, - поэтому мы без помех двигались в сторону недавно отстроенного роскошного кинотеатра "Сириус".

Я продолжал о чем-то занимательном разглагольствовать, а пушистую голову моей новоявленной приятельницы продолжали занимать вполне житейские девичьи недоумения:

"Вот привязался, голубь. Пора, пора бы отшить, и... Не хватало еще переться куда-то. Нужна ей киношка эта!"

Я понимал: мою хорошенькую спутницу уже несколько утомило кокетливое возбуждение. Прискучило и поднадоело мое ненавязчивое внимание. Но, полагаясь на свое стократ выверенное обаяние, я мнил себя нехимерическими надеждами...

Я явственно наблюдал, как неприязненное девчоночное чувство, питаемое усталостью, плутало где-то совсем рядом со мною, но, попадая под пресс обаяния энергичного сопроводителя, сникало, теряло вредоносную первоначальную мощь.

И потом, я надеялся на обыкновенное девчоночное самолюбие, которое подгоняло хозяйку, не позволяя раскваситься и раскапризничаться вот тут, прямо на моих всепонимающих приветливых глазах, - глазах, наверняка, интересных, возможно, даже забавных для юной парии...

Я осведомлен: у этой девочки очень даже "вреднющий" характер, и полагаясь на него, моя спутница на все сто процентов уверена: ежели она захочет, то в любую секунду спровадит с глаз долой лощеного уличного кавалера...

В полумраке "голубого" кинозала, моя вреднющая попутчица, вяло грызла дорогущие буфетные конфеты, и все норовила откачнуться в сторону от моего горячего шоколадного дыхания.

Признаюсь, я несколько поутратил корректность и сдержанность, присущую мне на улице.

Я то и дело нависал над невнимательным, скрытым пушистой шевелюрой, ухом, пылко дышал в него, с глубочайшей осведомленностью сообщая перипетии личной жизни актеров фильма. Впрочем, сообщив необходимое, не спешил отвернуться, по свойски жался к ее плечу, комментируя очередные комедийные финты несдержанным подхахатыванием и касанием ее неуступчивых рук.

Я вел себя вполне разнузданно простодушно, не желая вникать в ее явно нелицеприятные мысли:

"Какие ползучие пальцы... Не-ет, нетушки, все! Дай бог дождаться конца киношки этой... Господи, какие телячьи нежности у этого маминого сынка... Как же его, козлика, развезло... Благодарствуем, скажу, и... к едрене фене, милок, как теть Вера говорит. Ох, и поднадоел же, господи! Потащилась, дура!"

Такие вот малонежные, почти ругательные раздумья-эпитеты кипели в белобрысо отсвечивающей девчоночной голове, морщили юный ее лоб, переносицу, заставляя лишний раз смаргивать с глаз "соринку".

Да, дорогой гражданин, говорило мне мое прагматическое здравое второе Я, - да, старче, плохи твои дела. Совсем никудышными, устарелыми оказались твои ясновидящие усмешки...

Но мое романтическое первое Я, без боя сдаваться ни за что не желало. И как бы в след и в укор своему занудному второму Я, вторило несколько неожиданное (рассудительное) даже для собственного Я:

"А почему бы этой милой девочке, с ее-то женской, неразгаданной, неизъяснимой интуицией и не попытаться вслушаться в тоны и ритм сердца своего соседа, слегка контуженного ее близостью, а? И чем черт не шутит, а вдруг этот лощеный тип не эрудицию свою глупую выпячивает, а нежданную сердечную (возможно впервые в подобном качестве) взволнованность, давным-давно не ощущаемую им, не очень умело придерживает? Ну почему этим милым неопытным девочкам обязательно мерещится одно непременно звериное, сальное, похотливое..."

Да, - соглашалось со мною мое второе Я (которое прагматическое), все верно. Бедная испохабленная человеческая физиология: - ау! Где ты? Именно, именно эта самая физиология она всегда тут, всегда рядом, всегда в готовности... Но боже, до чего же она неприглядна и потаскана, несмотря на все навздрюченные чужеземные суперодежки... И поэтому, юное непорочное сознание, априори ни во что порядочное сердечное не верит, и следует одному примитивному понятному желанию: с маху припечатывает, приземляет, так и не уяснив кто же перед ним...

А перед ним, то есть, перед нею: я, собственной растерянной персоной, Владимир Типичнев, точно юнец-салажонок, только что на берег сошедший...

5. Забытые забавы ясновидящего персонажа

Когда-то, давным-давно, во времена приснопамятные, легендарные, завзятоискренние, малообеспеченные я существовал в прекрасном престранном неправдоподобном мире. В том древнем мире человеческие отношения большею (здоровой жизненной) частью не были замешаны (помешаны!) на сугубо прагматических шкурных сиюминутных интересах...

Я жил с удовольствием и беспечностью в том странном мире. Жил и привыкал к знанию, которое утверждало, что некие доброжелательные ангелы в один преобладающе солнечный осенний день поселили в меня сумасшедшего.

Я почти свыкся с этим убедительным неопровержимым немедицинским фактом.

Впрочем, это знание совершенно не трогало мою суть. Оно - это знание, - походя привнесенное извне все-таки не мое личное открытие.

Следовательно, мое объявленное сумасшествие - это все равно лишь чужая субъективная оценка моего Я. Вернее, поведение моего главного изначального Я, в предлагаемых жизнью обстоятельствах.

А предлагаемые обстоятельства чрезвычайно неомерзительны и недурны с любой субъективной ангельской точки зрения.

И тут вдруг Я!

Я, который имел свою личную точку зрения на факт своего присутствия здесь, сейчас...

Я, который напрочь перечеркивал и отвергал тусклый унылый нашептанный (суперсвободными супернезависимыми западными радиоголосами) общепринятый взгляд на ужасную мрачную застойную советскую (совковую!) нецивилизованную действительность...