Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)

- Положи автомат! - приказала капитанша. - Положи, ничего тебе не будет.

"Ага, конечно!" - подумал я.

Но автомат положил. Эта не отпустит. Не стрелять же в самом деле.

Я стоял, заложив руки за голову, и откровенно любовался возмущенной капитаншей, которая вот так запросто безоружная поперла на ствол автомата. А ко мне уже решительно и недвусмысленно направлялись руоповцы, не скрывавшие своих намерений. Один из них прихрамывал и бил кулаком по автомату, вытряхивая из него снег.

- Эй, эй, мужики, поспокойнее, поспокойнее! - попятился я, стараясь прижаться спиной к забору.

- Отставить! - раздалось у них за спиной.

Капитанша подошла ко мне почти вплотную, остановилась и заглянула снизу вверх мне в глаза, словно пытаясь что-то разглядеть за ними.

- Это что же за продавцы такие нервные пошли, а? - спросила она своим красивым грудным голосом. - Сначала под дурачка "косят", потом за автоматы хватаются. Где же тебя, уважаемый, на продавца учили? Ты поделись, может, мы своих ребят не там обучаем?

И она оглянулась на смущенных руоповцев. Я промолчал. Что теперь было говорить? Положение свое я усложнил до предела. Меня запихнули в уже битком набитый автобус с закрашенными окнами.

Нас завезли в закрытый двор какого-то отделения милиции и стали выводить из автобуса. Нашу группу из восьми человек распределили у разных дверей в длинном коридоре.

Я дождался своей очереди, меня долго и нудно допрашивали, напирая на то, чтобы я сказал, откуда товар. Меня уговаривали, стучали кулаками по столу, грозили сгноить в тюрьме и обещали тут же отпустить, если я во всем признаюсь. Они даже готовы были сами подсказать мне, в чем именно я должен признаться. Я смотрел в потолок и молчал.

Как видно, такая односторонняя беседа им наскучила, и меня отправили в СИЗО, где в битком набитой камере я встретился с Димой. Издержки перенаселения свели нас вместе. Мы с трудом протиснулись в уголок. В воздухе парило, дышать стало тяжело, сесть некуда, спали по очереди. Нары были заняты какими-то блатными.

Дима рассказал, что его допрашивали весьма интенсивно, и это было странно. Товара у него было всего ничего. Ну, торговал в неположенном месте. Самое большое, что должно было за этим последовать - штраф. А его держат вторые сутки.

Да и со мной неясно. Ну, нашли товар с липовой накладной. Ну, конфисковали, должны отпустить, передав дело в суд. За этим стояло что-то другое. Что-то тут было не так. Но что именно - нам оставалось только догадываться. Мы решили дождаться следующего допроса, может, прояснится что-нибудь. Но через несколько часов к нам в камеру с новой группой задержанных втолкнули Алика. Мы с Димой глазам своим не поверили.

Оказалось, все произошло до дикости нелепо. Манхэттен пришел на рынок, чтобы узнать у меня, нет ли новостей от Димы. На рынке ему сказали, что была облава, но про меня он ничего не узнал и не придумал ничего лучшего, чем попереться ко мне домой, даже не позвонив предварительно, дурья башка. И вломился прямо на обыск, который шел полным ходом. В присутствии понятых пересчитывали найденные деньги, переписывали шкурки и шапки.

Манхэттену вежливо, но настойчиво предложили предъявить документики и показать, что у него в сумке. А в сумке оказалось несколько шапочек, которые он пытался продать знакомым. Ему предложили вывернуть карманы и обнаружили некую сумму в валюте: выручку он сразу обменивал, потому что долг надо было отдавать как брали: в долларах.

Его попросили объяснить происхождение шапок и денег. Он сослался на жуткую амнезию, разжижение мозга, а также на алексию, аграфию и афазию. Все это добросовестно занесли в протокол и проводили его к нам.

Мы провели бурное совещание, но ни к чему особо умному не пришли, решив все же, что влопался в основном я один, поскольку склад обнаружен на моей квартире, да и на рынке торговал я, и сопротивление я оказывал. Сдуру.

Я посоветовал ребятам придерживаться версии, что они покупали у меня небольшие партии товара для перепродажи. Откуда товар, они не знают, больше никаких дел со мной не имели. Просто я уговорил их немного помочь мне и заработать самим, заплатив им мизерный процент.

Сперва мужики, конечно, возмутились, но я растолковал им, что массовый героизм здесь неуместен, с чем согласился имевший печальный опыт Манхэттен, уныло заметив, что за сговор дают больше.

Мы ещё успели оговорить кое-какие детали, но вскоре нас разделили, выдернув из общей камеры и разведя по разным. Судя по тому, что меня посадили в двухместную, дело принимало печальный оборот. Что и подтвердилось в ближайшее время. Меня допрашивали весьма и весьма интенсивно, я даже встревожился: все раскручивалось чересчур круто. Но я все же упорно стоял на своем, мол, товар приобрел в Лужниках, с машины. Номера не помню. У кого купил? Пожалуйста: маленький, лысый, с бородкой, картавый, в кепке, глаза с прищуром.

- С добрым? - спросил, перегнувшись через стол, следователь, отложив ручку и глядя на меня совсем даже не добрыми глазами.

- Ага, - вздохнул я покорно. - С очень добрым.

После этого меня дня два не трогали, зато перевели в одиночную камеру, от чего я совсем забеспокоился. И как выяснилось, не зря. Допросы возобновились с новой силой, и ещё более участились. И чем дальше, тем они становились агрессивнее. Но я стоял на своем, не покачнувшись, как часовой у мавзолея.

Особенно меня волновало то, что товара у меня обнаружили на приличную сумму, и происхождение его я толком объяснить не мог. Еще чего! Скажи я, что закупал товар в Краснодарском крае, в городе Лабинске, и выяснить объем закупки будет очень легко, а это неминуемо привело бы к Кресту и Черепу, которые такого не прощают. И вообще, я уж лучше отвечу за свое, не то придется отвечать ещё и за их художества. А оказаться на скамье подсудимых с ними вместе у меня не было ни малейшего желания.

Я считал дни. Без предъявления обвинения меня могли держать не более тридцати суток. На тридцатые меня вызывали в очередной раз. Вечером. Только я успел задремать, как подняли. Поэтому на допрос я явился злой и помятый. Каково же было мое изумление, когда из-за стола навстречу мне устремилась с насмешливым взглядом та самая капитанша, которая арестовала меня на рынке.

- Ну что же вы встали в дверях? - усмехнулась она уголками губ. Проходите, садитесь. Я - капитан Павлова, помощник следователя по особо важным делам. Что это с вами? Вы вроде бы не в себе?

Я судорожно пытался вспомнить лексику Манхэттена, проклиная себя за то, что плохо слушал его.

- У меня эта... амнезия, - вспомнил я. - И ещё эта, как её, асфикция, вот!

По её реакции я понял, что сморозил что-то не то, и не нашел ничего лучшего, чем пойти на попятный:

- Ну может, деструкция? А? В общем, отпустили бы вы меня, я сегодня как-то не конструктивен, - совсем запутался я в словах.

- Что-то в этом роде я уже слышала, - изобразила она на лице напряженное усилие. - Вспомнила! Это дружок ваш, его прозвище, кажется, Манхэттен? Точно, это он плел нечто подобное, когда его спрашивали о шапках. Кстати, он и некто гражданин Громов, задержанные с мелкими партиями подобных шапок и шкурок, а также с валютой, в один голос утверждают, что товар брали у вас и продавали его по вашему поручению, получая небольшой процент. Это так?

"Ай да молодцы, мужики!" - восхитился я про себя.

А вслух проронил, изобразив скучную мину:

- Ну, мало ли кто чего про меня наплетет. Я таких, вроде, и не знаю вовсе. Кто они?

- Да как вам сказать, - опять улыбнулась капитанша. - С одним вы в школе учились, с другим вместе в экспедиции археологические ездили. И с первым, кстати, тоже, когда он из тюрьмы вышел.

- А он что, сидел, что ли? Ах ты, Боже ж ты мой!

- Вы про кого?

- А вы про кого мне рассказываете? - ещё больше, чем она, удивился я. - Вы мне про какого-то вашего школьного дружка рассказываете, а он оказывается сидел. И долго? Вообще, товарищ капитан, у вас такая интересная, полная приключений жизнь и такие крутые знакомства! Я вот только не понял, как же он в школе вместе с вами учился, когда он сидел?