Провокатор

...Великий Вождь стоял у пустого постамента и рябил свой чугунный лоб. Внизу штормило людское море, состоящее из бесноватой молодежи и пожилого праздничного народа. Неожиданно болван наклонился и двумя пальцами выхватил из толпы экзальтированного юнца. Массы притихли. Идол потащил визжащую жертву к облакам, затем спустил ее на замусоренную площадь. И погрозил пальцем:

- Не балуй! - И новым, более грациозным движением руки водрузил на постамент бабульку божий одуванчик с пионерским флажком в руке.

Площадь взорвалась воплями восторга и ликования. Воцарилась вакханалия неистового революционного настроения.

Здание аэропорта уже пылало очистительным пожаром новой революции. Те, кто не разделял неокоммунистических взглядов, штурмовали самолеты. По бетонной полосе мчалось правительственное авто, где находились все участники исторических событий, включая и Загоруйко В.В. Воздушный лайнер со звездно-полосатой символикой выруливал на взлетную полосу. Автомобиль, не прекращая движения, нырнул под его брюхо. Через несколько томительных секунд грузовой люк самолета открылся и оттуда выпал канатный трап.

- Ой, мамочки! - ужаснулась Любаша. - Ни за что!

- А как же наша любовь до гроба? - закричал Ванюша.

- Вот он и есть наш гроб-то...

Авиалайнер и автомобиль пока шли с равной скоростью. Трап удобно и удачно болтался над машиной. За считанные секунды, проявляя чудеса ловкости и мужества, Загоруйко с товарищами забрались в самолет.

Между тем скорость увеличивалась. Застопорив педаль газа и руль, Ник, подобно агенту 007, совершил отчаянный прыжок - и благополучно. Вскарабкавшись по трапу в лайнер, уже отрывающийся от полосы, журналист попадает в объятия друзей. Но раздается крик шефа-руководителя:

- И этот с вами, господа?!

Как наваждение... по трапу забирался болван, малеванный позолоченным суриком и с приметной вмятиной во лбу.

- Даешь мировую революцию! - утверждал он, пользуясь общей оторопью.

- Это он! - закричала Николь. - Которого я булыжником!

- Вижу, - спокойно проговорил Ник. И обратился к истукану: - У нас не подают, товарищ! - и легким движением руки отщелкнул зажим трапа.

Позолоченный идол рухнул в черную бездну небытия, а воздушный лайнер, искрящийся иллюминаторами и бортовыми огнями, набрав необходимую для дальнего перелета высоту, устремился к сияющим отрогам Млечного Пути.

По моей последней блаженной прихоти полутруп вывезли военным самолетом на море. И я лежал на теплом знакомом берегу... ракушки в песке... ракушечные мозги в цинковом помойном ведре... Зачем тогда жить? Жить, чтобы умереть?

Живые, крепкие, мускулистые солдатики отряда сопровождения разбили на камнях бивуак. Купались в холодном, прозрачном море, ловили рыбу, варили уху. Им повезло, молоденьким бойцам: вместо того чтобы шагать по плацу или рыть котлован, они весело проводят неуставной вечерок. Им повезло, потому что не повезло мне.

Впрочем, почему мне не повезло? Я жил как хотел и умру, когда захочу... Умереть не страшно, все равно что нырнуть в морскую волну, где тебя встретит незнакомый, пугающий мир небытия.

Потом, вздыбив наш походный лагерь, подлетел вертолет. Отяжелевшие от сна и безделья солдатики бежали к винтокрылой машине, и казалось, что сталактитовые ножи срежут бритые затылки... Им не повезло, солдатикам, что у меня появилась блажь поговорить с отцом, который, им на беду, оказался высокопоставленным военным чином.

Блажь мертвеца.

Я услышал хруст ракушек - отец шел пружинистым веселым шагом полководца.

- Как дела, сын? - Сел на тюбинговый валун. - Живешь? - На лбу пульсировал венценосный вензель.

- Живу, - ответил я. - Тебя можно поздравить с маршальским званием.

- Спасибо, - улыбнулся отец. - Это так, игра в бирюльки, а вот скоро... - И не договорил.

Солдатики снова разжигали костер, сквозь прибой, казалось, было слышно, как огонь своей воспалительной беспощадной плазмой рвет древесную мертвую ткань.

- Живешь, говоришь? - сказал отец и косящим взглядом проверил мою телесную немочь.

Я ошибся - ошибся в собственном отце. Я даже не мог предположить, что человек так может заблуждаться, как я. Так, как ошибся я, может позволить себе ошибиться только раб. Я - раб?

Я хотел спровоцировать народ, вытащив на кремлевский помост идиота. И делал все, что было в моих силах. Я надеялся, что народец, увидев над собой дегенерата, ужаснется и поймет, что жить так нельзя, если в кумирах ходит слабоумный малый, коим, безусловно, является Бо.

Но отец, как я понял, строит свою большую игру. Он воспользуется удобной ситуацией и сделает все, чтобы власть пала в его руки.

Между тем отец стащил полевую форму с погонами, где пластались маршальские звезды, и нагишом поскакал к студеному морю. Все-таки он был до безобразия здоров, бронетанковый бригадир. Потом с ненавистью растирал полотенцем атлетическое тело, кричал мне:

- Все хотят свободы! Будет вам свобода! Это я обещаю. Дадим стране свободу! Всем - свободу! Ничего, кроме свободы!

И я увидел в его налитых кровью глазных яблоках четкие зрачки убийцы.

- Жаль, что умираешь, сын, - проговорил он. - Интересные события грядут! - И поправил командирскую портупею.

- Я знаю.

- Что?

- Что будет с ним?

- С кем?

- Моим братом Борисом.

Отец отшатнулся; присел надо мной, пожевал губами, набрякал тяжелой венозной кровью:

- Кто тебе сказал о брате?

- Алька. Ты говорил с мамой очень громко...

- Что? - Диктаторские мышцы обмякли; неожиданно улыбнулся. - Ошиблась Алька. Борька мне как сын, но настоящий его отец - Борис Абрамыч... Понял?

- Да.

- Ну что еще у тебя? - Он торопился, защитник отечества.

- У меня просьба.

- Давай.

- Не звони, пожалуйста, в пять часов утра... в чужую квартиру...

- Ха! - сказал маршал. - Между прочим, квартиру тебе сделал я. Но если просишь, больше не буду звонить. Прощай.

- Прощай.

Сталактитовые ножи лопастей вертолета качнулись, поплыли по воздуху, ускоряя собственное вибромолотильное движение.

Я не поверил отцу. Как можно было верить тому, кто хотел взять власть над рабами любой ценой - даже ценой смерти собственного сына?