Стеклянный ключ

— Молодые люди, фу, как не стыдно, — укорила она голосом Олимпиады Болеславовны. — Вечер прохладный, бокалы остыли. А подогреть? Я вам не помешаю? А то Капа, бедняжка, уже заснула.

И Липа извлекла из кармана пузатый серебряный бокальчик. Тем временем Андрей прогрел над свечкой бокалы для себя и Артура. Липа протянула ему свой.

— Андрюшенька, не в службу, а в дружбу.

Выпили, помолчали.

— Поздно уже, — заговорил Трояновский пару минут спустя, — надо бы ехать, но…

— Не хочется?

— Никогда бы не поверил, что могу сидеть вот так и любоваться звездами и цветами. И преданно ждать почти незнакомую женщину, потому что…

— …без этой женщины все остальное вдруг стало пресным, — подхватил Артур, — бесцветным и потеряло смысл. Помните, Олимпиада Болеславовна, сколько времени я просиживал на этой скамейке?

— Жалеете? — спросила Липа.

— Нисколько. Умирать стану, а это время я вспомню как самое счастливое. И то сказать — столько прекрасных минут, проведенных в вашем обществе.

— Льстец, — махнула сухонькой ручкой Липа. — Если раздумаете ехать домой, то комнаты для гостей свободны.

— Спасибо, — сказали они дружным хором.

— Ну, сидите, сидите. — И почтенная дама отправилась отдыхать.

— А кого тебе Татьяна напоминает? — внезапно спросил Трояновский.

— В смысле? — уточнил товарищ по несчастью.

— Цветок, птицу, кошку, тигрицу? Кого-то еще?

— Воду, — не задумываясь ответил Артур. — В какой сосуд ее ни налей, она тут же принимает новую форму, легко и безболезненно. И в любой форме остается водой и ничем иным. И без нее нет жизни.

— Ты поэт? — подозрительно уточнил молодой человек.

— Мне очень хорошо и бесконечно больно. Говорят, что стихи так и пишут. Из счастья и боли…

— А мне страшно, — признался Трояновский. — Потому что я тебя слишком хорошо понимаю.

— Да! Слушаю! — сказал в трубке сердитый голос.

— Здравствуй, это я, — улыбнулась Тото.

— Привет, — значительно мягче ответил Говоров.

— Ты не занят? Ты не мог бы за мной заехать в течение часа?

— Нет, именно сегодня не могу, — ответил Александр. — Слушай, вызови такси, хорошо? Деньги-то у тебя есть?

— Конечно-конечно, — быстро сказала она. — Не волнуйся, никаких проблем.

— Я сегодня задержусь. У меня дела, важные, — непонятно зачем прибавил Александр Сергеевич, будто она упрекнула его в том, что он занят пустяками.

— Хорошо, — терпеливо повторила Татьяна, — тогда я съезжу домой.

— Целую тебя, — сказал Говоров деловито. — Завтра созвонимся. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, милый.

Ждать Татьяну не имело уже никакого смысла. Артур ушел домой, тепло попрощавшись и пожелав напоследок удачи. Причем сказал он это без всякой иронии или сарказма, и Андрей в который раз подивился, какие странные, необычные возможны ситуации, если речь идет о Тото и ее знакомых. Он посмотрел на часы и вздохнул. Пора бы домой, не ночевать же под окнами. И тут раздался звонок.

— Это ты? — воскликнул молодой человек.

— Извини за позднее вторжение. Просто хотела поцеловать и сказать спокойной ночи, — произнес родной голос.

— Ты где есть, Одиссей? — радостно завопил Андрей. — Я тут, как верная Пенелопка, жду тебя под окнами. Мы с Артуром выпили почти весь коньяк, остаток употребил Аркадий Аполлинариевич, так что будь морально готова к тому, что тебе ничего не осталось. Ты домой собираешься?

— Собираюсь, — призналась она.

— Тогда стой на месте, я сейчас приеду.

— Ты хотя бы осведомись, где это место есть, — рассмеялась Татьяна.

— А я стану расспрашивать всех встречных и поперечных, где стоит, не двигаясь с места, самая прекрасная женщина в мире.

— И тебя отправят к статуе Свободы.

— Куда ехать? — уточнил он.

— На Большую Житомирскую. Я буду в скверике, напротив остановки… Там, где такая крутилка, знаешь?

— Еду. Целую тебя.

И помчался к машине, подпрыгивая и пританцовывая, как — опять-таки — не делал даже в детстве.

Если Тото проводила вечер на важном и ответственном задании, а Андрей и Артур — в приятном созерцании майских прелестных сумерек на фоне окон любимой женщины, то Владислав Витольдович полностью посвятил себя английскому бульдогу Уинстону и изучению последних донесений от помощников.

Уинстон удобно разлегся возле камина, на толстой шкуре какого-то хищника, а одноглазый устроился в кресле, укутав ноги теплым пледом и разложив на ореховом столике кипу разнообразных бумаг. Бумаги сии он раскладывал на манер пасьянса и немало бы удивился, когда бы ему сказали, что сейчас, сию минуту, на другом конце города в это же занятие погружен майор Варчук, интересующийся той же самой женщиной, да еще и с его, Влада подачи. Воистину забавны бывают узоры в рукоделии судьбы.

— Я неоднократно упоминал, что из всех романов Дюма-отца превыше всего ценил «Графа Монте-Кристо», — негромко заметил одноглазый, и бульдог заворчал в утвердительной тональности.

На слова и поступки хозяина он реагировал так точно и безошибочно, что многочисленная прислуга и помощники в доме Владислава Витольдовича поговаривали, что в данном случае точно не обошлось без переселения душ. И что Уинстону наверняка досталась душа какого-нибудь нобелевского лауреата.

— Месть — тонкое искусство, и месье Дюма очень подробно, точно и убедительно это описал. Банальное убийство ничтожно. Оно не приносит ни удовлетворения, ни покоя. Только отягощает душу грехом, за который впоследствии придется отвечать где-то там, на том свете. А я полагаю, что если уж и расплачиваться, то за вожделенное нечто. Дабы не было мучительно стыдно за напрасно прожитые годы, как учили нас когда-то. Что вы думаете по этому поводу, Уинстон?

Собака подошла поближе и улеглась на ногу хозяина.

— Вы удивляетесь, что при таком подходе я терплю нерасторопных помощников? Но ведь они приносят ни с чем не сопоставимую пользу: ошибки и промахи нерасторопных помощников настораживают жертву, отравляют ей существование, изматывают ожиданием беды больше, чем незримые и аккуратные действия их расторопных коллег. Вот расторопные как раз представили мне любопытнейшие материалы: наш упрямый майор, как и предполагалось, бульдожьей хваткой — уж простите за каламбур — вцепился в Татьяну Леонтьевну и ходит за ней буквально по пятам. Более того, он уже побывал в охранном агентстве, которым руководит небезызвестный вам Артур Скорецкий.

Вадим поддерживает постоянную связь с девушкой этого юного ловеласа Трояновского — мы еще подумаем, как использовать сию молодую особу. Если верить докладам, она дурно воспитана, у нее плохо развиты представления о благородстве и порядочности и, утверждают, она ни за что не упустит своего. Уверен, такая персона сможет испортить возвышенный и прекрасный роман нашей девочки.

Теперь господин Говоров: ну, тут все ясно как божий день. Я сперва хотел вмешаться, но опыт подсказывает, что здесь крах и так наступит по всем фронтам в самое ближайшее время. Тото чересчур самостоятельна и самодостаточна, к тому же еще и успешна — он скоро сорвется. Я знаю этот тип мужчин. Подождем, Уинстон, и вы увидите, что я прав.

Она скоро останется одна — с ее гордостью, нетерпимостью к людским слабостям и независимостью. Вот к этому времени мы и прибережем финансовые неурядицы. Я уверен, что Тото ни за что не обратится к тем, с кем рассталась, и нам не придется бороться против нескольких обеспеченных людей одновременно.

Вы скажете, Уинстон, я забыл об этом монстре — Бабченко. Нет, не забыл. Но подобные ему больше всех уязвимы. Его люди время от времени пересекают нашу границу, и что же? Их больше не существует. Как говаривал один тиран из нашей недавней истории: «Нет человека — нет проблемы». Этот Бабуин, — и старик усмехнулся с непередаваемым выражением, — я бы застрелился, если бы меня так прозвали; так вот, Бабуин — колосс на глиняных ногах. Его мы свалим без труда.