Провокатор

Я торопился закончить повесть и поэтому заснул в пять утра. И только уплыл в муть сна, как раздался дзинь-дзинь телефона. Я цапнул трубку и услышал визг П.А.:

- Ты что, с ума сошел?

- А в чем дело?

- Он еще спрашивает, подлец!.. Я вот стою на станции... По твоей милости... А дача целая!

- Дача? - не понимаю. - Какая дача?

- Моя, которая сгорела. Ты сказал, что она сгорела.

- А что, не сгорела?

- Не-е-ет!

- Поздравляю.

- Иди ты... идиот!

- Сам такой... кто в пять утра?..

- А у меня электрички не ходят.

- Прогуляйся.

- Двести километров.

- Лови такси.

- Издеваешься?.. У тебя есть машина, давай на машине...

Я аккуратно опускаю трубку; какой привязчивый тип этот П. А., совершенно голову потерял на двухсотом километре, я его туда не посылал, и поэтому никаких обязательств у меня перед ним нет, тем более драндулет отправлен в металлолом.

Но снова - дзинь-дзинь-дзинь.

- Да иди ты, - отвечаю в сердцах, - на двести первый километр!

- Куда? - И узнаю родной голос жены.

- Ты?

- Я.

- Что случилось?

- Я хочу тебя видеть.

- Ну, что такое?

- Если я умру, ты не люби... никого...

- Дур-р-ра! - умираю от крика. - Что с тобой?!

- Ты никого не будешь больше любить, обещаешь? - рыдает.

- Никого! - рыдаю я. - Прекрати все это, ради Бога...

- Поставь за нас свечку, - просит.

- Хорошо.

- Ты знаешь... церковь у рынка...

- Знаю... Прости меня.

- И ты меня прости.

- Я скоро буду, - говорю. - Тебе принести что-нибудь?

- Ничего.

- Я принесу повесть, - шучу, - и фантастическую феерию, - шучу. Наконец родил двойню. Слово за тобой.

- Ой, я тогда точно не рожу, - шутит.

И мы оба и смеемся, и плачем.

Город с высоты птичьего полета. Он шумен, многолюден, празднично-трудолюбив, контрастен. Пластается на берегу экологически чистого океана. На одном из травяных островков возвышается Статуя Свободы, встречающая путников мира поднятой рукой, где зажат факел, похожий на гигантское мороженое в вафельном стаканчике.

В пятизвездочный отель входили две экзотические фигуры, они неряшливо ели мороженое, громко говорили по-русски, хохотали по-американски и были одеты, как техасские ковбои. Их встречала милая, чрезвычайно взволнованная девушка:

- Ваня! Любаша! Виктор Викторович пропал!

- И тута покою нету! - в сердцах говорит "техаска".

- Он меня достал! - говорит "техасец". - И в раю ему не живется.

- Да помолчите вы! - не выдерживает Виктория такого критического отношения к любимому человеку.

- Надо Коленьке звонить, - решает Любаша. - И Николиньке.

- Уже. Сейчас будут. - Слезы капают из влюбленных глаз. - Я только на минутку за этим... за чизбургером. А он ушел и не предупредил. Разве так можно?

- Ой, и не говори, мужик - одно наказание, - признается Любаша. Никакой полезной пользы от них, одни убытки.

- Поговори у меня, - супится Ванюша, - герла!

- Цыц у меня, бой! - И напяливает сомбреро по самые его ковбойские уши.

Тяжелое дыхание человека. Окропленное потом лицо. Ба! Да это же Загоруйко Виктор Викторович, ученый Божьей милостью. Неуемный практик куда-то взбирается по шершавой бетонной поверхности. За его спиной все тот же замызганный рюкзачок. Что за новое дело удумал он, скромный герой начала ХХI века?

* * *

В прекрасном и удобном номере отеля с видом на океан суматоха. Все друзья господина Загоруйко заняты поиском ответа на вопрос: где он?

- Ну куда его понесло, негодника? - спрашивает Любаша. - Все долляры на месте. А как тута без долляров?

- А может, болваны уже явились, - шутит Николь, - не запылились?

Шутку не принимают и чертыхаются, вспоминая ужасы прошлого приключения. В это время журналист выходит на балкон, с него открывается великолепный вид на океан и на малахитовые островки в нем...

- Ну конечно же! - торжествует Ник от неожиданного озарения. - Как я сразу не догадался!

- Что такое? - волнуются все.

- Вперед, за мной. Я знаю, где этот самородок!

Трудолюбивый рокот небольшого патрульного вертолетика. На борту два дежурных копа - белый Боб и черный Сэм - проверяют вверенный им участок города.

- А вот и наша красотка, - улыбается Боб. - Hello, baby!

- О, fuck! - ругается Сэм. - Гляди, псих!

- Где крези?

- Вон... прячется еще, сукин сын!

- Наверное, русский?

На могучем плече Статуи Свободы действительно находился русский человек с рюкзачком на спине. Услышав, а после увидев небесный махолет, отчаянный ученый тиснулся в щель памятника и принялся торопливо развязывать тесемки вещмешка.

- Бомба? - кричит Боб.

- Не похоже, но совсем плохой на голову! - кричит Сэм.

- Надо снять дурака!

- О'кей!

Вертолетик пытается приблизиться к памятнику, но что такое? Насыщенное газовое облако укрывает человека, затем окутывает всю Статую Свободы, и летательный аппарат с копами обволакивает, и быстроходный катер, разрезающий океанские волны, и людей в нем... И весь многомиллионный город... И весь бесконечно-вечный мир... Все Божье мироздание...

Над городом кружили боевые вертолеты, и поэтому в небе кричали остервеневшие вороны. Или они кричали, паразитарные птахи, оттого, что нашли падаль?

Где-то падаль, кто-то из живущих падаль или мы уже все падаль, я смотрел на мерцающий экран телевизора (солдатики, оставившие меня умирать, включили его с вечера). И я видел на этом экране тени прошлого: маму, Альку, бредущую на солнцепек, жрущего гусеницу Бо, разлохмаченную, сухую плоть собаки, ресторанчик над морем, горящие, как люди, свечки перед образами, рамы окон, похожие на кладбищенские кресты, дождь как из ведра; я все это вспоминал и слушал рокот вертолетов и рев бронетанковых соединений - под железный лязг хорошо спится, и в воскресный день народная страна дрыхла. Потом она проснется и начнет новый день с чистого листа, чтобы снова повторять одни и те же вековые ошибки...

1964 - я умирал; сквозь восковую муть беспамятства, безнадежности и бессилия услышал знакомый, но не очень уверенный голос диктора, сообщающий, что через несколько минут будет передано Обращение к народу...

Прожить бы эти несколько минут. Только вот зачем?

Я прожил - и услышал удары в дверь. Потом комнату заполнили штампованные призраки людей. Надо мной нависла темнеющая фигура и проговорила: